— Это не человек, а дьявол! — не выдержала Душенька.
— Если не дьявол, то уж негодяй, который ни перед чем не остановится, лишь бы добиться своей цели, — продолжал Папперман. — Разумеется, выдавать его я не имел права. И все же нескольких намеков было бы достаточно, чтобы дать понять индейцу, какой опасности он подвергается. Но он исчез! Как в воду канул! Итак, у меня была двойная задача: одного избежать, а другого обнаружить! Уверяю вас, необходимую осторожность соблюсти было не так легко. Целую неделю я не мог добиться результата.
И вот однажды выдалась беззвездная, промозглая ночь. Несмотря на то, что накрапывал дождь, я не остался в лагере, а в очередной раз принялся ползать вокруг стойбища, нутром чувствуя, что именно в эту неуютную ночь и должно все произойти. Беззвучно прокравшись к задворкам дома, я собирался залечь в засаду, и… Господь Бог! Тут кто-то уже был один — только с другой стороны. Он тоже обнаружил мое присутствие, несмотря на темень. Кто это? Индеец или Том Мадди? Я уже открыл было рот, чтобы подать голос, как вдруг человек поднял руку. Едва я успел отодвинуться в сторону, как прогремел выстрел… И я получил весь заряд! Ни одной крупинки не пролетело мимо! Но, к счастью, не в глаза, а в обращенную к негодяю половину лица.
Хотя это был подлый и слабенький выстрел — ведь пули не было, — но с близкого расстояния, и я свалился как мешок без сознания, да так и остался недвижим, пока меня не нашли и не перенесли внутрь дома. Пока шаман, его жена и Ашта занимались мной, явился еще один — сиу. Он возник неожиданно, как внезапный порыв ветра, и у него хватило проницательности, чтобы уяснить ситуацию. Когда я очнулся, снаружи раздался громкий победный клич огаллала. Всем стало ясно: похищение удалось, выстрел Тома Мадди предостерег жениха от опасности. Сиу оставалось только увезти Ашту. Но он не посчитал нужным сделать это. Он ввел ее в дом и был принят там как сын.
Я долгое время провалялся в горячечном бреду и от боли выл как пес, с которого сдирают живьем шкуру. А потом, встав на ноги, дал тягу, так никому ничего и не рассказав. Никто, кроме меня и самого Мадди, не знал преступника и причин выстрела. А этот подлец той же ночью бесследно исчез, и вот уже сколько лет я жажду повстречаться с ним.
После той памятной ночи я лишь однажды побывал на озере Кануби. Дома индейцев были пусты. Оказывается, на сенека напала банда белых и все обитатели селения были убиты, до последнего человека. В живых осталась только Ашта, благодаря тому, что последовала с сиу-огаллала в его племя.
— Вы виделись с ней с тех пор? — спросила моя жена.
— Нет, нет! Я всегда считал огаллала врагами белых и остерегался входить с ними в контакт. Конечно, я наводил справки. Узнал, что красивая индеанка сенека, скво шамана, вполне счастлива. Он основал наверху, на Найобрэре, поселение для себя и своих учеников и до сих пор живет там ради старых тотемов и вампумов и ради книг, которые присылают ему бледнолицые, почитающие его, как ученого человека.
— Естественно, вы знаете имя этого индейца? -спросил я, воспользовавшись паузой.
— Да, — кивнул он.
— Его зовут Вакон?
— Да, Вакон.
— Тогда я знаю его, хотя никогда раньше не видел. Он потратил всю свою жизнь и все свои силы на изучение истории красной расы, написал об этом много работ, которые, к сожалению, еще не печатались, поскольку он хочет обнародовать их лишь после окончания последнего тома.
— Сколько же ему сейчас? — спросила Душенька.
— Не имеет значения, — ответил я. — Истинно великие люди, как правило, умирают не раньше, чем достигнут того, чего они хотели или должны были достичь. Так называемые герои войны, конечно, не в счет. Вы устали?
Последний вопрос я задал Папперману, который начал укутывать себя одеялом, словно собирался лечь.
— Собственно, нет, — ответил он, — но такое впечатление, будто я снова поражен выстрелом Тома Мадди. Это все воспоминания! Мне эта индеанка была очень дорога, очень! Я никогда, никогда не смотрел после этого ни на одну женщину! Я остался одиноким, а когда придет время, умру так же одиноко… Попытаюсь заснуть. Спокойной ночи!
Мы пожелали ему того же, но пожелания не сбылись ни у него, ни у нас. Добрых два часа он ворочался, потом вылез из-под одеяла и отправился на прогулку. К полуночи он еще не вернулся. Примерно в это время сон наконец одолел меня. Но спустя два часа я снова проснулся. Он сидел рядом. Я тоже сел. И тотчас же вскочил на ноги Молодой Орел, а из палатки послышался голос моей жены:
— Я тоже не сплю! Можно кое-что предложить?
— Что? — повернулся я к палатке.
Она приоткрыла полог и сказала:
— Давайте отправимся к озеру. Все равно никто больше не уснет — из-за этой истории.
Тут Папперман подскочил и с радостью согласился:
— Конечно, едем! Тогда мы прибудем точно к восходу солнца, как и я тогда.
Я согласился, Молодой Орел тоже. Вскоре наша небольшая кавалькада растянулась по широкому склону, ведущему к озеру. Утро тихонько занималось, и наши лошади хорошо видели землю.
Неужели нас действительно так разволновал рассказ Паппермана, что мы не могли уснуть? Или была какая-то другая причина отправиться в путь намного раньше, чем это входило в наши планы? Странно!
Добравшись до равнины, мы подстегнули лошадей. Наступал новый день. С восходом солнца мы достигли опушки леса, окружавшего озеро. Узкая поляна уходила в чащу, постепенно сужаясь до размеров тропы.
— Здесь я и шел тогда, — пояснил Папперман, ехавший впереди. — Только лес теперь стал выше и гуще. Вот здесь я обнаружил следы. Лес скоро кончится и мы увидим озеро. Вот последние заросли. А сейчас появится озеро и тот самый высокий камень, на котором сидела Ашта… О Боже!
Он резко осадил мула и уставился в одну точку. Мы поторопились выехать из леса. Теперь и мы убедились: удивиться было чему.
Озеро действительно было достойно своего восточного собрата. Справа от нас виднелись остатки домов племени сенека, залитые первыми лучами солнца, а перед нами — прозрачная сине-зеленая гладь воды, взъерошенная легким утренним бризом. Берега поросли пышной зеленью. А слева от нас, где кусты почти достигали воды, возвышался белый гладкий камень, на котором стояла юная индеанка, одетая точно так же, как описывал Папперман. Перышки колибри искрились в солнечном свете всеми цветами радуги. Но девушка не смотрела, как тогда, на солнце; взгляд ее был направлен в нашу сторону.
Папперман медленно соскользнул со своего мула, так же медленно как во сне подошел к ней и спросил:
— Как тебя зовут?
— Ашта, — прозвучало в ответ так же, как и тогда.
— А сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
Старый вестмен провёл рукой по лицу. Он заговорил сам с собой:
— Да нет, не может быть. Она другая, хотя и похожа, очень похожа…
— Ты говоришь о моей матери? — спросила она неожиданно. — Говорят, что я очень ее напоминаю.
— Как ее зовут?
— Как и меня — Ашта.
— А твоего отца?
— Его имя Вакон. Мы живем далеко отсюда, на севере, у реки Найобрэра.
Папперман хлопнул в ладоши и закричал:
— Она ее дочь, ее дочь!
— Ты знаешь отца и мать? — удивленно спросила девушка. — О, у тебя лицо обожжено порохом! Может, ты Папперман?
— Он самый.
— Ты был на озере Кануби еще в те времена, когда отец и мать познакомились друг с другом?
— Да, именно тогда.
Она быстро спустилась с камня и бросилась к нему, поцеловала ему сначала руки, потом в изуродованную щеку и воскликнула:
— Ты спаситель моего отца! Ты пожертвовал собой ради него! Почему ты никогда не приходил к нам? Отец и мать до сих пор пытаются тебя разыскать!
Старый вестмен дрожал от волнения и умиления.
— Откуда твой отец знает, что тот выстрел предназначался не мне, а ему? — удивился он. — Я этого никогда не рассказывал!
— Все случилось неожиданно. Ты рассказал об этом, когда был без сознания. Отец дважды видел того человека, но так и не смог его поймать. Его настоящая фамилия не Мадди, а Сантэр. Когда вчера вечером ваш огонь светил с гор, как настоящая маленькая звездочка, мать мне сказала: «Вот так светил тем вечером лагерный костер нашего белого спасителя, прежде чем я его увидела в первый раз».
— Твоя мать здесь?
— Была здесь, но сейчас ее нет, — ответила девушка. — С рассветом все уехали. Я осталась, чтобы разведать обстановку.
— «Разведать»? — заулыбался Папперман, — А если бы мы были врагами?
— Тогда вы не увидели бы меня.
— Откуда ты знала, кто мы?
— Мы видели ваш огонь.
— И из этого сделали вывод, что мы не опасны?
— Среди вас находится скво!
— А! Совершенно верно. И теперь тебе надо быстро отсюда уйти?
— Да, чтобы привести других. Но я не покину этого места, не узнав от тебя, когда и где мы сможем увидеться вновь.
— Куда вы направляетесь?
— Этого я пока не могу сказать.
Молодой Орел, только что спустившийся с коня, вдруг произнес:
— Можешь! Посмотри на меня! Я твой брат.
Только теперь я обратил внимание, что на нем новый кожаный костюм, бережно сохраненный для него Папперманом. В нем он выглядел весьма респектабельно. Он указал на правую сторону груди, где жемчугом была вышита маленькая двенадцатилучевая звезда. В тот же миг я увидел такую же звезду на ее одеянии, в том же месте.
— Значит, ты «Виннету»? — спросила она.
— Да.
— А я Виннета. Мы оба носим звезды великого Виннету! Значит, мы брат и сестра! Я сиу-огаллала. А ты?
— Апач-мескалеро.
— Из племени Виннету?! Прошу тебя, назови свое имя. Или у тебя его еще нет?
— Есть, — улыбнулся он. — Меня зовут Молодой Орел.
На лице в очередной раз отразилось удивление.
— Такое же имя носит любимый ученик знаменитого Тателла-Саты, — произнесла она задумчиво. — Он получил его еще мальчиком, когда другие и не помышляют об этом. Ты знаешь его?
— Да.
— Он был первым, кому Тателла-Сата разрешил носить звезду нашего Виннету. Ты знаешь, где он сейчас?
— Да.
— И можешь сказать?
— Никто не запретит мне. Он стоит перед тобой.
— Ты? Это ты? — На ее щеках выступил румянец. — Говорят, что ты покинул племя, отправившись за священной глиной…
— Да. И еще дальше.
— Ты поставил перед собой нелегкую задачу…
— Да, это так.
— И тебе удалось решить ее?
— Удалось. Наш Великий Добрый Маниту вел меня и защищал с тех пор, как я покинул гору Виннету. Прошло четыре года, и теперь я возвращаюсь. Наши пути совпадают?
— Да.
— Тогда я не буду больше задавать вопросы, поскольку знаю, что увижу тебя снова.
— А ты этого хочешь?
— Да. А ты?
— И я.
— Тогда прошу: дай мне руку!
— Я дам тебе обе!
Она протянула ему руки и заглянула своими большими глазами в его глаза. А он долго смотрел куда-то в дальнюю даль. Потом сказал:
— Внучка великого шамана сенека, дочь Вакона, исследователя и посвященного, и ученик недосягаемого Тателла-Саты, в сердце которого растоптанная душа красной расы нашла единственное и последнее пристанище, — это ты и я! Маниту свел нас вместе! Мы пойдем к свету. И да сопутствует нам удача и великое благословение. Будь благословенна, милая, прекрасная Виннета!
Он поцеловал руки девушки и спросил:
— Когда ты уходишь?
— Сейчас, — ответил она. — Но прежде я должна узнать, куда направляетесь вы.
— К Утесу Дьявола. Тебе он известен?
— Да, и очень хорошо. Но хочу предостеречь тебя.
— От кого?
— От Киктахан Шонки, старого вождя сиу-огаллала.
— От своего собственного вождя?
— Хо! — воскликнула она гордо. — Ашта не знает над собой вождей. В племенах дакота сейчас глубокий раскол. Молодые воины — за Виннету, старые — против. Будь осторожен. Я знаю, что Киктахан Шонка придет к Утесу Дьявола, чтобы встретиться там с вождями юта и держать совет. Смотри, не попади им в руки! Знаешь ли ты, что они говорят? Олд Шеттерхэнд едет сюда.
— Ты уверена, что это не просто слухи?
— Да! И мы увидим его, если ему удастся избежать опасности, которая его подстерегает!
— Что это за опасность?
— Не знаю. Но они собираются заставить его умереть у столба пыток. Это всегда было заветным желанием всех врагов его брата Виннету. Говорят, сейчас он очень стар и сед. В старости силы покидают тело, и пропадает энергия души. Как ликовали бы они, если бы теперь с почтенным старцем произошло то, чего он избежал в молодости. Если бы я знала, когда и куда он прибудет, выслала бы гонца, чтобы предупредить его.
— Не думай об этом, Ашта. Ведь обо всем, что сказал бы ему твой посланец, ему уже сообщили.
— Так он предупрежден?
— Да.
— Спасибо Маниту! Теперь я могу спокойно уходить.
Она побежала к развалинам ближайшего дома и возвратилась оттуда верхом.
— Будь здоров! — сказала она, протянув Молодому Орлу руку 28. — Скоро увидимся!
И, обратившись к Папперману, спросила:
— Я не смогу уехать, не услышав, где мы снова встретимся. Назови место, которое тебе подойдет.
Папперман не знал, что должен ответить, а потому сказал:
— Я не знаю конечной цели нашего путешествия, но еду с Молодым Орлом.
— И останешься с ним?
— Да.
— Как долго?
— Сколько ему будет угодно.
— Я все поняла. Теперь я знаю, что встречусь с тобой обязательно!
Тут она повернулась к моей жене и ко мне. Протянув руку и нам, она произнесла:
— Мне не сказали, кто вы, но любопытство не в обычаях индейцев. Будьте здоровы!
Она дала коню шенкеля, и тот понес ее мимо развалин, обогнул кустарник и исчез из виду. Папперман и Молодой Орел еще долго смотрели ей вслед.
Мы с женой спустились с лошадей, и я стал осматривать следы тех, кто здесь был до нас. Душенька между тем занялась приготовлением утреннего кофе.
Раньше мы, естественно, и не помышляли о кофе и прочих маленьких удовольствиях. Но неожиданно получив в Тринидаде мулов и хорошую палатку, мы перед отъездом запаслись кое-чем из того, без чего не привык обходиться так называемый цивилизованный человек даже на Диком Западе. Само собой, к этим вещам относится и кофе.
По следам я скоро узнал, что здесь было сорок человек, среди которых всего двое мужчин; их я посчитал проводниками.
Папперман сообщил, что Ашта ускакала на юг, куда также вели и другие следы. Наш маршрут вел на запад.
— Это ли не настоящее чудо? — заговорил старый вестмен, подсев к нам. — Прямо как тогда! Они знают, что выстрел предназначался не мне. Они искали меня. Что за добрые люди! Сегодня мой величайший праздник. Да, великий праздник! Будь сейчас декабрь, я бы сказал: у меня настоящее Рождество, а это рождественский подарок Господа Бога. Да, самого Господа Бога! Ведь никто другой не сможет дать такого счастья.
Для меня встреча с молодой, красивой индеанкой тоже имела большое значение. Особый интерес вызвали у меня опознавательные знаки. Молодой Орел ничего не говорил о них, а я, стало быть, не спрашивал. Но что делать дальше, я и так знал. Все дело в большом различии между значениями слов «племя» и «клан» у красной расы. Вопрос очень важный, хотя он и обойден вниманием серьезных исследователей. Сколько так называемых народных и детских писателей сочиняли «индейские» книги, не обладая более или менее точными знаниями об этой расе! И все это расхваливалось и рекомендовалось потом другими, еще менее сведущими людьми. Ко мне приходили некоторые из «индеанистов», но не было среди них ни одного, — в самом деле, ни одного — кто знал что-либо о самом главном в родовом укладе краснокожих.
В развитии каждой расы проявляются две противоположные тенденции — обособление и объединение; идея обособления захватывает расу, нацию, племя, город, деревню, вплоть до отдельного человека, который где-нибудь в заброшенной сторожке лишь изредка вспоминает о том, что он принадлежит ко всему человеческому роду. Другая тенденция ведет к объединению отдельных личностей посредством большой идеи в единый, великий народ. Какой из этих двух путей ведет к подлинному счастью, человечество пока не определило, а значит, познает это только на своем горьком опыте.