Оказавшись у двери лифта, профессор открыл ее и обернулся. Мужичок так и сидел на лавочке, не двинувшись с места, и смотрел куда-то в сторону.
Стас закрыл глаза и, облегченно вздохнув, чуть улыбнулся. Нервы. Нервы стали ни к черту.
Утром Егоров проснулся от настойчивого телефонного звонка. Открыв глаза он на секунду задумался, определяя для себя, что это — сон или явь, потом откинул в сторону одеяло и, дотянувшись до телефонной трубки, в полном смысле слова сорвал ее.
— Алло, — сонным голосом прохрипел Стас.
Трубка молчала.
— Говорите, я вас слушаю.
Трубка молчала. Был слышен лишь не очень понятный фоновый шум, кажется, улица, но никто не проронил ни слова.
— Перезвоните, вас не слышно, — сказал Стас и положил трубку.
Сев на кровати, он посмотрел на будильник. Без двадцати минут шесть. На Егорова накатило чувство большой досады за недосмотренный интересный сон, содержание которого он забыл через две секунды, после того как проснулся.
Так было всегда. Хорошие сны за сорок восемь лет еще ни разу не удавалось досмотреть до конца, но всякий раз, когда он просыпался, оставалось яркое ощущение, как будто на самом деле пришлось пережить что-то прекрасное.
Егоров поднялся с кровати, не торопясь прошел на кухню, выпил полстакана воды и, вернувшись в комнату, посмотрел на телефон. Телефон молчал. Стас, честно говоря, надеялся, что тот, кто звонил ему и не решился заговорить, обязательно перезвонит. Телефон молчал. Стас лег в постель, повернулся лицом к стене, закрыл глаза и постарался заснуть в надежде увидеть продолжение прерванного сна.
Второй раз телефон разбудил профессора через двадцать пять минут. Сняв трубку, Стас услышал все те же звуки улицы, только теперь они были более отчетливыми. На этот раз Егоров не сказал ни слова. Он почти минуту терпеливо слушал, пока в трубке не раздались короткие гудки. «Интересно, что это могло бы значить?» — подумал он, положив трубку.
Пытаться заснуть было бессмысленно, второй звонок начисто вышиб сон. Стас встал с кровати, потягиваясь прошелся по комнате и, отодвинув штору, распахнул окно. В комнату ворвалась утренняя прохлада. Бесцельно осмотрев пустой двор, Егоров пошел в ванную. Стоя под душем и позже, когда смотрел по телевизору последние новости и пил горячий кофе с бутербродами, не мог не думать о странных звонках. Самым непонятным было то, что телефон молчал, звонки больше не повторялись.
Лекции прошли как обычно. Рассказать студентам хочется так много, а времени для этого отпущено так мало. Начало учебного года не самое спокойное время в жизни преподавателя. Неожиданно выясняется, что вопросы, которые руководство обещало решить сразу же после Нового года, так и остались не решенными до сентября. Количество лекций, которые в первом семестре должен был прочитать профессор, как-то само собой увеличилось, консультации музеям и архивам никто не отменил, а как все успеть — оставалось на усмотрение Егорова.
Да еще отчеты о прошлогодних раскопках Виктора Ивановича как в воду канули.
В половине двенадцатого Корнеев-старший позвонил в каморку Стаса, поинтересовался, как дела, и тут же по-приятельски попросил разобраться с этим бардаком.
Не успел профессор положить трубку, как позвонил редактор исторического журнала. Статьи, подготовленные к публикации, утонули из-за разрыва трубы с холодной водой. Поэтому было бы неплохо принести в редакцию новые экземпляры, а если их нет, то написать все заново. И непременно успеть это сделать до пятницы.
Швырнув телефонную трубку, Стас подошел к умывальнику и, набрав пригоршни холодной воды, бросил ее в лицо. На самую малость жить стало легче. Выйдя в коридор, Егоров почти нос к носу столкнулся с профессором математики.
Он взял его за воротник и в полном смысле слова потащил в столовую пить кофе. Правда, Павел Семенович не возражал, Варвара Петровна прекрасно варила кофе. Слушая за чашкой кофе рассказ Павла Семеновича о том, как он еще неделю назад ловил щуку у сестры на Каме, Стас немного отвлекся от утренней карусели. Все-таки это хорошая мысль — раз в год бросить все на пару недель и уехать куда-нибудь подальше от дома и работы. Нужно отвлекаться, хотя бы на время менять ритм жизни, обстановку.
Вернувшись из столовой в свой кабинет, Егоров позвонил в Исторический музей. Трубку долго не брали. Стас начал немного нервничать. Он уже хотел перезвонить позже, когда на другом конце сказали «алле».
— Здравствуйте, Пузырева, будьте любезны.
— Это вы, Станислав Валерьевич?
— Да-да…
— Как хорошо, что вы позвонили, — быстро заговорил Пузырев. — Я буквально через минуту уезжаю. Я с этой выставкой скоро с ума сойду. Представляете, разослали приглашения историкам и филологам с мировыми именами, а у самих парадная лестница разворочена. Ремонт третий месяц делаем. Главный вход был закрыт, ходили через служебный, вот и упустили из виду. Сейчас еду за мрамором. Если к утру не успеем отремонтировать… опозоримся. Ей-богу опозоримся. На весь мир…
— Что с книгами, — очень мягко спросил Стас, поняв, что Пузырев сам не остановится.
— С книгами все в порядке, — все так же торопливо ответил Пузырев. — Сегодня утром привезли, я все проверил, все на месте. Только вот какая незадача, я сейчас уезжаю за мрамором для лестницы, а оттуда в Министерство культуры.
Когда вернусь, не знаю. Замминистра, говорят, еле держится на своем посту и что-то задумал менять…
— Так, может, вы кого-нибудь предупредите, что я подъеду, и мне без вас все покажут? — снова мягко спросил Стас.
— Это ровным счетом невозможно! Вы просто не представляете, что тут у нас творится. Сплошные проверки, а теперь еще и выставка. Люди все издерганы, а сегодня аргентинская сторона поставила условие, что…
— Извините, что прерываю вас, но не хочется зря тратить ваше время. Вы когда вернетесь из министерства?
— В том-то все и дело, что это непредсказуемо, поэтому…
— Хорошо. Когда вы надеетесь вернуться?
— Все зависит от замминистра и от мэра. Они собирались показать проект какого-то монументального комплекса и вывезти всю комиссию на место. Присутствие кого-нибудь от Исторического музея обязательно. Ни что это за проект, ни что за место, ровным счетом никто не знает…
— Но вы все-таки вернетесь в музей? — успел вставить Стас.
— А как же! Непременно вернусь!
— Я буду вам постоянно звонить. Уж не обессудьте, если позвоню поздно.
Мне бы хотелось взглянуть на книги до выставки.
— Да-да, конечно, звоните. Рад буду помочь.
Попрощавшись, Егоров положил трубку, сел и через секунду расхохотался.
Вот уж действительно Вадик. А может, и Пузырь. Это еще посмотреть нужно.
Одно хорошо. Книги в музее. Все книги.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал профессор.
Дверь открылась, и в комнату вошел невысокого роста человек. На вид ему было около сорока. Он был бодр и подтянут. Каштановые волосы лежали на голове в легком беспорядке. Одет он был в летние серые брюки, коричневый пиджак и туфли.
— Мне нужен Егоров Станислав Валерьевич, — сказал вошедший.
— Надеюсь, не насовсем? — как будто с опаской спросил профессор.
— Это вы? — чуть улыбнувшись, спросил незнакомец.
— Да, — теперь уже серьезно ответил профессор, вставая из-за стола. — С кем имею честь?
— Полковник Лютиков. Федеральная служба безопасности, — представился вошедший и предъявил удостоверение.
— Очень приятно, — сказал профессор. — Чем могу быть полезен?
Черты лица у Лютикова были правильные и довольно приятные. Говорил он вполне добродушно и без фамильярности, как обычно бывает, когда человек переигрывает, изображая рубаху-парня.
«Слава богу, вроде не идиот», — подумал профессор, поняв, что его решили не вызывать на беседу, а пришли сами.
— Станислав Валерьевич, у меня к вам очень серьезный разговор. Вы не заняты?
— М-м-м, — промычал Егоров. — Вообще-то хотелось еще кое-что сделать, но, я так понимаю, разговор важный.
— Очень важный.
— Я весь внимание, — всем своим видом подтверждая это, сказал профессор и показал полковнику на стул. — Присаживайтесь.
— Станислав Валерьевич, может, нам лучше выйти на свежий воздух? В скверике посидеть или постоять на смотровой площадке? Там воздуха больше, да и пространства.
— У вас клаустрофобия? — чуть улыбнувшись, поинтересовался Егоров, вставая со стула.
— Нет, — принял шутку Лютиков. — Просто мне кажется, что окружающая среда сможет благоприятно повлиять на нашу беседу. Да и не потревожит никто.
— Вы правы, — согласился Егоров, открыл дверь и жестом руки предложил гостю выйти первым.
На улице было хорошо. Солнце почти весь день было спрятано за большими белыми облаками, висевшими в голубом небе словно огромные валуны. Слабый ветерок шелестел чуть тронутой осенней желтизной листвой деревьев. Полковник и профессор неторопливо прогуливались по асфальтированной дорожке.
— Станислав Валерьевич, — начал Лютиков. — Я начальник подразделения, которое в официальных бумагах значится как ОВЦи — Отдел внеземных цивилизаций.
Мы занимаемся всем, что связано с внеземными цивилизациями и иными формами жизни.
Лютиков выдержал паузу, ожидая реакцию Егорова на услышанное, но ее не последовало. Профессор лишь чуть улыбнулся, скорее ради приличия, и молча ждал продолжения.
— Наша работа не сводится к банальному сбору информации о летающих тарелках и непонятной чертовщине. Тем более что так называемые посещения все чаще носят агрессивный характер. Мы работаем в полный контакт.
— Сбиваете тарелки? — снова улыбнулся Егоров.
Полковник понял, что это напускное, его собеседник оставался хладнокровным.
Это обстоятельство обнадеживало.
— Если нет другого выхода, то сбиваем. Не без этого. Но пришельцы бывают не только из космоса. Мир, как и Бог, един, но многолик. И способы перемещения в пространстве существуют разные. Человечество об этих технологиях имеет еще чрезвычайно скудное представление. Пока все, что нам остается, — это систематизировать получаемую информацию и пытаться противостоять агрессии извне.
— А договориться не пробовали?
— Я рад, что вы не стали ерничать на эту тему. Я в вас не ошибся. Станислав Валерьевич, я хочу предложить вам сотрудничество. — Полковник повернул голову и посмотрел на профессора. Егоров остановился. Он был сильно удивлен тем, что Лютиков не занимается делами о контрабанде, но предложение работать в отделе внеземных цивилизаций…
— И в качестве кого вас заинтересовал профессор истории?
— В качестве оперативного работника, в качестве думающего человека, в качестве очевидца и участника некоторых событий… — Лютиков выдержал небольшую паузу. — Я знаю историю о черепе Никольского. Как он попал в могилу и что произошло на вашей даче одиннадцать лет назад.
«Отрицать? Может, это провокация? А смысл? Чего они хотят добиться? Может, Вовка проговорился или Виктор? Или кто? Юрка? Бред. Что он может знать о моей даче? Есть ли вообще такой отдел? Может, его удостоверение фальшивка?
Что я в них понимаю… Может, это и есть пришелец?»
— Вас, очевидно, терзают сомнения… — сказал Лютиков. — Если хотите, можем продолжить беседу в управлении. Мне не важно, где, мне важно, что вы мне ответите.
Егоров опустил глаза, посмотрел себе под ноги и медленно пошел вперед.
Лютиков шел рядом. Он ждал.
— Так что же такого вы знаете о моей даче?
— Осенью на аукционе «Виктория» вы купили чертежи Бергольца. Тридцать два, если не ошибаюсь. Среди прочего там оказались восемь чертежей Джордано Бруно. Восемь из девяти. Девятый еще в шестидесятых годах был опубликован в мировой печати. По этим чертежам вы построили машину времени и смогли переместиться в тысяча пятьсот восемьдесят третий год. Представляю, что вы почувствовали, когда смогли присутствовать на коронации царя Федора.
— Я ничего не почувствовал, я на ней не был. Простите, как вас по имени-отчеству?
— Денис Андреевич.
— Денис Андреевич. Я не думаю, что кто-то вам, так сказать, настучал.
Откуда у вас подобная информация?
— Этого я вам пока что сказать не могу, ведь вы еще не мой сотрудник.
Мы долго за вами наблюдали. Не следили, конечно, но старались не упускать из виду. Поверьте мне, есть способы реагировать на значительные события.
Вот только куда исчезли чертежи, мы не знаем.
— И что, все сотрудники вашего отдела в чем-то участвовали? — в лоб спросил Егоров.
— Не совсем понял. Вы имеете в виду перемещение во времени или пространстве?
— Да.
— Нет. Если я все-таки вас правильно понял. В нашем поле зрения есть еще люди, которые имели непосредственные контакты с инопланетными цивилизациями или существами иных миров, но, как с вами, с ними мы пока что не разговаривали.
Для нас они просто объекты наблюдения.
— То есть я первый? Почему такая честь?
— Мне кажется, вы более опытны, более хладнокровны, больше подходите для нашей работы складом ума. Вы единственный, кто не случайно попал в историю, как большинство объектов, а можно сказать, намеренно ввязался в нее. То есть вы активный участник. К тому же вы вернулись из прошлого. Как я помню, там не было готовой машины времени и вам пришлось потрудиться.
— А разве я сказал, что был в прошлом? — спросил Егоров, чуть подняв удивленно бровь.
— Это сказал я. А мое слово кое-что стоит.
— Содержание рекламы, как говорится, на совести производителя, — ответил профессор. — В данном случае на вашей совести. Так все же какую именно работу вы мне предлагаете?
— Вас интересует, чем конкретно вы будете заниматься?
— Да.
— Замечать. Изучать. Противостоять.
— Чему противостоять?
— Всему, что извне.
— Господи, почему вы все хотите чему-нибудь противостоять? — несколько измученным голосом спросил Егоров.
— Потому что нас заставляют это делать.
— Кто? — Стас чуть повысил голос.
— Станислав Валерьевич. Заявления, что вселенная наш общий дом и что все мыслящие субстанции, населяющие ее, братья, — это дешевый популизм либо очень глупых, либо очень хитрых людей. Я не говорю, что нам все угрожают.
Есть свидетельства, скажем так, миролюбивого посещения нашей планеты существами из далекого космоса. Опять-таки это наши субъективные оценки. Какие у них были цели, мы не можем знать.
Лютиков замолчал, как будто потерял мысль. Егоров ждал.
— Ну хорошо, — продолжил Лютиков. — Отбросим в сторону космических агрессоров, демонов, враждебно настроенные энергетические формы параллельных миров.
Я думаю, вы согласитесь со мной, что во вселенной наверняка есть еще формы жизни, кроме нашей.
— Я на это надеюсь.
— Так вот. Отношение одной формы жизни к существованию другой может быть каким угодно. Если оперировать привычными нам понятиями, скажем, одна планета может быть населена амебами, другая — муравьями, третья — людьми.
Очевидно, что люди имеют возможность, скажем так, уничтожить первые две формы жизни. Потенциально. И вот мы прилетаем к амебам, видим, что планета ничья, и начинаем делать там то, что сочтем нужным. Какая-то часть амеб, а может, и все, — ведь они могут быть опасны для людей, — гибнет от нашей руки. А муравьев, видя, что они могут организовать свою жизнь, то есть прослеживается логика в их поведении (доказано, что земные муравьи умеют считать до шестидесяти и передавать эту информацию), мы начинаем изучать.
При изучении какая-то часть муравьев тоже гибнет. Какая-то… допустим, забрали мы сотню муравьев для опытов или наблюдений. А у них есть семьи, дети. Нам кажется, что и амебы, и муравьи ничего не чувствуют. Но, может, это только в нашем представлении? Ведь есть же вещи, о существовании которых человек узнал сравнительно недавно? Например, то, что дельфины разговаривают между собой. Но мы приняли решение на чужой планете и вмешались в чужую жизнь.
— Да что там чужая планета, — сказал Стас, — мы и на своей везде свой нос суем.