— «Неужели это так, сударь!?…» с тихой грустью сказал Рубен, «в таком случае, я еще больше жалею вас… жалкий, по истине жалкий тот человек, который Бога не ощущаете с собою… и жизнь страшна ему и смерть страшна… как справиться ему одному со своим горем-не уйдете оно-что ни говорите, оно все же при вас вы своего ребенка потеряли…»
Велискурт взглянул на пономаря, взглянул на могилку, и ироническая улыбка показалась на презрительных его губах.
— «Эта потеря поправима — я могу и снова жениться..»» Он отвернулся, и мерным шагом направился к выходу.
Профессор Кадмон-Гор, после минутного смущения, одной рукой приподнял свою старую мягкую шляпу, а другую протянул Рубену. Рубен, видя слезы в старческих его глазах, понял-и без смущения крепко нажал своей грубой, широкой рукой, худощавую руку учёного.
— «Я любил его — любил этого маленького мальчика,» -дрожащим голосом проговорил профессор. «Я, который никогда никого не любил, научился любить его! Вы человек добрый, сердечный, вы не откажете присматривать за его могилкой… его отец, конечно, больше никогда его не вспомнит, и мне было-бы больно думать, что запущено последнее место упокоения бедного ребенка. Если будет какой расход, я с радостью…" — но тут, Рубен перебил его.
— «Какой-же расход, сударь? расход будет лишь в моих слезах, — a они только помогут цветам вырастать! Ведь, он лежите совсем рядом с моей Жасминной, — и пока я жив, и служат мне мои руки, их милые могилки будут цвести красотой, расход будет лишь в слезах, да в любви!»
Профессор снова протянул руку Рубену, и снова Рубен крепко пожал ее.
— «Прощайте! благослови вас, Господь!» сказал он.
— «Храни вас, Господь!» ответил Рубен.
И, бросив еще взгляд на милую могилку, профессор задумчиво побрел по одинокому своему пути.
День вечерел. Кладбище давно опустело, только в церкви еще оставался органисте, готовясь к воскресному богослужению — и тихие звуки умильного песнопения: «Вниду в Твои селения дивные…» доносились до вновь засыпанной могилки, на которой, точно скипетр ангельский, возлежал длинный, цветущий стебель белоснежных лилий. Другой, такой-же стебель украшаю и могилку Жасмины, -а меж могилками — малиновка приютившись в кустах, распевала унылую свою вечернюю песнь, пока не закатилось солнце и не наступила ночь.