— Я прекрасно это знаю. — Презрение затаилось в густых черных ресницах. — Да, если вы волнуетесь за Траунсер, она работает здесь уже много лет и будет работать, пока не уйдет на пенсию или пока не умрет моя мать.
Безразличие, с которым он упомянул о возможной кончине своей матери, подействовало на Ким как холодный душ. Ей никогда еще не встречались подобные люди, и от его прямолинейных заявлений у нее просто перехватило дыхание.
— Когда вы встретитесь с моей сестрой, то увидите, что она очень похожа на мать. У нее такой же неуравновешенный характер. К счастью для нее, она замужем за человеком, который держит ее в рамках.
Ким едва смогла подавить в себе желание истерически рассмеяться. Чтобы не сделать этого, она изо всех сил прикусила нижнюю губу.
— Ваша сестра — счастливица, — сказала она, надеясь, что предательская дрожь в ее голосе прошла мимо его ушей.
Он взглянул на нее.
— Нериссе очень повезло, — согласился он. — У нее семнадцатилетняя дочь, воспитанная как самостоятельный человек, что восхищает меня; матери не удалось вбить в нее ту романтическую ерунду, которую моя мать изо всех сил старалась вбить в Нериссу. Сейчас она увлекается историей, и мы надеемся, что она сделает себе карьеру. У нее острый ум.
— А вы не считаете, что для девушки более логичным было бы выйти замуж? — спросила Ким, все еще борясь с легкой дрожью в голосе.
— Замужество — вариант не для всех, — отрывисто ответил Фабер.
Он отказался от десерта, когда ему принесли его, и отмахнулся от острой закуски. На стол поставили поднос с сырами.
— Принесите кофе сюда, в столовую, — приказал он Пиблсу, слуге. — И после этого я хочу, чтобы меня не беспокоили.
— Хорошо, сэр, — ответил Пиблс.
Как только принесли кофе, Гидеон встал и начал ходить взад-вперед по комнате. Он указал Ким на портрет над камином:
— Это мой отец.
Воцарилось молчание. Ким внимательно смотрела на портрет, и Фаберу не понравилось выражение ее лица.
— Мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось ложное впечатление о моем отце, — сказал он и закурил сигарету из коробки, стоявшей на столе, рассеянно затушил спичку и снова перевел взгляд на портрет. — Он был сильным… необыкновенно сильным человеком. Благодаря ему имя Фаберов появилось на карте, это он положил начало состояниям Фаберов. В результате его стараний мой брат Чарльз хорошо обеспечен — у него тоже семья и рассудительная жена; да и мой младший брат, Энтони, скорее всего, когда-нибудь добьется успеха. Он хотел заниматься медициной, и я согласился… Но я все еще не уверен, что быть врачом — его призвание. Как бы то ни было, время покажет…
Он отвел глаза от портрета и начал снова ходить по комнате. Его ровные брови, нахмурясь, сошлись на переносице прямого носа.
— Самое важное из того, что я хочу вам объяснить, — это то, что я не хочу, чтобы память о моем отце была каким-либо образом запятнана. — Гидеон сурово взглянул на нее, и его глаза были такими же равнодушными и отстраненными, как крыши домов вдалеке. — Моя мать — дитя «графской» семьи, а мой отец испытал на своей шкуре, что значит голодать, когда был молод. Он женился на моей матери, как только заработал достаточно денег, чтобы обеспечить ей то, что он считал подходящей основой, а это значит, что он взял ее из одной тепличной атмосферы и сразу же перенес в другую такую же. Некоторые сказали бы, что у нее не было возможности…
Ким больше не могла молча слушать.
— Я видела миссис Фабер всего несколько минут, но мне показалось, что она очень добрая, — сказала она. — Я пошла к ней только потому, что она прислала мне записку, в которой говорилось, что она хочет меня видеть. Совершенно очевидно, что служанка, Траунсер, очень предана ей… По крайней мере, она готова ради нее пойти на риск, — добавила она, вызывающе взглянув на него. — И хотя вы совершенно ясно дали понять, что презираете слабость во всех ее проявлениях, я не считаю миссис Фабер слабой. Она хочет написать свои мемуары, а это значит, что у нее есть сила воли… Для нее было бы гораздо проще сложить руки и позволить кому-нибудь другому написать их за нее…
Фабер перебил Ким, сверкнув холодной усмешкой.
— Именно это, мисс Ловатт, вы и собираетесь сделать, — сказал он. — Вы напишете их за нее! Да, разумеется, вы выслушаете множество подробностей ее жизни, запишете все, что она скажет. На потеху моей матушки вы даже напечатаете на машинке все, что она попросит напечатать… Но когда дело дойдет до сборки всего материала в единое целое и подготовки его для публикации — если нам не удастся отговорить ее от идеи напечатать все это, — тогда вам придется как следует заняться редактированием, и мне хотелось бы, чтобы вы были безжалостны. Весьма безжалостны!
Она встала, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
— Это означает предательство по отношению к моему работодателю, — наконец заметила она.
— Я ваш работодатель, — ответил он. — Я плачу вам заработную плату!
Ким отвернулась. Мистер Фабер начинал вызывать в ней все большее отвращение.
— Мне надо будет обдумать это, — твердо сказала она. — В данный момент, если вы не возражаете, я бы хотела вернуться в свою комнату. У меня был тяжелый день.
— Конечно.
Он открыл перед ней дверь, внезапно превратившись в саму любезность. Но она не дала себя обмануть, потому что глаза его насмехались над ней.
— Я буду счастлив повысить вам жалованье, если вы будете поступать так, как я вам скажу. Я богат, и деньги не играют здесь особого значения… В вас я вижу честность и прямолинейность, и я уважаю вас за это. Но есть множество молодых женщин, которые умеют печатать и стенографировать, и в случае необходимости я не колеблясь заменю вас. Делайте так, как я говорю, и вы замечательно проведете здесь время.
Ким прошла в дверь мимо него.
— Спокойной ночи, мистер Фабер.
Он кивнул, и девушка стала подниматься по лестнице. Оглянувшись, Ким увидела, что Фабер задумчиво смотрит ей вслед.
Утром Ким сполна ощутила значение его слов.
Ее разбудила предупредительная горничная, которая была готова выполнить любое пожелание Ким, если бы та захотела воспользоваться возможностью полениться и позволить прислуживать себе.
Ким распахнула окно спальни и высунулась наружу. Ее снова окутали сырые ароматы пробуждающихся почек и трав. Сверкающие лучи солнца золотили террасу; огромные каменные вазы, летом источающие краски и благоухание, выглядели необыкновенно грациозными, словно выгравированными на фоне бархатно-зеленых газонов, сбегающих к озеру. А за озером вздымался залитый солнцем лес, все еще не расставшийся полностью с остатками осенней листвы.
Это был прекрасный мир, где туманные вересковые пустоши и далекие холмы окружали чудесный дом и его земли, а внизу на подъездной аллее ждал гладкий черный лимузин, чтобы отвезти хозяина заниматься бизнесом в гораздо более шумное место, чем это.
Место, где у него, наверное, есть роскошный современный офис и где, по его словам, он работает. Работает, чтобы приумножать доходы семейства Фабер… Семейства, чье имя поместил на карты суровый человек, смотрящий свысока на всех с портрета в огромной гостиной.
Ким гадала, как Гидеон Фабер может быть настолько слеп. Неужели он действительно верит, что главное в жизни — это делать деньги и иметь расчетливый ум, который поможет зарабатывать эти самые деньги?
Ей было интересно, слышал ли он когда-нибудь об Уильяме Генри Дэвисе, а если слышал, то потрудился ли прочесть его строки:
Зачем нам жизнь, когда мы
В суете мирской не можем на мгновенье
Остановиться, сбросить груз забот
и оглядеться…
Возможно, миссис Фабер посвятила большую часть своей жизни тому, чтобы стоять и смотреть, но ей, по крайней мере, было о чем написать. Ким сильно подозревала, что Гидеон немногое сможет рассказать, когда доживет до материнских лет, а к тому времени будет уже слишком поздно что-либо исправлять.
Глава 5
Ким оделась и отправилась в небольшую комнату, где все обычно завтракали, но обнаружила там только Маккензи, наслаждающегося теплом камина, и огромное количество еды на буфете.
Она взяла себе яичницу-болтунью с беконом. Подошел Маккензи, устроился у ее ног, и она бросила ему кусочек тоста. Спаниель понюхал его и отошел с таким видом, словно уже был сыт.
Видно, кто-то уже побывал здесь и позавтракал до нее, а поскольку Ким видела машину на подъездной аллее, то заключила, что это Гидеон Фабер заглянул сюда, прежде чем отправиться в свой офис.
После завтрака она вышла в холл и там неожиданно натолкнулась на Траунсер.
— Десять часов, — сказала та. — Миссис Фабер будет готова принять вас к десяти часам.
Это оставляло Ким еще почти час свободного времени, и, поскольку на ней были брюки и теплый свитер, она вышла через боковую дверь в сад. День обещал быть прекрасным для этого времени года, не было ни влажного тумана, ни обжигающего холода, которые она ожидала встретить в местах, расположенных так далеко к северу.
В саду в такой ранний час уже кипела жизнь. В теплицах, растянувшихся на добрую четверть мили, Ким заметила крупные, роскошные виноградные лозы и гвоздики, растущие сомкнутыми рядами. Другая теплица была отдана под огромные, лохматые хризантемы, которые охапками были расставлены по Мертон-Холл.
За стенами сада начиналось море зеленой травы и фруктовых деревьев, но в такой ранний час там было еще слишком сыро. Она направилась к аккуратным зданиям конюшен. Жизнь там била ключом. Верхние части дверей были открыты. Животным раздавали завтрак, рядом чистили красивого гнедого коня. Высокий мужчина, стоявший рядом с лошадью гораздо более «рабочего» вида, разговаривал с конюхом, но как только Ким вошла во двор, он повернулся к ней, будто давно заметил ее и горел желанием поздороваться.
— Привет! — Он сдернул шапку и пошел ей навстречу. — Похоже, вы сторонница раннего подъема. Вы откуда? Из Лондона? Вам будет здесь скучно, если вы любите яркие огни.
— Не люблю. — Она улыбнулась ему.
Он был крупным мужчиной, и от него, казалось, исходила аура силы. У него был свежий цвет лица, веселые голубые глаза и правильные черты лица. Его вид наталкивал на мысль, что ему следовало бы быть владельцем своры английских гончих.
— Меня зовут Дункан, — сказал он, протягивая ей руку. — Роберт Фэйрфакс Дункан. Счастлив познакомиться с вами, мисс Ловатт. Я слышал о вашем приезде.
— О! — Ким гадала, кто бы это мог быть, почему был так уверен в своих сведениях и оценивал ли он миссис Фабер так же низко, как и хозяин поместья.
— Конечно. Здесь любой пустяк — новость… А уж новоприбывший — новость вдвойне! — Казалось, Дункан забыл, что все еще держит Ким за руку, и ей пришлось приложить некоторое усилие, чтобы освободиться от его сильных загорелых пальцев. — Прошу прощения! — Он беззаботно улыбнулся. — Надеюсь, я не сделал вам больно? Я не очень-то привык к миниатюрным девушкам вроде вас… Здесь они вырастают довольно крупными.
Ким бросила взгляд на его лошадь.
— Вы уже ездили верхом? — спросила она. — Должно быть, было совсем темно, когда вы выезжали.
— Да. Но я как раз люблю это время, если, конечно, погода хорошая. Мне нравится смотреть, как бледнеют звезды и разгорается рассвет. На прошлой неделе лило как из ведра, так что мне пришлось сидеть дома. — Он повернулся, словно собираясь сопровождать ее до дома, и она зашагала вместе с ним, чувствуя себя совсем маленькой рядом с таким высоким мужчиной. — Кстати, я управляющий Гидеона, так что буду болтаться под ногами большую часть недели. Я живу в домике вон там… — Он неопределенно махнул рукой. — Это был один из охотничьих домиков, но сейчас его переделали в соответствии с моими скромными потребностями.
— Как мило, — заметила Ким.
— В моем доме сейчас небольшой беспорядок, поскольку я одинок и не принадлежу к числу тех холостяков, которые всегда аккуратны и опрятны. — Ким подняла на него глаза и снова встретила его улыбку. — Если когда-нибудь зайдете ко мне, вам придется буквально продираться сквозь дебри, но, если вы предупредите меня о своем визите, я заранее устрою генеральную уборку.
Она рассмеялась:
— В таком случае я воздержусь от предупреждения и избавлю вас от хлопот.
— Мне это не доставит никаких хлопот, уверяю вас. — Следующий его вопрос прозвучал более робко: — Кстати, вы ездите верхом? Если вы любите езду, Гидеон мог бы предоставить вам лошадь. А я был бы счастлив время от времени составить вам компанию.
— Благодарю, — ответила, она, — я действительно езжу верхом. Мой отец был известным наездником, участвовал в скачках с препятствиями, но, боюсь, все его вещи и награды сейчас где-нибудь затерялись.
— Вы хотите сказать, что он…
Она кивнула, прикусив губу:
— Да… И моя мать тоже. Они попали в авиакатастрофу… вместе.
— О, мне так жаль! — расстроенно проговорил Дункан. — Для вас это, должно быть, было ужасным потрясением… Сколько вам тогда было лет?
— Восемнадцать. Сейчас мне двадцать пять.
— Мне с трудом верится в это, — произнес он, недоверчиво взглянув на нее, и Ким знала, что он не шутит. Может быть, виной тому были прядки темных волос, спадавшие ей на лоб, а может быть, та прямота, с которой она встречала его взгляд. По ней никак нельзя было сказать, что она стесняется мужчин, даже когда они смотрели на нее так, как он смотрел сейчас; возможно, причина была в том, что до сих пор ей не приходилось часто иметь с ними дело. Хотя вряд ли такое было возможно в двадцать пять лет. Гораздо более вероятно, подумал он, что она уже давно читает их как открытую книгу.
Ким была хрупкой как эльф, очаровательно маленькой. Дункан лихорадочно размышлял, какое сравнение подойдет ей больше всего, и единственное, что приходило ему на ум, — гардения… да, Ким была такой же хрупкой и белоснежной.
— Кажется, я припоминаю, что капитан Люсьен Ловатт выполнял потрясающие трюки на международных скачках, — задумчиво произнес он. — Он, случайно, не ваш отец?
— Да, это был мой отец, — признала она с гордостью.
Дункан снова протянул ей руку:
— Тогда мы просто не можем позволить его дочери обходиться без утренней поездки. Я поговорю с Гидеоном, когда он вернется. У нас есть маленькая каштановая кобылка, которая прекрасно вам подойдет. Я уверен, он согласится, чтобы вы ездили на ней.
— Неужели? — Она бросила на него скептический взгляд.
Дункан улыбнулся, словно понял значение этого взгляда.
— Не думайте о Гидеоне превратно, — сказал он. — Иногда он бывает нетерпим к чему-либо, но по большому счету он вполне разумен. Его мать доставляет ему немало хлопот, но это ведь вполне объяснимо, не так ли? Вы ведь уже виделись с ней?
— Да, мы с ней разговаривали вчера вечером.
— Что ж, тогда вы должны понимать, о чем я говорю… Гидеон никогда не получал от нее поддержки. Она живет в своем собственном мирке.
— Может, в этом есть и его вина, — заметила Ким.
Дункан улыбнулся так, словно ее слова позабавили его, но потом вновь посерьезнел.
— Кстати, я чуть не забыл. Вчера вечером звонила Нерисса. У нее неприятности… Будьте добры, передайте эту информацию миссис Фабер.
— Что-то серьезное?
Он взглянул на нее:
— Неприятности в семье… Миссис Фабер поймет, что имеется в виду.
— Господи, — сказала Ким. — А мистер Фабер вчера внушал мне, насколько повезло его сестре и что у нее образцовая семья.
Дункан сурово посмотрел на нее.
— Звонок пришел в мой коттедж, потому что в Мертон-Холл был Гидеон, — объяснил он. — Нерисса знала об этом, поэтому связалась со мной… Она и раньше так поступала.
— Понятно, — ответила Ким.
Он проводил ее до подножия лестницы на террасу, помахал ей шляпой и подождал, пока она войдет в дом, прежде чем развернуться и направиться обратно в сторону подъездной аллеи. В доме Ким посмотрела на циферблат часов в холле и ужаснулась. Было уже без пяти десять, и не осталось времени, чтобы переодеться во что-либо более подходящее, так что она просто забежала в библиотеку, схватила свой блокнот и несколько недавно заточенных карандашей и поспешила к лестнице наверх.