Дживс и дух Рождества - Вудхаус Пэлем Грэнвил


Письмо пришло утром шестнадцатого числа, к тому времени, когда изрядная часть завтрака уже проследовала через вустеровский рот. Благополучно укрепив оборонительные рубежи кипперсами[1] и кофе, я ощутил в себе силы огорошить Дживса новостями. Ибо, как сказал Шекспир, раз уж ты собрался что-то предпринять, то навались и разделайся с этим немедля. Бедняга Дживс, конечно, огорчится, а то и надуется — но, будь я неладен, от огорчения еще никто не умирал. Во всяком случае, от огорчения в таких гомеопатических дозах. Жизнь честна, жизнь сурова — и людям иногда не мешает об этом вспомнить.

— Кстати, Дживс, — сказал я.

— Сэр?

— Тут к нам пришла весточка от леди Уикэм. Приглашает на все Рождество к себе в Скелдингс. Так что начинай-ка ты сгребать в кучу предметы первой необходимости. Мы направим туда стопы числа двадцать третьего. Побольше белых галстуков, Дживс; и откопай в гардеробе что-нибудь для дневных прогулок — эдакое, знаешь, пейзанского типа, и чтобы повеселей. Думаю, мы там слегка задержимся.

Воцарилась тишина. Я ощутил на себе его леденящий взгляд, и чтобы не обратиться ненароком в какой-нибудь там столп[2] , благоразумно сосредоточил внимание на апельсиновом джеме.

— Насколько я помню, сэр, непосредственно после Рождества вы намеревались посетить Монте-Карло.

— Да, было дело. Но Монте-Карло придется вычеркнуть из программы. Планы есть планы — им свойственно меняться.

— Очень хорошо, сэр.

Как нельзя вовремя затрезвонил телефон, разряжая потенциально щекотливую ситуацию.

— Слушаю? Да, мадам. Очень хорошо, мадам. Передаю трубку мистеру Вустеру, — он протянул мне трубку. — Миссис Спенсер Грегсон, сэр.

Знаете, иногда мне кажется, что Дживс теряет хватку. В прежние времена он, и глазом не моргнув, отвечал тете Агате, что меня нет дома. Укоризненно покосившись на него, я взялся за мерзкое приспособление.

— Алло? Да? Алло! Берти на проводе! Алло? А… Алло??

— Что ты заладил со своим «алло»? — резко, как всегда, взлаяла в трубку престарелая родственница. — Как попугай! Хотя нет, у попугая все-таки больше мозгов!

Я считаю, что вести беседу в таком тоне ранним утром — вопиющее неприличие. Впрочем, чего еще ждать от тети Агаты?

— Берти! Леди Уикэм говорит, что пригласила тебя в Скелдингс на Рождество. Ты едешь?

— Конечно!

— Ну смотри, веди там себя пристойно! Не забывай, что леди Уикэм — моя старинная подруга.

Я не склонен выслушивать подобные инсинуации по телефону. Лицом к лицу — еще куда ни шло, но по телефонным проводам — нет и еще раз нет.

— Уверяю вас, тетя Агата, — чопорно ответил я, — что приложу максимум усилий, дабы вести себя именно так, как приличествует английскому джентльмену, наносящему рождественский виз…

— Что ты там мямлишь? Говори в трубку! Я ничего не слышу!

— Ясное дело, говорю.

— А? Ну, так смотри же! И еще одна причина, Берти, по которой ты должен приложить все усилия, чтобы скрыть свою придурковатость: в Скелдингсе будет сэр Родерик Глоссоп.

— Что?!

— Не вопи мне в ухо! Я чуть не оглохла!

— Мне почудилось, вы что-то сказали про сэра Родерика Глоссопа?

— Ну да.

— Вы, случайно, не Таппи Глоссопа имели в виду?

— Когда я говорю про сэра Родерика Глоссопа, я имею в виду сэра Родерика Глоссопа. Берти, слушай меня внимательно. Ты меня слышишь?

— Да уж слышу…

— Ну, слушай же. Мне — ценой невообразимых усилий и вопреки неоспоримым фактам, — почти удалось убедить сэра Родерика, что ты все-таки не сумасшедший. Он согласился повременить с окончательным диагнозом и взглянуть на тебя еще раз. Таким образом, от твоего поведения в Скелдингсе…

Но я уже повесил трубку. Я был совершенно ошеломлен. Фраппирован[3] до глубины души. Меня просто как громом ударило.

Сейчас я вам кое-что расскажу о сэре Родерике, а вы намекните, если уже знаете. Так вот, этот Глоссоп, стреляный воробей высокого полета, обладатель из ряда вон выдающихся бровей и безволосого черепа — крупный специалист по чокнутым. Не спрашивайте, как это получилось, но в свое время я был помолвлен с его дочерью Гонорией, устрашающе энергичной особой; на досуге она читает Ницше, а смех у нее — как эти самые волны, что немолчно о кремнистый берег бьют.[4] События, из-за которых нас сняли с забега, убедили старину Глоссопа, что у меня не все в порядке с башкой, и с тех пор мое имя занимает первое место в его списке «Придурки, с которыми мне довелось сидеть за обеденным столом».

Внутренний голос нашептывал мне, что достичь духовного единения с этим субъектом будет непросто даже в Рождество, когда на земле официально объявлен мир и в человецех благоволение.[5] И я бы не поехал ни в какой Скелдингс, если бы не ряд наиважнейших причин.

— Дживс, — сказал я, весь в смятении, — ты представляешь? У леди Уикэм будет сэр Родерик Глоссоп!

— Да, сэр. Если вы закончили с завтраком, я уберу со стола.

Холод и отчуждение. Ни капли сострадания. Ни грана сплоченности, столь желанной в такие минуты. Сняв Монте-Карло с повестки дня, я совсем расстроил его ряды. Чего, впрочем, и следовало ожидать. В Дживсе есть спортивная жилка, и я знал, что ему не терпится пощекотать себе нервы над зеленым сукном.

Ну что ж; я проигнорировал столь вопиющее нарушение благопристойности. Мы, Вустеры, умеем сдерживать свои эмоции.

— Убирай, Дживс, — с достоинством ответил я. — Исполни все, не медля ни минуты.[6]

До конца недели наши отношения оставляли желать лучшего. По утрам этот тип подавал мою порцию чая с ледяной отрешенностью. Двадцать третьего декабря всю дорогу в Скелдингс он просидел истуканом, а когда перед обедом стал вдевать запонки в мою рубашку… одним словом, именно так я и представлял себе акт гражданского неповиновения. Конечно, все это меня ужасно тяготило. Двадцать четвертого декабря, едва открыв глаза, я принял решение: раскрыть перед ним все деликатные обстоятельства и положиться на дживсовское врожденное здравомыслие.

Проснулся я, кстати, в превосходном настроении. Все складывалось как нельзя лучше. Леди Уикэм, дама с незабываемым носом, до оторопи похожая на тетю Агату обводами корпуса, встретила меня вполне дружелюбно, а ее дочь Роберта была так радушна, что в моем сердце, должен признаться, задребезжали давно затихшие струны. Что до сэра Родерика, то он, похоже, проникся рождественским духом до неприличия. При мимолетной встрече со мной у него дернулся уголок рта — видимо, так он представляет себе улыбку, — и он произнес: «Ага, молодой человек». Пускай не прослезившись от радости и умиления, но все же произнес! Как по мне, так это не меньшее чудо, чем лев, возлегший рядом с ягненком.[7]

Жизнь выглядела прекрасной во всех отношениях; оставалось лишь поведать Дживсу о всяческих тонкостях и подоплеках.

Он скрывался в клубах пара с утюгом в руках.

— Дживс!

— Сэр?

— Так вот, насчет этой истории с нашей поездкой в Скелдингс. Хочу сказать тебе пару слов для ясности. Думаю, ты имеешь право на информацию.

— Простите, сэр?

— Я знаю, что отмена забега в Монте-Карло тебя слегка контузила,..

— Не вполне так, сэр.

— Нет, Дживс, именно так. Для меня не секрет, что сердце твое рвалось на зимовку в старый добрый холерный барак. Я видел, как загорелись твои глаза при упоминании о поездке в прекраснейшее из вместилищ скверны; ты чуть слышно запыхтел и как-то эдак задвигал пальцами. Понимаю, Дживс, понимаю. А когда в программе произошли непредвиденные изменения, «в железо вошла душа твоя»…[8]

— Не вполне так, сэр.

— Боюсь, что так, Дживс; я ведь вижу… Но я хочу, чтобы ты понял: мое решение — не пустая блажь. Не из ребяческой прихоти я принял приглашение леди Уикэм, о нет! Я пошел на это после многодневных раздумий и в силу целого ряда причин. Во-первых: может ли человек проникнуться рождественским духом в таком месте, как Монте-Карло?

— Упомянутый «человек» жаждет проникнуться рождественским духом, сэр?

— Несомненно. И я всецело на его стороне, Дживс. Итак, с первым пунктом мы разобрались. Теперь второе. Таппи Глоссоп.

— Сэр Родерик Глоссоп, сэр?

— Нет, его родной племянник. Наверняка он попадался тебе на глаза — светловолосый такой типчик, что слоняется по дому с ухмылкой чеширского кота. Это и есть Таппи, с которым я уже давно мечтаю сойтись врукопашную. Давно точу я зуб на этот сосуд гнева, готовый к погибели.[9] Вот послушай, Дживс, и скажи, если я не прав, замышляя ужасную месть.

И я отхлебнул глоток чая, поскольку от одного лишь воспоминания о перенесенных обидах у меня пересохло в горле.

— Таппи — племянник сэра Родерика, от руки которого… да ты и сам знаешь, что я претерпел от руки которого! А ведь я всегда относился к Таппи по-братски — как в «Трутнях», так и в иных местах. Нельзя судить о человеке по его родственникам, твердил я себе. Упаси Бог, чтобы мне ставили в вину, к примеру, тетю Агату! Скажи, Дживс — разве я не образец терпимости?

— В высшей степени, сэр.

— Так вот, я пригреваю этого Таппи у себя на груди — и чем он мне отплатил, как ты думаешь?

— С трудом могу себе представить, сэр.

— Так слушай! Как-то в «Трутнях» после обеда он заключает со мной пари, что я не пройду над бассейном по кольцам. Я принимаю вызов, мощно прохожу дистанцию, добираюсь до последнего кольца — и что же я вижу? Этот демон в человеческом обличье перекинул кольцо через перекладину и обрек меня висеть в пустоте, лишив возможности сойти на брег родной, войти в свой дом, обнять любимых… Короче, пришлось плюхаться в воду. Потом он признался, что часто ловил товарищей на эту удочку — и я торжественно заявляю, что в Скелдингсе — при всем многообразии возможностей, которые дарит загородная усадьба, — его настигнет мое возмездие! Иначе я буду просто не я.

— Понимаю, сэр.

Судя по косвенным уликам, Дживс все равно не дошел до нужного градуса сострадания — и я решился, невзирая на всю деликатность предмета, выложить на стол последний козырь.

— А теперь — главная причина нашего визита, — я нырнул в родимую чашку, чувствуя, что краснею. — Суть причины… одним словом, я влюблен.

— Вот как, сэр?

— Ты знаешь мисс Роберту Уикэм?

— Да, сэр.

— Ну вот.

Я выдержал паузу, чтобы дать ему обдумать новость.

— Здесь, в Скелдингсе, — сказал я, — ты наверняка будешь часто видеться с горничной мисс Уикэм. В таких случаях не бойся хватить через край.

— Простите, сэр?

— Ты знаешь, о чем я. Расскажи ей, какой я славный малый. Упомяни о моих потаенных глубинах. Это дойдет куда надо. Напирай на мое доброе сердце и не забудь, что в этом году я пробился в финал чемпионата «Трутней» по сквошу. Одним словом, популяризируй меня изо всех сил. Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как немного рекламной шумихи.

— Очень хорошо, сэр; однако…

— Что — «однако»? -

— Видите ли, сэр…

— Ты не мог бы произносить свое «видите ли» не таким постным тоном? По-моему, я тебе уже на это указывал. Обуздай пагубную привычку, пока она окончательно не обуздала тебя. Итак, что у тебя на уме?

— Я бы не хотел оказаться непозволительно…

— Давай-давай, Дживс. Мы всегда рады выслушать ваше мнение, всегда рады.

— С вашего позволения, сэр, хочу сказать, что с трудом представляю мисс Уикэм в качестве приемлемой…

— Дживс, — холодно сказал я, — если у тебя есть претензии к этой девушке, то при мне лучше их не высказывать.

— Очень хорошо, сэр.

— И при ком-либо другом, хочу тебе заметить, — тоже. Что ты имеешь против мисс Уикэм?

— Но право же, сэр…

— Дживс, я настаиваю. Пора объясниться начистоту. Ты выражаешь недовольство мисс Уикэм. Я желаю знать, почему.

— Мне просто пришло в голову, сэр, что мисс Уикэм вряд ли можно счесть идеальной парой для джентльмена вашей конфигурации.

— Что ты имеешь в виду под «джентльменом моей конфигурации»?

— Видите ли, сэр…

— Опять!!!

— Прошу прощения, сэр. Данный оборот речи вырвался у меня непредумышленно. Я собирался сказать, что готов аутентифицировать свое…

— Ты готов свое что?

Дальше