— Обложен со всех сторон.
Капитан и не соврал, и в то же время подобрал такие слова, чтобы на базе если не сейчас в полную меру, то хотя бы в следующий раз задумались, куда и как посылать подчиненных.
— Я говорю об обстановке, а не о твоих обидах, — грубо оборвал комполка, прекрасно помня прежние обстоятельные доклады Месяцева из районов боевых действий. — Возьми карту в руки. А если забыл, как это делается, позови к рации замкомвзвода.
Терпение у командира, надо полагать, лопнуло окончательно, хотя причина этого просматривалась тоже явственно: надвигающиеся туман и сумерки вкупе с боевиками могли не то что блокировать, а навеки вечные замуровать взвод Месяцева. А за потери даже на чеченской войне командиров по головке не гладят. Да и совесть, наверное, все же дышит если не в затылок, то в какую-нибудь одну из двух макушек…
В то же время потери не были нужны и самому Месяцеву, его игра в обиду зашла слишком далеко, и он, торопясь исправить мнение о себе, отвернулся от переминающихся у крайнего дома стариков и доложил со всей уставной четкостью:
— Имею боевое соприкосновение с противником с обеих сторон населенного пункта. Со стороны оврага крутой спуск, техника не пройдет. Дорога в поле заминирована, но пойдем по ней, саперы уже начали работу. По пашне не пройти, увязнем. Местные жители направили к боевикам парламентеров, скорее всего, родственников. Сам с еще одной группой стариков на броне буду выдвигаться к трассе.
— Понял тебя, «Сатурн», — на этот раз удовлетворенно отозвался подполковник. Но, поскольку реально помочь ничем не успевал, поинтересовался результатом задержки: — Как сработал фельдшер?
— Все нормально. Не забудьте поощрить.
— Сам поощришь, — оборвал комполка и капитана, и связь.
«Поощрю, куда денусь», — согласился с ним Месяцев, глядя вслед медленным парламентерам. Перевел бинокль на дорогу — его «ежики» еще медленнее продолжали плыть к минам, но зазор в расстоянии уже имелся и он вызвал Алмазова:
— Дай копоти — и отрывайся. Ждем на окраине.
Не принести врага на своих плечах в свои же окопы — задача в бою еще та. Но авось замкомвзвода не зря получил в наследство свою фамилию, Месяцеву сейчас алмазные, золотые и бриллиантовые россыпи из подчиненных были нужны как никогда.
— По машинам, — приказал подчиненным, жестом приглашая и стариков прокатиться на броне. Первым влез на нее, подал руку Исламу: — Давай, отец. Все будет в порядке.
Старик, оглянувшись на односельчан, полез следом самостоятельно, стараясь не замечать помощи. За все, видать, спросится боевиками: кто как вел себя, что говорил, как смотрел. Только извините, они не с Луны к вам свалились, не мы их на броне к вам в аул завезли как заразу — за вашими родительскими столами ели-пили, ваши слова учили-впитывали.
Собственно, то были их семейные проблемы, Месяцеву важнее было знать положение Юры Алмазова. Судя по стрельбе, тому приходилось не сладко, и он отдал новое указание Исламу:
— Пусть два человека пойдут туда, — показал на улочку.
Для чего — пояснять не стал, все предельно ясно. Вот только после этого у самого на броне остается всего три сельчанина. Достаточно ли для промывки мозгов боевикам, чтобы хотя бы на какое-то время остудить их воинственный пыл? Одна надежда, что все в папахах, то есть старики. А их на Кавказе молодежь уважает. Должна уважать…
— Едешь с ними, — капитан указал прапорщику свое место и перепрыгнул на БМД, стоявшей первой. — И перевяжи старику палец, наконец.
Иваныч маневр понял, но не оценил и всем видом показал, что не поддерживает командира. Но, надо отдать должное, при посторонних ничего высказывать не стал. Хотя следовало бы: Месяцев, ограждая Ислама с соседями даже от случайного подрыва, оставлял их на второй «коробочке», а сам намеревался ехать впереди. Опять впереди, будто нет сержантов. Армия никогда не будет сильной, ежели офицеры все делают в ней сами.
У капитана не оставалось времени даже на молчаливую дискуссию с прапорщиком. Едва у Алмазова открылся огонь их всех видов оружия, он принялся вытягивать «ниточку» в поле. Получится как при передаче эстафеты: последний только подъезжает, а первый уже набирает скорость. Разница будет лишь в том, что и прибежавшему к промежуточному финишу придется следовать дальше вместе со всеми.
Яровой, добровольно принявший на себя роль телохранителя, перебрался на машину вслед за командиром, улегся у башни: не мешаю, но и не оставляю без присмотра. Знать, любили все же десантники прежнего взводного, не прощают себе его гибель. А Месяцеву оставалось по ходу решить, что делать с заминированной дорогой. Собственно, ради этого капитан и возглавил колонну, чтобы не передавили собственных «ежиков» и придумалось что-либо с минами по ходу движения и приближения к ним. Прорываться через объезд, если место позволит? Расстрелять дорогу из гранатомета? Но вдруг какая мина все же не взорвется? И какой же Серега оказался умница, что поплыл к минной закладке! Вот тебе и неказист, вот и не запомнился. В ножки надо кланяться лейтенанту Забаште за таких бойцов. Как сам-то не уберегся?
Из улочки, наконец, вырвался Алмазов верхом на бронированном коне. Рядом с ним, вцепившись мертвой хваткой в ствол пушки, качался один из посланных навстречу стариков. Сам ли он туда влез, принудил его это сделать Юра — времени на выяснения не оставалось, Месяцев лишь махнул рукой, увлекая группу за собой. Помятуя гнев комполка — вообще-то справедливый, по делу, — доложил в штаб о начале движения. Пусть сидят в готовности, вдруг и впрямь потребуется что-то сверхсрочное. Но этого не надо, не надо. Надо другое — доплыть. И где высаживать стариков?
Вновь оборвал себя: еще не пройдена и треть пути, а уже думается об его окончании. Это все равно, что артист сначала учит отбивать поклоны зрителю, а потом начинает оттачивать вокал. Кобылка, кобылка впереди, а не телега. Серега, «Сатурн-3» — он на брюхе сейчас торит путь, и о нем думать надо, а не о стариках, чьи сыны сейчас смотрят на них сквозь прицелы автоматов. Вот картинка для фантастов!
— Помедленнее, — прокричал механику-водителю и для наглядности, поскольку они все глухие от непрерывного рева двигателей, показал ему рукой — не гони.
Буераки, в которых засели боевики, начали размываться. Исчезали в белой пелене и парламентеры. Туман был бы на руку, выскочи они уже на трассу, а пока… пока чеченцы должны видеть своих родственников на броне. Нет сомнения, что боевики пошлют группу подрывников вдоль трассы, чтобы перекрыть путь назад, подготовить закладку там, где непрошенным гостям будет казаться, что опасность миновала. Но он, капитан Месяцев, на базу и не станет возвращаться. Его «коробочки» рванут снова вперед, вдоль лесополосы. Туда, где в тридцати километрах стоит блокпост внутренних войск и где можно переждать ночь и туман, а утром дождаться проверки дороги саперами. На войне разницы нет, где солдату спать. Главное, чтобы не ночевали отдельно душа и тело: одно на небесах, другое — в морге. В палатке вповалку, скрючившись внутри БМД, на досках у костра, — но единым целым.
Раздалось несколько выстрелов в оставленном селе — скорее всего, они прозвучали от отчаяния и бессилия боевиков, упустивших добычу. Но для подстраховки капитан приказал отработавшему на «отлично» Алмазову:
— Дай завесу.
Из шести стволов дымового гранатомета «Туча» вырвались клубы дыма, мгновенно отгородив колонну от села и как бы отрезая взвод от всего происшедшего там. Им — только вперед, где есть размах и простор. Лесов, полей, а еще лучше — неба. Ведь еще совсем недавно над каждым из них бутонами раскрывались купола белоснежных парашютов, а ныне кротами роют носом землю. Эх, судьба солдатская…
— Наши, Серега, — прокричал над ухом Яровой, показывая на колею.
Месяцев и сам без бинокля различал десантников, барахтающихся в весенней жиже. Поначалу они старались держать автоматы стволами вверх, но ползти, подгребая одной рукой, было, наверное, крайне неудобно, и увидев за спиной подмогу, осмелились окунуть оружие в грязь. Но зато и двигаться стали значительно быстрее. А автомат — ничего, он такой зверь, что стряхни с него грязь, и он вновь послужит во благо хозяина. Это не чистоплюйские американские и английские стрелялки: Калашников, когда изобретал его, был солдатом, а не высоколобым конструктором в белом халате. Так что у его оружия и психология солдатская — стрелять в любом состоянии.
Парламентеры, несмотря на возраст и топь, преодолели поле и скрылись за пологими холмиками. Более всего результатами их переговоров с боевиками озаботились сельчане — они начали переглядываться и даже примеряться к обочине, на которую придется спрыгивать, если стрельба все же откроется.
— Держи их на броне, — предупредил капитан фельдшера.
Понимал: стрелять по убегающим старикам они не смогут. И это зависело уже не от конструкции оружия, а психологии солдата — стрелять куда ни попадя русские солдаты так и не научились… Поездка с чеченцами и так идет на грани фола, журналисты, если бы увидели картинку, изваляли бы походя всю армию в грязи не хуже, чем кувыркающиеся сейчас в ней добровольно десантники. Поэтому все тихо, мирно, по обоюдному согласию…
Серега поднял руку, требуя остановки и внимания. Он опять все правильно рассчитал и понял: мины можно и нужно находить в весенней грязи только руками. И выкладывать их на обочины. Только как же неуютно останавливаться посреди голого поля…
— Выходят, — отвлек капитана от колеи возглас Ярового.
Он кивал на буераки, где по гребню ската выстраивались, словно перед психической атакой, в шеренгу боевики. Бинокль приблизил их настолько, что капитан стал различать не только одежду, но и бороды противника. Отыскался и главарь — он тоже вскинул к глазам бинокль. Долго выдержать взгляды окуляр в окуляр не смогли, заскользили каждый по своим интересам — кто по колонне, кто по шеренге. Боевики, скорее всего играясь, вскидывали оружие, прицеливались в сторону остановившихся «бээмдешек», к ним подбегали парламентеры, опускали вниз стволы автоматов, умоляя не открывать огонь. Стрелки, скорее всего, и не собирались этого делать, и теперь следовало бояться если не какого-нибудь случайного выстрела, то сумасшедшего, способных спровоцировать бесконтрольную пальбу. Оглядел своих. Пушки направлены в нужную сторону, но солдаты автоматов не вскидывали, хотя и вцепились в них мертвой хваткой.
— Доложить обстановку, — ожила рация.
Снова комполка. Какую из макушек чешет? Или пора на удачу потереть родинку?
— Иду под прицелом. Снимаем мины.
— Передай своим сопровождающим: если хоть один волос упадет с вас, деревушку сотрем с лица земли, — пообещал подполковник. — Артиллерия в готовности.
«А вот этого как раз не надо», — мысленно попросил капитан и снял шлемофон, чтобы больше не отвлекаться от происходящего перед глазами.
Серега, похоже, нащупал первую мину. Выставив автомат на край колеи, принялся плавно поднимать ее на поверхность. Хорошо, что грязи по уши: смертоносная подружка чувствует себя в жиже как в невесомости. Только бы не была поставлена на неизвлекаемость, только бы без сюрпризов. Но не должно, не должно, спешили ведь «духи», да еще под огнем артиллерии…
Механик-водитель, протерев заляпанный триплекс, опустил кресло и плавно утопился на нем под броню, выглядывая происходящее из темного чрева через пуленепробиваемое стекло. Заерзали солдаты на броне, перемещаясь на корму. Опыт есть, Понимание опасности тоже. Теперь бы поймать удачу. Месяцев достал сигарету, но поймал самого себя в последний момент: огонек зажигалки может блеснуть для кого-то ярче вспышки выстрела. Нельзя. Контроль. Спокойствие. А если настороженность, то только боевая.
— А сегодня День парижской коммуны, — не выдержав звенящего напряжения, проговорил вдруг Москвич. Сам испугался звука собственного голоса, исторической и психологической несуразицы сообщения и торопливо попытался оправдаться: — Просто вспомнил.
— А картошку рано сажать, земля еще холодная, — неожиданно поддержал сослуживца в его желании не остаться в одиночестве Бураков. И словно на броне заседали члены-корреспонденты сельскохозяйственной академии, выгадывавшие дату посева, предложил свой вариант: — Меня в детстве перед посевом дед сажал голой задницей на землю. Если тепло и не плакал, разрешал запрягать коня в плуг.
— То-то ходишь как отмороженный, — с нервной усмешкой предал выручальщика Москвич, за счет сотоварища пожелав приподняться в глазах дембелей.
— Цыц, козявка, — без промедления и беспощадно восстановил солдатскую иерархию Яровой. — Самого куда и чем втыкали?
Месяцев не стал вмешиваться в перепалку, интуитивно почувствовав, что она снимает напряжение в группе. Даже механик-водитель вновь всплыл через металлическую прорубь на свет божий. Тем не менее все не сводили глаз с новоявленного сапера, который хрустальным кубком выставлял на обочину дороги кругляш противотанковой мины. С ней стекали коричневые, словно горячий шоколад, потеки, но десантник вместо того, чтобы облизнуться, вытер рукавом вспотевшее лицо. Сам превратился в негра и вновь нырнул ловить руками не карася, но — щуку в мутной воде.
Продвинул слегка свою «ниточку» и Месяцев. Выставил свой трофей плывущий по левой колее десантник — еще на два трака ближе к трассе.
— Неужель получится? — прошептал Яровой, взяв локтем в удушающий захват толстенький короткий ствол «Пламени».
Вместо ответа командира десантники услышали жалобное мяукание.
— Отставить! — на этот раз потребовал прекратить подначки капитан.
Но котенок оказался настоящим — одним из тех, что крутились во дворе Ислама. Его белая мордочка высунулась из командирского люка, и чей-то голос потребовал:
— Москвич, забери нах своего Сержанта, заколебал царапаться.
Москвич глянул на командира, замотал головой: я не воровал. Но котенка взял, принялся вместе с Бураковым гладить его, умиляясь гражданскому мирному существу.
Капитана же заботило другое: вдруг внимание всего взвода приковано к саперам. Оглянулся. Нет, на второй БМД не опускали стволы с косогора, Юра Алмазов вообще ехал задом наперед, прикрывая тылы. Это только в женской бане мужики все одновременно льнут к замочной скважине. На войне приоритеты, слава Богу, расставляются иные. Здесь обнимают автомат, доверяя ему свою душу и спину соседа…
— Идут по пятам, — передал Алмазов.
Было бы удивительно обратное, потому что волки идут по следу подранка до тех пор, пока он не выбьется из сил…
— Это нормально, — успокоил заместителя.
Все, что происходило вокруг взвода, пока вкладывалось в логику действий противоборствующей стороны. Он бы сам пошел на добивание врага. По крайней мере, не упустил бы такой возможности. Пусть идут. Пока Ислам с ними, они все за ним как за броней. И пусть нас простит и поймет Плутарх.
Серега тем временем, выставив очередную мину, вдруг пополз назад: первая, самая осторожно выставленная «чаша» покосилась и грозила вновь свалиться в колею. Укрепив ее, сержант оглянулся. Капитан поднял руку: все нормально, контролируем, потом вскинул бинокль, пожелав-таки рассмотреть лицо «Сатурна-3». Не успел — тот отвернулся и пополз дальше. А если бы и успел — что разглядишь сквозь размазанную вместе с потом грязь? Белки глаз? Если еще они не налились кровью от лопнувших в напряжении капилляров…
— Тоже пошли, — отследил Яровой боевиков с косогора.
— Ничего, ничего, они сами как на ладони, — ответил, и достаточно громко, для всех, Месяцев. — Они у нас на мушке, а не мы у них. Аркадий, спокойно под броню, — тем не менее отдал тихий приказ сержанту.
— Не…
— Да! — оборвал капитан. — Тихо, спокойно, но вниз. И возьми котенка, не черный ведь. Запомни: если что, уходить по трассе будем в обратную сторону, понял? Они нас там не ждут.
— Товарищ капи…
— Сейчас опустишься младшим сержантом, — не пощадил самолюбия подчиненного комвзвода.
Мог представить обиду и недоумение Ярового, весь выход прикрывавшего командира, а в благодарность получившего угрозу. Сам только недавно пережил нечто подобное от подполковника, но взгляд не притушил. Все конфеты и пряники, наградные листы и благодарственные письма родителям за воспитание сыновей — все по возвращении на базу.
— Опуститесь тогда и сами, — попросил Аркадий уже снизу.
Самому нельзя. На него смотрит из грязи Серега. Главарь в бинокль. Наверняка снайпер в прицел. Ислам с брони. Юра Алмазов, прикрывающий спину сразу всему взводу. Испуганный котенок. Женщины при таком внимании задерут носик, выпрямят спинку, поднимут грудь, изогнут бровь, закатят глазки, оттопырят мизинчики, пойдут от бедра, — и все это одномоментно, себе в удовольствие. А ему, капитану Месяцеву, при таком же раскладе остается надеяться лишь на дымы сзади да Серегу спереди. И благоразумие тех, кто замер у края пашни, не желая марать обувь. Не дрожи, Ислам, будут жить старики, которые ради тебя, под твое слово пошли добровольными заложниками. И у внука все будет прекрасно. А вот невестку все же отвези в больницу. У любой войны всегда есть конец, и надо, чтобы как можно больше родных и близких дожило до этого дня. Легче потом мириться…