Друзья подъехали к Филиппу и спешились.
- Привет, соня! - загрохотал Эрнан. - Проспался, наконец?
- Говорят, ночью ты был у принцессы, - вставил свое словечко Симон. Ну и как, здорово развлекся?
Филипп содрогнулся.
- Ой! Не напоминай!
- Что, объелся?
- Да вроде того, - уклончиво ответил Филипп и решил переменить тему разговора: - Так вы уже размялись?
- Да вроде того, - передразнил его Эрнан. - И даже чуток отдохнули в той рощице. Этак самую малость... - Он сухо прокашлялся. - Черт! Жажда замучила. Пожалуй, пора возвращаться.
Филипп это предвидел.
- Может быть, сначала перекусим? - с улыбкой спросил он.
- А? - оживился Эрнан. - У тебя есть еда?
- Естественно... Гоше, - велел он слуге, - занеси котомку в шатер... Давайте войдем, ребята, укроемся от солнца. Вот жара-то адская, не правда ли? Если такое будет твориться и во время турнира, дело дрянь.
- Гораздо хуже будет, если зарядит дождь, - заметил Эрнан, следом за Симоном входя в шатер. - К жаре я привык в Палестине. А вот дождь... Терпеть не могу, когда чавкает грязь под ногами лошадей.
- Кому как, - пожал плечами Филипп.
Внутри шатра они устроились на мягкой подстилке из соломы, накрытой сверху плотной тканью, и принялись за еду. Филипп маленькими глотками потягивал из бутылки вино и, добродушно усмехаясь, наблюдал, как его друзья с громким чавканьем уписывали за обе щеки внушительные куски хорошо прожаренного и обильно сдобренного пряностями мяса.
Наконец Эрнан удовлетворенно похлопал себя по животу и сыто отрыгнул.
- Очень даже неплохо, - проворчал он, отбросив в сторону пустую бутылку и извлекая из котомки следующую. - Это, как я понимаю, наваррское. Великолепное вино, нечего сказать.
- Гасконское лучше! - хором возразили Филипп и Симон, затем недоуменно переглянулись и громко рассмеялись.
Эрнан тоже захохотал.
- Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся.
Симон мигом унял свой смех.
- Ты меня обижаешь, Эрнан, - с оскорбленным видом произнес он.
- Это насчет чего?
- Насчет дураков, разумеется.
- А-а, понятно! - Шатофьер уже привык, что зачастую Симон принимает шутки за чистую монету, и давно перестал этому удивляться. - Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил тебе о твоем несчастье... Да, кстати, Филипп, об обиде.
- О какой еще обиде?
- Твой будущий тесть, оказывается, пригласил в числе зачинщиков Гамильтона.
- Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь.
Эрнан состроил презрительную гримасу.
- Да уж, добрый! - негодующе фыркнул он. - Много хуже меня.
- Не спорю. Но это еще не значит...
- Значит!!! Почему он, почему не я?! Ведь я лучше, я сильнее! Какого черта, спрашивается, король пригласил зачинщиком его, а не меня?
- Думаю, потому что он издалека...
- Шотландский выскочка!
- Выскочка, не выскочка, однако прославленный воин. - (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот изъявлял желание принять участие в турнире, отдал предпочтение шотландцу). - Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство над ним?
- Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют.
- Между прочим, - Филипп извлек из-за отворота камзола копию регламента. - Ты можешь записаться еще до жеребьевки - но только начиная с третьего круга.
- Я уже записался, - ответил Эрнан. - Пятнадцатым.
- Не хочешь рисковать?
- Ха! Разве это риск? Это называется полагаться на случай. Когда придет время бросать жребий, незабитыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест - и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном.
- Понятненько, - сказал Филипп. - Ну а ты, Симон, тоже записался?
- Да какой из меня рыцарь! - небрежно отмахнулся тот. - Впрочем, если кто-то из вас возглавит одну из партий в общем турнире, я, конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за сарацинами.
Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку.
- Ай-ай-ай! - сокрушенно произнес он, вынимая последнюю бутылку. Осталась единственная и неповторимая.
- Не грусти, - утешил его Филипп и протянул ему свою, полную на две трети. - На, возьми. С меня достаточно.
- И мою можешь взять, - добавил Симон. - Там осталась почти половина.
Шатофьер одобрительно хмыкнул.
- Вот и ладушки. Вы, ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль скоро у меня есть что пить, я, пожалуй, побуду здесь до приезда императора. Передайте Жакомо...
- Это излишне. Август Юлий изменил свои планы. Он прибывает завтра утром.
- Ах, так! Тем лучше. Тогда я чуток сосну в твоем шатре, не возражаешь?
- О чем может быть речь! - пожал плечами Филипп. - Спи здесь, сколько тебе влезет.
- Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая барышня ведь не ждет... Да, вот еще что, Филипп. Отныне в нашей компании остался лишь один монах - я.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Сегодня ночью Габриель, наконец, последовал твоему совету и распростился со своей девственностью. Помнишь, вчера он весь вечер увивался около той смазливенькой девчушки, сестры Монтини? - Эрнан лукаво прищурился. - Говорят, ты уже положил на нее глаз, но Габриель тебя опередил.
- Ба! - изумился Филипп. - Кто это - "говорят"?
- Спроси лучше у Симона. Это он мне рассказал.
Филипп повернулся к Симону:
- А ты-то откуда знаешь?
Тот почему-то смутился.
- Я сам видел, собственными глазами.
- Что?!! - вытаращился на него Филипп.
- Ну, не... не это, а... Собственно, я видел, как Габриель выходил из ее комнаты.
- Ага, понятно. Ты разговаривал с ним?
- Да.
- И он не попросил тебя держать язык на привязи?
- Ну... Собственно говоря... Это...
- Все-таки попросил?
Симон виновато заморгал.
- Да, попросил.
- Ах, ты трепло несчастное! - негодующе рявкнул Эрнан. - Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню.
Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.
- Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько. - Тут он ткнул его пальцем в грудь. - Но ты-то что делал на половине фрейлин в то самое время? Вот вопрос достойный пристальнейшего изучения!
Краска бросилась Симону в лицо.
- Я... Я просто...
- Ой, не заливай! - отмахнулся Шатофьер. - Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной такой номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего?
- А? - Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего?
- А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи Альбре де Бигор.
- Да ты шутишь! - воскликнул ошарашенный Филипп.
- Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине.
- Черти полосатые! Симон, это правда?
Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно, и хранил гордое молчание.
Филипп вновь обратился к Эрнану:
- Но как же так? Почему я не знал?
- Да потому, что никто не знал... Гм, почти никто - за исключением лесничего, нескольких слуг, держащих свои языки за зубами, и матери Симона.
- Его матери?!
- Ну, да. Она-то и подыскала для милки своего сына покладистого мужа, который постоянно находится в разъездах и не задает лишних вопросов насчет того, откуда у его жены берутся дети. Надобно сказать, что наш Симон, хоть и простоват с виду, но хитрец еще тот. Он так ловко обставлял свои амуры с той девицей, что даже его товарищи, с которыми он отправлялся якобы на охоту, ничего не подозревали. Я и сам проведал об этом лишь недавно.
- Как? От кого?
- Э, нет. Позволь мне не открывать своих источников информации. Эрнан вздохнул. - Впрочем, это я зря тебе рассказал. Теперь у вас с Амелиной появился достаточно веский повод наплевать на свое обещание и возобновить шуры-муры. М-да, боюсь, так оно и будет.
Филипп энергично затряс головой, словно прогоняя жуткое наваждение.
- Нет, это уму непостижимо... Невозможно... Я не могу поверить! Право... Симон, ты... ты... Ведь ты был для меня своего рода идеалом... идеалом супружеской верности. Я всегда восхищался твоей беззаветной преданностью Амелине и... и даже немного завидовал тебе - что ты способен так любить... А теперь... Нет! Пожалуй, я вернусь во дворец. Мне надо переварить это... привыкнуть... осознать... смириться... - И он, как ошпаренный, вылетел из шатра.
Вскоре послышался стук копыт уносящейся прочь лошади. Полог у входа в шатер отклонился, и внутрь заглянула коротко остриженная голова слуги.
- Прошу прощения, господа. Что-нибудь стряслось?
- Нет, Гоше, ничего особенного, - успокоил его Эрнан. - Просто твой хозяин вспомнил о неотложных делах. Бери остальных и следуй за ним.
Когда слуга откланялся и исчез, Шатофьер повернулся к Симону и назидательно произнес:
- Вот так крушатся идеалы, друг мой любезный!
- Жирный боров! - пробормотал Симон, бесцельно блуждая взглядом по шатру. - Зачем ты рассказал Филиппу?
- И вовсе я не жирный, - с непроницаемым видом возразил Эрнан. - Я большой и могучий, это во-первых. А во-вторых, поделом тебе. Поменьше надо трепаться о чужих прегрешениях, коль у самого рыльце в пушку. И потом, меня до жути раздражает твое постоянное лицемерие. Строишь из себя святошу, житья не даешь Амелине, все упрекаешь ее и упрекаешь...
- Ведь я люблю Амелину! Я так ее люблю... Только ее и люблю...
- А зачем тогда якшаешься с той девицей?
- Ну... Это так... несерьезно...
- Разве? И трое детей - тоже несерьезно? Какой же ты еще мальчишка, Симон! Вот когда повзрослеешь... гм, если, конечно, повзрослеешь когда-нибудь... - Эрнан растянулся на подстилке и широко зевнул. - Да ладно, что с тобой говорить! Лучше я чуточку вздремну, а ты, малыш, ступай себе с богом...
Едва Симон вышел из шатра, как за его спиной раздался громкий храп. Несмотря на скверное настроение, он все же не удержался от смеха:
- Да уж, нечего сказать, чуточку вздремнул...
12. ЖУТКИЙ СОН ШАТОФЬЕРА
Вообще, Эрнан не имел обыкновения храпеть во сне. За годы, проведенные в крестовом походе, он приучился спать тихо и чутко, а его громогласный храп в процессе засыпания был лишь своего рода вступлением fortissimo con brio , быстро переходящим в pianissimo его обычного сна. Симон еще не успел покинуть пределы ристалища, как Эрнан перевернулся на бок и утих.
И виделся Шатофьеру самый популярный из его снов, к которому он привык настолько, что даже во сне отдавал себе отчет в том, что это всего лишь сон... Тихая и душная палестинская ночь, лагерь крестоносцев, на часах - уснувшие стражники, да и он сам, монсеньор де Шатофьер, гроссмейстер ордена Храма Сионского, безмятежно дремлет в роскошном командорском шатре на вершине холма. За перегородкой слышится ровное сопение его оруженосцев, звучащее как аккомпанемент к подозрительному шепоту, доносящемуся снаружи. Эрнан прекрасно знает, что это за шепот: в который раз коварные сарацины никем не замеченные пробираются в лагерь, чтобы убить гроссмейстера (то бишь его) и таким образом обезглавить могущественное христианское войско. Однако их надеждам сбыться не суждено - всякий раз Эрнан вовремя просыпается, собственноручно расправляется со всеми злоумышленниками, а потом задает взбучку часовым, которые проворонили очередную вылазку врага. В конце концов все войско радуется благополучному исходу ночного инцидента, а менестрели ордена спешно слагают героическую балладу, прославляющую отвагу и бдительность вождя тамплиеров.
К большому сожалению Эрнана, в этот раз ему не удалось вновь пережить все перипетии ночного происшествия, и вместо того, чтобы проснуться во сне, он проснулся на самом деле и удивленно огляделся по сторонам.
"Ну и дела! - промелькнуло в его голове. - Кажись, я в филипповом шатре на ристалище... Пожалуй, что так оно и есть... Это же Наварра, чтоб мне пусто было!.. Но откуда здесь взялись сарацины, черт их дери?!"