Миссис Метц сообщила, что секретарша Ллеланда очень настойчива. Я же ответил, что мне плевать на ее настойчивость. Миссис Метц вновь соединилась со мной по переговорному устройству и виновато – миссис Метц была во всех отношениях идеальной сотрудницей – поставила меня в известность, что мисс Блейн продолжает настаивать на своем. Это было слишком. Я взял трубку и сказал:
– Наверно, вас это удивит, мисс Блейн, если иметь в виду то, что солнце восходит и заходит исключительно по приказу мистера Бэмфорда Ллеланда IV, но я сегодня занят делами первой леди. Соответственно, встреча в три часа не только для меня неудобна, но и невозможна. Поэтому будьте столь любезны и сообщите об этом его превосходительству, а потом уладьте сей вопрос с миссис Метц, которая имеет полномочия согласовывать подобные вопросы от моего имени. До свидания.
Она со злостью бросила трубку. Поразительная самонадеянность. Пусть я больше не работаю в Западном крыле, но обращаться мной, как с зеленым практикантом?..
Через пятнадцать минут позвонил его превосходительство.
– Герб, старина, – проговорил он тем жизнерадостным тоном, который не вполне ему удавался и почти всегда подразумевал предательство или еще какую-нибудь мерзость. – Что это вы наговорили Фэй?
– Примерно то, что, кажется, готов сказать и вам, – сухо ответил я.
– Не беспокойтесь, я не стану передавать президенту, как вы относитесь к его сотрудникам.
Вот как.
– Мне все равно. Можете составить для президента подробный отчет, ваше дело.
Ему это не понравилось.
– Я звоню насчет вчерашних чудаков.
– Насчет кого?
– Насчет друзей первой леди.
Я окаменел.
– Понятия не имею, кого вы имеете в виду.
– Да ладно вам. Вспомните вчерашнюю сцену на Южной лужайке. Зрелище, не очень-то достойное президента. Вадлоу, у нас впереди выборы. Это я на тот случай, если вы не заглядываете в календарь.
Я выпрямился в кресле.
– Если вас это беспокоит, то почему бы вам для начала не позаботиться о собственном имидже?
Моя стрела достигла цели. Неделю назад «Ньюсуик» разразилась статьей по поводу того, что Ллеланд отправил свою яхту «Сострадание» в Мексику для починки палуб. (В Мексике это обходится намного дешевле, чем в американском доке.) Статья не осталась незамеченной, и Джордж Буш не раз цитировал ее в своих речах.
Ллеланд обиделся.
– Я позвонил не для того, чтобы выслушивать подобное от сотрудников супруги президента. Господин президент требует, чтобы эта проблема была решена, – очень тихо сказал он. – И еще он требует, чтобы решили ее вы.
И Ллеланд положил трубку.
Я ни на секунду не поверил ему. Он всегда говорит, что президент «требует решения проблемы», когда этого требует исключительно сам Бэмфорд Ллеланд. Однако управляющий делами президента второй по значимости человек в правительстве, и не имело смысла не принимать его всерьез.
Что же делать? Мне не хотелось перекладывать неприятный груз на первую леди. Она может поверить Ллеланду и решит, что муж пытается выгнать из дома ее друзей, а это еще более повредит и без того не гладким отношениям президента с женой. И я решил обсудить это с Фили, хотя бы и пришлось приоткрыть ему тайну семейных отношений первой пары Америки.
– Все обстоит хуже, чем вы думаете, – сказал я, взяв с него клятву хранить тайну. – Я точно знаю, что они спят в разных спальнях.
– Они не трахаются?
– Пожалуйста, без этих ваших выражений.
– Господи. А были времена, когда они оторваться друг от друга не могли. Помните бассейн?
– Помню.
– Я всегда думал… Держу пари, в постели она потрясающая.
– Вы говорите о первой леди! – воскликнул я. – Буду вам очень благодарен, если вы избавите меня от ваших отвратительных предположений.
Фили потребовалось некоторое время, чтобы успокоить меня, а потом я спросил, что мне делать. У Фили отлично получается находить выход из сложных положений. К тому же в данном случае его дар должен был усилиться, благодаря ненависти к Ллеланду, которая росла час от часу.
Он задумчиво погрузил указательный палец в чашку с кофе. Эту привычку Фили сохранил с предвыборной кампании, когда нам постоянно доставался холодный кофе.
– Я могу решить вашу проблему.
Улыбаясь, он продолжал мешать пальцем кофе, а у меня лопалось терпение.
– Это вам не роман, так что не надо нагнетать напряжение, – сказал я.
– Ладно. Мы перекинем Виллануэву на Ллеланда, будто тот из его компании.
Мне это не понравилось.
– Вы как будто собирались помочь мне.
– Ну да. Послушайте, это отличная идея.
– По-моему, нелепая.
– Ну и что? Мы сделаем так, что он вынужден будет оправдываться, и тогда ему никто не поверит.
– Вы начитались Алена Друри. Или Гордона Лидди. В любом случае, не стоит продолжать разговор.
Однако его так захватила идея, что не было смысла даже делать попытки перевести его внимание на что-то еще. Он был похож на охотничью собаку, почуявшую зайца.
– Они все были на его чертовой яхте в День труда, разве нет? Когда она шла в Монеган.
– Не помню.
– И он был, и грек этот, Онахатсис.
– Онанопулос.
– Ну да. Помните, Ллеланд из себя вышел, когда увидел их фамилии в списке первой леди?
– Нет, не помню. Давайте переменим тему.
У Фили заговорщицки блестели глаза.
– Где они поднялись на борт? Ну, как город называется рядом с летним домом Ллеланда?
– Провинстаун?
– Провинстаун! Правильно. Ну и паноптикум. Никогда не видел столько антикварных магазинов в одном городе, даже в приморском, клянусь богом.
– Я, правда, не знаю, Майк…
– Отлично. Просто отлично.
Пару минут он был погружен в свои мысли. И, словно разговаривая с самим собой, вдруг произнес:
– Представляете, как Ллеланд будет оправдываться? «Я никогда не был гомосексуалистом…» – Он рассмеялся и стукнул ладонью по столу.
– Майкл, – проговорил я твердо, – на вас нашло. Не надо было мне рассказывать вам об этой чепухе. Забудьте. Как будто у вас других забот нет.
Но он не слушал меня.
– Наверняка никогда не знаешь, если подумать. Когда он учился, то жил в интернате?
– Я тоже жил в интернате. Черт побери, неужели вы думаете, будто все, кто жил в интернате, голубые? – Он довел меня до того, что я стал чертыхаться.
– Нет, – задумчиво ответил он. – Не все.
Я попросил, чтобы нам принесли счет.
– Разговор закончен. Более того, разговора не было, во всяком случае для меня.
– Правильно. Будем держать это в секрете. Я бы на вашем месте не сказал даже Джоан.
– У меня не было намерения рассказывать об этом Джоан, – возмутился я. – Зачем рассказывать Джоан о разговоре, которого не было?
– Правильно, – подмигнул мне Фили, после чего бодро удалился.
Книга четвертая
Смятение
16
Павлин и Петуния
Только что вернулся из Нью-Йорка. Странный совет. Фили сошел с ума.
Из дневника. 7 октября 1991 года
Четвертого октября, в пятницу, оператор Белого дома позвонил мне в половине шестого утра и сообщил, что президент ждет меня в шесть пятнадцать в Овальном кабинете. Давно уже я не получал подобных приглашений. Очевидно, произошло что-то важное. Неужели под угрозой национальная безопасность? Я с удовольствием работал с первой леди, однако, должен признаться, что мне было скучновато без Западного крыла с его постоянными проблемами, заботами, кризисами, возбуждением и напряжением.
Президент был в пижаме, но, как ни странно, сидел за письменным столом, курил и пил кофе. Он был похож на главнокомандующего накануне решительного сражения. Мне стало ясно, что речь пойдет о национальной безопасности. Наверное, беспорядки на Бермудах.
– Как Джейн и ребята? – спросил он с улыбкой, которую я бы улыбкой не назвал, скорее, так прищуриваются, когда глаза слепит яркое солнце.
Хотя мою жену звали не Джейн, а Джоан и он был знаком с ней тринадцать лет, я решил не поправлять его.
– Лучше некуда, – ответил я довольно бодро, несмотря на ранний час. – Она просила передать привет.
– Спасибо, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Она хорошая женщина, ваша Джейн. Вам нужно почаще привозить ее сюда.
Не стоило напоминать ему, что он беседовал с ней четыре дня назад на приеме в честь дипломатов Восточного блока.
– Она очень хорошо к вам относится, – выдавил я из себя.
Положение было мучительное.
– Ага. Передайте ей привет.
– Обязательно.
Я самым искренним образом верил, что президент вот-вот заговорит о деле. Неужели меня вытащили в половине шестого из теплой постели ради никому не нужного разговора о моей жене, которую, к тому же, звали не Джейн.
– У нас тут не все ладно, – сказал президент.
Я кивнул:
– С конгрессом стало трудно работать.
Он покачал головой.
– Да нет. Я имею в виду личные апартаменты.
– А… – В первый раз он заговорил о своем браке. – Думаю, вы слишком много времени отдаете делам, и миссис Такер скучно одной.
– Она могла бы быть поласковее.
Не торопись, Вадлоу, сказал я себе. Только тут я обнаружил, что смотрю себе под ноги.
– Наверно, вы могли бы выделить для нее побольше времени. Скажем, уик-энды.
– На уик-энды она приглашает своих друзей. Мы совсем не бываем одни. Знаете, в службе безопасности Билли и Онанопулосу дали кодовые имена – Павлин и Петуния… Черт побери, – продолжал он после недолгой паузы, – мне кажется, я в Стамбуле. Эти их наряды! Что бы сказал Айк?
Пришлось согласиться, что покойному президенту это не понравилось бы.
– Не понимаю, почему они не могут одеваться как все.
Я тоже этого не понимал.
– Ллеланд считает, что они вредят моему имиджу.
Об этом мне уже было известно.
– Он говорит, что я не должен приглашать их в Кэмп-Дэвид. Но как быть с Джесси? Кошмар какой-то.
Итак, свинья Ллеланд вовсе не выполнял приказ шефа, когда требовал, чтобы я выгнал друзей первой леди из Белого дома. Наверное, надо было бы сообщить об этом президенту. Однако я смотрел на него, смотрел, как он сидит в пижаме и курит сигарету за сигаретой, как тоскует по жене, как мучается, униженный конгрессом и не любимый американским народом, и решил не взваливать на него еще и этот груз. Я ненавидел Бэмфорда Ллеланда, а президент сделал его управляющим своими делами, своим доверенным лицом. Не лезь, Вадлоу, твердил мне мой внутренний голос. И я принял нелегкое для себя решение.
– Я работал как зверь, чтобы меня заживо не сожрали ханжи оттуда… – Он махнул рукой в сторону Капитолия. – Может быть, я действительно был недостаточно внимательным. Теперь понятно, почему ей понадобились друзья в Кэмп-Дэвиде. У нас было несколько… размолвок, как вы бы сказали. Но мы справимся.
Через два дня, когда я был с головой погружен в подготовку посещения первой леди Фестиваля гортензий, миссис Метц сообщила мне о звонке Колина Сокса из «Нью-Йорк пост». Естественно, я не пожелал разговаривать со скандальным хроникером и продолжал работать.
Полчаса спустя позвонила взволнованная Джоан.
– Что с тобой, крошка?
Она ответила, что звонил Сокс. Только этого не хватало. Он сказал, будто ему надо обязательно поговорить со мной, да еще добавил, чтобы я ради моего же «блага» перезвонил ему.
– Герберт, у тебя неприятности?
Ее огорчение и обеспокоенность расстроили меня. Успокаивая жену, я думал о том, как посмел репортер из желтой газетенки звонить мне домой и волновать мою жену! Она как раз делала тесто для кекса, и оно получилось слишком густым. Я вскипел.
Набрав номер телефона Сокса, я высказал все, что думал о нем. Однако читать мораль австралийскому репортеру все равно, что приручать вомбата.[16]
Сокс не стал терять время даром и сразу же спросил, могу ли я сообщить что-нибудь по поводу слухов об «отношениях» Билли Ангулласа-Виллануэвы со мной?
Если бы он спросил, не задушил ли я мою дорогую матушку, у меня была бы точно такая же реакция. Я онемел.
– Вы слушаете меня?
До меня его голос дошел, словно из другого измерения. Покачав головой, я постарался взять себя в руки.
– Послушайте, Сокс, – сказал я, – если мне еще хоть раз доведется услышать о подобной мерзости, будьте уверены, вас депортируют в вашу родную колонию и вы до конца жизни будете чистить там овчарни.
Он как будто остался доволен.
– Фантастика! Вы вышлете меня из Америки?
– Разговор окончен.
Я положил трубку, после чего минут двадцать просидел неподвижно, уставившись в стену.
Потом я увидел миссис Метц, но как в тумане.
– Мистер Вадлоу! Мистер Вадлоу!
Сославшись на то, что не выспался, я несколько успокоил ее насчет моего не совсем адекватного поведения и вновь взялся за телефон. Попросил оператора соединить меня с мистером Фили и стал ждать, глядя в потолок. Президент должен был быть в Индиане.
Тремя-четырьмя минутами позже в трубке раздался треск, означавший, что Фили находится в президентском самолете. Я услышал: «Корона… Это Фрегат. Говорите». Потом оператор Белого дома сказал: «Мистер Вадлоу, мистер Фили на проводе. Позвольте напомнить вам, что это открытая связь». Отлично. Уверен, в советском посольстве с удовольствием послушают про наши дела.
– Что у вас, Герб? – спросил жизнерадостный Фили.
– Да ничего особенного! Мне только что звонили из «Нью-Йорк пост» насчет… – Следовало сохранять бдительность. – Насчет кое-каких слухов.
– Да?
Я напомнил ему, как мог осторожнее, о нашей недавней беседе и его идее относительно распространения слухов о мистере Ангулласе-Виллануэве и Ллеланде.
– Они думают, что это я. Я!
Наступила продолжительная пауза.
– Сукин сын! Он опередил нас!
И Фили рассмеялся.
– Это не смешно, – сказал я. – Это ужасно.
– Ничего страшного. Только не предпринимайте никаких шагов до моего возвращения.
– Кошмар… – Я был в отчаянии.
Возвращения Фили я ждал в своем кабинете, не в силах сосредоточиться на Фестивале гортензий. Он появился в Белом доме во главе толпы секретарей и с кучей бумаг.
– Я все продумал, – сказал он, закрыв за собой дверь.
– Что будем делать?
– Ничего.
– Как это «ничего»? Нельзя ничего не делать. Со мной еще ничего подобного не бывало. А как же Джоан?
Я схватился за голову.
– Послушайте, «Пост» ничего не опубликует… я почти уверен… так что можно проигнорировать.
– Но…
– Встаньте на точку зрения врага. Они хотят, чтобы вы защищались. А как только вы начнете защищаться, все решат, что нет дыма без огня.
– О-хо-хо. А вдруг будет журналистское расследование?
– Расследование? – со смехом переспросил он. – Расследование?
– Черт бы вас побрал!
На другой день в двенадцать четырнадцать я был в Нью-Йорке и, поджидая мистера Рамона Ангулласа-Виллануэву (он же Билли) в одном из закутков ресторана «Мортимер», старался вникнуть в подробности предстоящего Фестиваля гортензий.
Сообщив миссис Метц, будто у меня тяжелая ангина, я преобразил свою внешность с помощью средств, сохранившихся у меня со времен путешествий с Марвином, и прилетел в Нью-Йорк на обычном гражданском самолете – впервые за долгое время.
Мне было необходимо предупредить мистера Ангулласа-Виллануэву о предпринятой Ллеландом оскорбительной кампании против меня – и против него. Очевидно, что Ллеланд пытался одним махом убить двух зайцев. Даже самый отдаленный намек на скандал мог положить конец моей карьере в Белом доме, не говоря уж о визитах туда мистера Ангулласа-Виллануэвы.
Я сказал, что мне нужно поговорить с ним по очень деликатному делу, и попросил назначить встречу в «тихом местечке». Он предложил ресторан «Мортимер», и теперь, сидя в ресторане, я засомневался в здравомыслии Виллануэвы. Находился ресторан в центре Восточной части Манхэттана и, вне всяких сомнений, посещался «избранной» публикой. Не могу сказать, что вспомнил имена посетителей, оказавшихся там в этот час, но это была та самая публика, которую приглашали в Белый дом во времена Рейгана.