– Уже скоро, мистер Фиш.
– Э?
– Скоро, говорю.
– А!..
Заметив мрачность собеседника, добрый Мак угадал причину.
– Жарко-то как, мистер Фиш!
– Э?
– Как услышал, так и сказал: «Ну, жуть!»
– О чем?
– Да о вашем кабачке. Это же надо! Прогорели.
– А… – коротко откликнулся Ронни.
У Мака было много хороших свойств, но не деликатность. Он подбадривал бы Наполеона беседой о зимнем спорте в Москве.
– Как вы это затеяли, я и сказал: «Два месяца, не меньше». А тут – полтора!..
– Семь недель.
– Ну, семь. Я пожарному сказал: «Это тебе не кот начхал, тут мозги нужны». А уж у вас с мистером Кармоди… Вы его не видели?
– Нет. Я был в Биаррице, он – в Шропшире. У моего дяди секретарем.
– А я вот его видал, – сообщил Мак.
Авангард труппы вышел из дверей – жаждущие флейты, две-три скрипки и сердитый гобой. Гобои в неволе дичают.
– Да уж, я его навидался. Все к нам ходил, к мисс Браун. Большие друзья.
– О! – сказал Ронни.
– Как их увижу, так и смеюсь.
– Почему?
– Он-то во-о-он какой, а она – одно слово, фитюлька. Оно всегда так. Вот я – шесть футов, а супруга – чистый кролик. Живем хорошо.
– А! – снова сказал Ронни.
– Цветы-то ваши пришли.
– Э?
– Ну, цветы для мисс Браун. – Мак ткнул пальцем в сторону полки, где стоял большой букет. – Я еще не передал.
Букет был красивый, но Ронни он не понравился. Щеки его стали еще розовей, глаза – остекленели.
– Дайте-ка их мне, Мак, – выговорил он.
– Нате, сэр. Прямо жених! Нет, прямо…
Мысль эта посетила и Ронни. Мимо прошли две девушки, они хихикнули.
– Когда мисс Браун выйдет, скажите, что я – в машине.
– Хорошо, сэр. Скоро нас навестите?
– Вряд ли. Еду в Шропшир.
– Надолго?
– Да.
– Жалко, сэр. Ну, доброго вам пути. Спасибо.
Вцепившись в букет, Ронни подошел к машине. К цветам была привязана карточка. Он прочитал и швырнул цветы на сиденье.
Девушки шли теперь стайками, и Ронни понять не мог, почему в газетах пишут о «красотках из шоу». Наконец появилась та, из-за которой сердце его запрыгало; когда же она побежала к нему – чуть не выскочило изо рта.
– Ронни, миленький!
– Сью!
– Прости, что задержала!
Ронни забыл все, даже то, что ей шлет букеты какой-то мерзавец по имени П. Фробишер Пилбем.
– Понимаешь, заходила к мистеру Мейсону.
– Зачем?
Ронни видел много фильмов и знал, каковы антрепренеры.
– Так, по делу.
– Он тебя звал в ресторан?
– Нет. Он меня уволил.
– Тебя?
– Да, я безработная, – весело сказала Сью.
– Я ему сверну шею!
– Не надо, он не виноват. – Она увидела цветы и радостно взвизгнула: – Это мне?
– Вероятно.
– То есть как?
– Да, тебе.
– Спасибо!
– Ну, садись.
Когда пробка задержала машину, он приступил к делу.
– Да, насчет цветов.
– Прелесть какая!
– Возможно. Я их не посылал.
– Ты их принес, это еще лучше.
– Они вообще не от меня. Какой-то гад, П. Фробишер Пилбем.
Улыбка померкла. Сью знала, как ревнив ее Ронни.
– Да? – растерянно сказала она.
Кожура прохладной сдержанности, годами слагавшаяся в Итоне и Кембридже, с треском лопнула, и миру явился истинный Роналд Овербери Фиш.
– Это еще кто такой? – взревел он.
– Не знаю!
– А чего же он шлет цветы?
– Да, все время шлет и пишет…
Ронни заскрежетал зубами.
– И ты его не знаешь?
– Одна наша девочка сказала, он издавал газету «Светские сплетни». Раньше, не сейчас.
– Сейчас он посылает цветы!
– Что я могу поделать?
– Да ты и не хочешь.
Глаза у нее сверкнули. Но, сообразив, что ее Ронни снова уподобился шестилетнему ребенку, она попыталась его отвлечь.
– Ну я же актриса! – сказала она. – Ты же не обвиняешь Лилиан Гиш[7], что ей поклоняются.
Ронни не сдался.
– Иногда я думаю, – сказал он, – любишь ли ты меня.
– О, Ронни!
– Думаю. Кто я такой? Вот, прогорел. Мозгов нет.
– Ты такой красивый!
– Слишком розовый. Почему я не похож на… А, да! Мак говорит, вы с Хьюго не расставались.
Сью вздохнула.
– Да это раньше было, – терпеливо объяснила она. – Я люблю с ним танцевать. Неужели ты думаешь, что я могу в него влюбиться!
– А что такого?
– В Хьюго? – Она рассмеялась, как смеялась всегда, думая о мистере Кармоди.
– Он лучше меня. Не такой румяный. Играет на саксофоне.
– Господи, перестань! Я люблю тебя.
– А не Хьюго?
– Нет.
– И не Пилбема?
– Конечно, нет. Тебя.
– А! – сказал Ронни.
Человек пылкий, он мгновенно взмыл из бездны к вершинам. Туча ушла, байроническая скорбь исчезла, он улыбался.
– Знаешь, почему я спешу в Бландинг? – спросил он.
– Нет.
– Хочу дядю обработать.
– Что?
– Обработать дядю Кларенса. Как я женюсь без денег?
– Да, я понимаю… Расскажи мне про Бландинг, Ронни.
– Как это?
– Я хочу все себе представлять, когда ты там.
Ронни задумался. Он не был художником слова.
– Ну, такой замок. Парки всякие, сады. Деревья. Террасы.
– А девушки?
– Моя кузина Миллисент. Дочка дяди Ланселота, он уже умер. Наши хотят, чтобы мы с ней поженились.
– Какой ужас!
– Нет, ничего. Мы оба против.
– Ну, это еще туда-сюда. А другие девушки есть?
– Больше нету. Мать познакомилась в Биаррице с одной американкой. Очень богатая, Майра Скунмейкер. Ну, мать пристала: «Ронни, почему ты не звонишь Майре? Своди ее в казино. Потанцуете». Ужас какой-то. Теперь ее ждут в замке.
– Ой!
– При чем тут «ой»?
– Нет, все-таки… Вообще-то они правы. Тебе надо жениться на девушке твоего круга.
Ронни едва не наскочил на другую машину.
– Осторожней! – вскрикнула Сью.
– А ты не говори черт знает что! Мало мне наших…
– Бедненький! Ну, прости. Но ты пойми их, кто я такая? Дочь певички из мюзик-холла. Знаешь, в розовом трико…
Ронни растерялся. Он никогда не думал о семье мисс Браун, и розовое трико его немного испугало. Он представил себе крашенную перекисью тещу, которая говорит девятому графу: «Солнышко».
– Ее звали Долли Хендерсон.
– Не слышал.
– Так это же было давно, двадцать лет назад.
– Я думал, ты из Америки.
– Папа меня увез, когда она умерла.
– А, она… э… ее нет в живых?
– Конечно.
– Какая жалость… – сказал Ронни, заметно приободрившись.
– А папа был в ирландской гвардии. Капитан какой-то.
– Красота! – закричал Ронни. – Мне-то что, хоть бы он студнем торговал, но наши…
– Ну, вряд ли.
– Нет, не говори! Он в Лондоне?
– Он умер.
– Э? О! Да… – проговорил Ронни. – Все равно им скажем.
– Если хочешь. Но я же сама певичка.
Ронни представил себе мать, тетю Констанс – и разум подсказал ему, что она права.
– А ну их всех! – решил он. – Они думают, если человек служит в шоу, он должен плясать на столе перед пьяными маклерами.
– Как интересно! – вставила Сью. – Попробовать, что ли?
– Возьмем дядю Галли. Он полюбил одну актрису еще в Средние века. И что? Отослали багажом в Южную Африку. Чушь какая-то! Надоели! Нет, пойду к дяде Кларенсу и все скажу.
– Я бы не говорила.
– Да?
– Да. Если он про меня услышит, он денег не даст. А так – все может быть… Какой он?
– Дядя Кларенс? Он хороший, сонный такой. Помешан на цветах. Нет, сейчас у него свинья.
– Какая прелесть!
– Был бы я свиньей, он бы меня озолотил.
– Ты и так свинья.
Ронни вздрогнул. Совесть грызла его под идеально сшитой жилеткой.
– Ну, прости! Я тебя люблю, вот и ревную. Если ты мне изменишь, я… прямо не знаю, что я сделаю. Ты… это…
– Что?
– Поклянись.
– Как?
– Пока я в замке, ты ни с кем не будешь танцевать.
– Даже танцевать?
– Да.
– Хорошо.
– Особенно с Пилбемом.
– А я думала, ты скажешь: с Хьюго.
– Он в замке.
– В вашем замке?
– Да. Служит у дяди Кларенса.
– Значит, тебе будет не скучно. Хьюго, Майра, Миллисент…
– Оставь ты эту Миллисент! Если ты думаешь, что для меня существуют какие-то девушки…
Голос его стал напевным. Сью слушала и радовалась. В конце концов, день и вправду был прекрасен.
3
– Кстати, – сказал Ронни, – ты себе представляешь, куда мы едем?
– В рай.
– Нет, сейчас.
– Кажется, в кафе.
– В какое? Здесь их вроде нет. Понимаешь, то-се, и я очень далеко заехал. Надо вернуться, скажем – к «Карлтону». Как тебе?
– Можно и туда.
– Или в «Ритц»?
– Куда хочешь.
– А, черт!
– В чем дело?
– Сью! У меня мысль!
– Когда-то начинать надо.
– Поедем ко мне!
– К тебе?
– Да. Там никого нет. Наш дворецкий – хороший дядька. Даст нам чаю, ничего не скажет.
– Это хорошо.
– Так поедем?
– С удовольствием. Ты мне покажешь свои детские фотографии.
Ронни покачал головой. Любому риску есть пределы.
– Нет. Никакая любовь не выдержит моего вида в матроске. В последнем классе, с Хьюго – это можно. Перед матчем.
– Вы выиграли?
– Нет. В критический момент этот идиот промазал.
– Ужас! – сказала Сью. – Может, я бы и влюбилась в Хьюго, но теперь – конец! – Она огляделась. – Совсем не знаю этих кварталов. Такие аристократические… Далеко до Норфолк-стрит?
– Следующий квартал направо.
– Ты уверен, что никого нету?
– Ни единой души.
Он был прав. Леди Констанс, строго говоря, находилась на улице. Она только что вышла. Прождав племянника полчаса, она оставила ему записку и пошла в «Кларидж» выпить чаю.
– О Господи! – воскликнул Ронни, завидев ее. – Моя тетя!
Тетя оглядела машину холодным взором. Как она призналась Миллисент, она была старомодна и, видя своих племянников с прелестными девушками, подозревала худшее.
– Здравствуй, Роналд.
– А… э… привет, тетя Констанс.
– Ты нас не познакомишь?
Опасность обостряет разум. Достигнув цвета герани и поправив воротничок, Ронни Фиш произнес те единственные слова, которые могли предотвратить беду:
– Мисс Скунмейкер.
– Мисс Скунмейкер!
Сходство леди Констанс с драконом мгновенно исчезло. Мало того – она устыдилась, что подумала дурно о непорочном племяннике.
– Моя тетя, леди Констанс Кибл, – легко и просто сказал Ронни.
Сью была не из тех, кто бросает друга в беде. Она широко улыбнулась.
– Рада встретиться с вами, леди Констанс, – сказала она. – Леди Джулия столько про вас рассказывала.
– Значит, вы уже в Лондоне?
– Да.
– Не задержались в Париже?
– Нет.
– Когда же вы едете в Бландинг?
– О, скоро!
– Я еду сегодня. Ты отвезешь меня, Роналд?
Ронни кивнул. Теперь, когда опасность миновала, его охватила слабость.
– Приезжайте поскорее! Сады очаровательны. Мой брат так хочет вас видеть, а я собиралась выпить чаю. Не присоединитесь ко мне?
– Я бы рада, – сказала Сью, – но не могу, спешу. Мы ездили по магазинам.
– Я думала, вы все купили в Париже.
– Не совсем все.
– Ну, я вас жду в замке.
– Спасибо. Ронни, нам не пора?
– Пора, – буркнул Ронни. – Едем.
– Я так рада с вами познакомиться. Сестра столько о вас писала. Возвращайся, Роналд, отвезешь меня.
– Хорошо.
– До свидания!
– До свидания, леди Констанс!
Машина двинулась. Завернув за угол, Ронни вынул платок и отер лоб.
– Значит, это тетя Констанс, – сказала Сью. – Нет, ты гений! Как быстро сообразил! Почему ты никогда не говорил мне, что ты такой умный?
– Я не знал.
– Конечно, все немножко усложнилось.
– А? Что? Ты думаешь?
– Когда я была маленькой, я учила стихи…
– Не отвлекайся, старушка. Не до того.
– Я не отвлекаюсь. Значит, стихи. Сейчас я помню две строчки: «Мы попадем в густой туман, когда решимся на обман»[8].
– Да что ты!
Она и не поморщилась.
– А когда приедет настоящая мисс Скунмейкер, с двадцатью четырьмя чемоданами?
– Черт! – сказал Ронни.
– Что ж, – продолжала Сью, – остается одно – идти дальше.
– Как?
– Послать ей телеграмму, что в Бландинге скарлатина. Подпись – «Леди Констанс». Вот почта. Иди посылай, пока силы есть.
И Ронни пошел на почту в глубоком раздумье.
Глава III
Сенсационное похищение
1
Поэт Калверли[9] в своей бессмертной «Оде табаку» справедливо заметил, что нет такой душевной тяготы, которую не победил бы добрый табак. Ронни Фиш с ним бы не согласился. На третье утро своего пребывания в замке он гулял по садам и угодьям, прихватив теннисный мяч, способствующий размышлению, и курил; но дорогой турецкий табак ему не помог. Настоящее было черным, будущее – серым. Ронни подбрасывал мячик и терзался.
Конечно, Хьюго был в замке, не в Лондоне, так что не мог применить свои роковые чары. Но ведь в столице много народа, часть из которого знакома со Сью, часть – к этому стремится. Возьмем мерзавца Пилбема. Подумать страшно!
Но если ничего и нет, если Сью ни с кем не видится, что с того? Другими словами, где хоть проблеск надежды?
Ронни прекрасно знал, что, приехав в Бландинг, поставил на карту все. Здесь решится, чем будет его жизнь – розовым садом или бесплодной пустыней. Дядю он пока что не приручил. Когда они оказывались вместе, лорд Эмсворт смотрел на него растерянно, а то и раздраженно. Видимо, шансы его сильно понизились, после того как он прогорел.
Безуспешно пытаясь вызвать образ благосклонного дяди, который одной рукой тебя обнимает, другой – выписывает чеки, Ронни увидел большой крытый грузовик. Удивившись, он кинул в него мячик; в ответ дверца открылась, и на знак этот высунулась голова.
– Привет! – сказала она.
– Привет! – ответил Ронни.
– Привет, привет, – откликнулась голова.
Это перешло бы в дуэт, но тут из-за облака вылезло солнце, и Ронни понял, кому голова принадлежит, а потому воскликнул:
– Бакстер!
Кого-кого, но Бакстера он здесь не ждал. Он слышал, что было года два назад, и знал, что лорд Эмсворт относится к бывшему секретарю еще хуже, чем к племяннику. Но вот он высовывает голову как ни в чем не бывало и говорит:
– А, Фиш!
Руперт Бакстер спустился на землю. Самоуверенность его, даже наглость, всегда раздражала Ронни.
– Что вы здесь делаете?
– Проездом, путешествую. Оказался рядом, думаю – загляну-ка, вспомню старые дни.
– Ясно.
– Вы не скажете, где я могу найти леди Констанс?
– Давно не видел. Где-нибудь она есть.
– Пойду поспрашиваю. Если вы ее встретите, передайте, пожалуйста, что я приехал.
И Бакстер скрылся, а Ронни, погадав, как примет это дядя Кларенс, и понадеявшись оказаться поблизости с фотоаппаратом, сунул в мундштук еще одну сигарету и зашагал снова.
2
Минут через пять лорд Эмсворт, задумчиво глядевший из окна библиотеки, испытал удар. Он мог бы поклясться, что Руперт Бакстер прошел по усыпанной гравием дорожке к парадному входу.
– Ой, Господи! – сказал граф.
Объяснил он все это так: бывший секретарь погиб и решил являться в замке. В конце концов, если человека выгнали за то, что он швырялся кадками, в гости он не придет. Граф нахмурился. Призрак предка он еще потерпел бы, призрак Бакстера – нет и нет. И он решил пойти к сестре своей, Констанс, – что она скажет?
– Констанс, душенька… – начал он.
Леди Констанс подняла голову (она писала письмо) и едва заметно щелкнула языком, поскольку не любила, чтобы ей мешали.