Правда, спасение дорого стоило. Особенно для владельцев компании ЮКОС: получалось, что на нефтеперерабатывающих заводах ЮКОСа перерабатывают в убыток ЮКОСу бог знает какую нефть, может быть, даже и украденную у ЮКОСа. За переработку нефти давальцы платили обычно ниже себестоимости. А из нефтепродуктов, на которые завод раскладывал давальческую нефть, давальцы брали назад только востребованный на рынке керосин и бензин. Мазут, битум, газойль и что там еще получается из нефти оставляли заводу, записывая в счет платы за переработку нефти. Хранить мазут и битум было дорого, продать практически невозможно, поскольку в округе не требовалось никому столько мазута, а возить мазут на большие расстояния убыточно. Поэтому заводы списывали мазут и выбрасывали, отравляя землю, или закачивая в нефтяную трубу и снижая качество транспортируемой нефти. И то, и другое — незаконно.
Теперь, когда против Ходорковского всеми телеканалами страны ведется пиар-кампания, дело выглядит так, будто ЮКОС исправно платил налоги, пока был государственным, а когда приобретен был Михаилом Ходорковским, перестал платить, используя посреднические фирмы и налоговые льготы. Это неправда.
В конце девяностых годов налоги нельзя было заплатить сполна, не обанкротив компанию, хоть частную, хоть государственную, неважно. Налоги, если платить их сполна, составляли больше ста процентов оборота.
Поэтому и существовали посреднические фирмы, покупавшие у нефтяных компаний нефть по трансферным, то есть заниженным ценам. В одном Нефтеюганске посреднических фирм, скупавших нефть, было двадцать, и половина из них принадлежала Отари Квантришвили, главе Солнцевской мафиозной группировки, который в 1994 году был убит в Москве на выходе из Краснопресненских бань. Причем киллер не просто бросил винтовку на месте преступления, но прежде чем бросить, разбил у винтовки приклад в знак уважения к только что убитому им великому разбойнику. Эти посреднические фирмы зарегистрированы были в оффшорных зонах, от налогов были освобождены, или еще региональные власти имели тогда право освобождать компанию от уплаты налогов, если компания за это вложит в регион денег на что-нибудь социально значимое.
Нефтяная компания добывала, предположим, нефти на 100 долларов, должна была продать нефть за 100 долларов и 100 долларов заплатить налогов, немедленно разорившись и, уж во всяком случае, ничего не имея на развитие. Вместо этого нефтяная компания продавала свою нефть за 80 долларов посреднической фирме, платила 80 долларов налогов, а посредническая фирма зарегистрирована была в оффшоре, налогов не платила, и продавала за 100 долларов нефть, купленную за 80. Уведенные таким образом от налогов 20 долларов нефтяная компания и посредническая фирма делили. Так, грубо говоря, выглядели схемы оптимизации налогов. Схемами этими пользовались все компании без исключения, и многие пользуются до сих пор, иначе бы остановился бизнес. И поскольку речь идет не о сотнях долларов, а о миллиардах долларов, то уведенные от налогов 20 % как раз и образуют огромные барыши нефтяной отрасли.
Задача Михаила Ходорковского состояла не в том вовсе, чтобы придумать и запустить эти схемы оптимизации, но в том, чтобы уведенные (законно уведенные) от налогов деньги, не разворовываемы были посредниками, владельцами оффшорных фирм, а оставались внутри компании и шли на ее развитие. Грубо говоря, Михаилу Ходорковскому надо было вытеснить из Нефтеюганска тех перекупщиков нефти, которые убили Отари Квантришвили, и заменить их своими перекупщиками, которые вкладывали бы деньги в развитие компании.
Говорят, году в 98-м Ходорковский ездил даже на совещание в Министерство по налогам и сборам и показывал тогдашнему главе налоговой службы Букаеву, как именно и сколько именно денег уводит от налогов.
И так потом рассказывал об этом совещании: — Мы ему (Букаеву) показали, что деньги не по карманам тырим, а вкладываем в модернизацию нефтеперерабатывающих заводов, что модернизация заводов это три-пять лет и миллионы долларов, но модернизировать заводы все равно надо, потому что по качеству бензина мы отстаем от Европы лет на двадцать.
В этой истории опять проявилась уверенность Михаила Ходорковского в том, что он заведомо эффективнее государства и потому должен государство собой подменить.
Но прокуратура считает иначе. Прокуратура, а теперь уже и суд, считают, что, отстраивая ЮКОС, Михаил Ходорковский не подчинял себе ради развития компании существовавшие уже схемы ухода от налогов, а изобретал эти схемы самостоятельно. И всякий, кто мешал Ходорковскому, бывал убит, как мэр Нефтеюганска Петухов, или на жизнь его покушались, как покушались на жизнь главы компании «Ист петролеум» Евгения Рыбина, нефтяного перекупщика, от услуг которого Ходорковский отказался, и который вчинил Ходорковскому за расторжение контракта иск на 100 миллионов долларов.
Доказано уже в суде и разжевано по всем телеканалам, что Евгений Рыбин и его компания «Ист петролеум» представляла для ЮКОСа, как сам господин Рыбин говорит, стомиллионные проблемы. И тогда партнер Ходорковского Леонид Невзлин велел, дескать, заместителю главы службы безопасности ЮКОСа Алексею Пичугину Евгения Рыбина убить, а еще велел убить сотрудника ЮКОСа Колесова и бывшую сотрудницу Костину — они как-то там тоже очень мешали.
Доказано судом, что Алексей Пичугин нанял, чтоб убить этих троих, кума своего Сергея Горина, а тот нанял серийного убийцу Коровникова, а тот напал на Колесова, но не насмерть, взорвал дверь квартиры Костиной, когда Костиной не было дома, и взорвал автомобиль Рыбина, когда Рыбина в автомобиле не было.
Один охранник Рыбина погиб, другой был тяжело ранен, лишился обеих ног.
Доказано судом, что поскольку все три покушения не удались, Пичугин отказался платить куму своему Горину, но Горин настаивал на оплате, хотел даже встретиться лично с Михаилом Ходорковским, но не получилось, и встретился тогда Горин с отцом Ходорковского Борисом Моисеевичем и разговаривал о чем-то полтора часа.
Доказано судом, что за такую настырность Алексей Пичугин убил кума своего Сергея Горина и жену его Ольгу. Правда, тел не нашли, а нашли только капли крови и мозга на полу, и капли эти по всем телеканалам показывал сын Ольги Гориной, мальчик, которого журналисты не постеснялись попросить провести экскурсию по дому, где убита была его мать. Правда, мальчик не видел, как убивали мать, а слышал только крики и выстрелы.
Все это доказано судом, но мы не знаем, как доказано. Процесс был закрытый. И вот я теперь сижу в гостиной офисного домика в лицее-интернате «Коралово» и спрашиваю Бориса Моисеевича Ходорковского: — Борис Моисеевич, о чем вы говорили с убийцей Гориным, которого потом убил Пичугин?
— Ты что! — у старика дрожат руки. — Это грязная ложь, все что говорят по телевизору. Никакой убийца ко мне не приходил. Ни о чем я с ним не разговаривал.
Вот ты сам подумай. Тут у меня дети. И вдруг приходит убийца поговорить. И говорит, что он убийца. Что бы ты сделал на моем месте? Ты что? Тут же дети! Я бы сразу вызвал Пичугина без разговоров, а Пичугин скрутил бы его и сдал бы в прокуратуру.
Суд предполагает, что Борис Моисеевич лжет, выгораживая сына, что был все-таки разговор у Бориса Моисеевича с убийцей Гориным. Суд основывается на свидетельстве серийного убийцы Коровникова, который утверждает, будто привозил Горина в «Коралово» и ждал полтора часа в машине. Вот и выходит, что суд верит серийному убийце и не верит гордому старику, который всю жизнь работал честно инженером на заводе, а теперь воспитывает беспризорных детей.
А я сижу и думаю: как это так получилось, что Алексею Пичугину, бывшему офицеру ФСБ, велено было убить троих человек: Рыбина, Колесова и Костину, а он, Пичугин, вместо того чтоб нанять профессионального снайпера, нанял своего кума? И как это так получилось, что в результате операции Рыбин, Колесов и Костина живы, а погиб только кум Пичугина?
И почему Рыбин, владелец компании «Ист петролеум», от посреднических услуг которой отказался Ходорковский, отстраивая ЮКОС, отпустил охрану в самый день покушения? Рыбин за отказ от сотрудничества вменил Ходорковскому стомиллионный иск, боялся расправы, нанял охрану, но в самый день покушения заехал к племяннице, охрану отпустил, то есть остался без охраны, и охрана взорвалась — что за совпадения такие?
Я сижу и думаю, почему Колесов говорит, что напали на него вовсе не в связи с ЮКОСом, а в связи с тем, что он продал каким-то людям гараж, зная, что гараж предназначен администрацией города под снос? И почему Ольга Костина, специалист по связям с общественностью, и Светлана Врагова, театральный деятель, выступив с обвинением Пичугина, Невзлина и Ходорковского в эфире всех телеканалов, получили вдруг возможность создать государственную правозащитную организацию «Сопротивление» на деньги крупных предпринимателей и не по заказу ли Кремля? И муж Ольги Костиной Константин 25 мая 2005 года (случайно совпало с оглашением приговора Ходорковскому) почему стал заместителем председателя Центрального исполнительного комитета партии «Единая Россия» и распоряжается теперь пиаровскими бюджетами партии? Почему?
Нет ответа. Процесс-то закрытый. На самом же деле Ходорковскому не было никакой надобности убивать ни мэра Нефтеюганска Петухова, ни бизнесмена Рыбина. Достаточно было просто отказать этим людям в деньгах, и у них сразу появлялись десятки смертельных врагов помимо Ходорковского. На самом деле, можно даже предположить, что если бы Ходорковский и другие крупные предприниматели отказали в деньгах президенту и правящей партии, у тех тоже мгновенно появились бы миллионы смертельных врагов. Просто Ходорковский со своей манией эффективности оказался сильнее городской власти в Нефтеюганске. А федеральная власть оказалась сильнее Ходорковского, как бы он там ни был по-своему эффективен.
ГЛАВА 5: ПРОРВЕМСЯ!
К началу двухтысячных годов Михаил Ходорковский отстроил компанию ЮКОС, но не совсем по плану. Прежде чем отстроить компанию, Михаилу Ходорковскому пришлось еще пройти кризис 1998 года экономический кризис в стране и свой личный, внутренний человеческий кризис.
Когда я только начинал собирать материалы для этой книги, я спрашивал адвоката Антона Дреля, станет ли Михаил Ходорковский из тюрьмы отвечать на мои вопросы. Дрель тогда посещал своего подзащитного каждый день и говорил, что Ходорковский читает меня, и что ему нравятся мои заметки. Еще Ходорковский — Дрель утверждает, что запомнил его слова почти дословно, — говорил, что изломы его судьбы (он так и сказал «изломы») связаны, дескать, с внутренней переоценкой ценностей, произошедшей у Ходорковского после августа 98-го.
— Вы понимаете, что он имеет в виду, Антон? — спрашивал я адвоката в московском клубе «Билингва», где мы пили чай за считанные недели до того, как «Билингва» сгорела.
— Понятия не имею, — Антон пожимал плечами. Напишите ему официально через изолятор, спросите.
И вот я пишу письмо в тюрьму: «Михаил Борисович, что-то я не очень понимаю, почему корень теперешних событий, происходящих с Вами, Вашей компанией и нашей страной, Вы видите в 98-м годе? Если Вы поняли тогда, что власти нельзя верить, то почему же поверили президенту Путину весной 2003-го?» И вот я жду ответа из тюрьмы. И пока жду, пытаюсь найти ответ самостоятельно. Я бы понял, например, если б Ходорковский считал причиной своего ареста и разрушения компании 1996 год. Вот он же пишет в статье «Левый поворот»: «В 1996 году Кремль уже знал, что пролонгировать праволиберальный ельцинский режим демократическим путем невозможно— в условиях состязательности и равенства всех соискателей власти перед законом Зюганов непобедим. Потом стало ясно, что и преемственность власти в 2000 году нельзя обеспечить без серьезного отступления от демократии. И так возник Владимир Путин с уже начавшейся второй чеченской войной на плечах и политтехнологическим сценарием, призванным обеспечить „стабильность во власти — стабильность в стране“.
… новое поколение кремлевских кукловодов просто решило, что для выживания режима необходим гигантский блеф… Этот блеф и стал основным содержанием проекта „Путин-2000“. Авторитарного проекта, который явился прямым логическим продолжением и следствием проекта „Ельцин-1996“».
Вот так понятно. Понятно, если Ходорковский говорит, что сам же в 1996 году в обмен на нефть помог удержаться авторитарному ельцинскому режиму, а в 2000 году, чтоб удержаться, режим вынужден был стать еще авторитарнее, а в 2003 году Ходорковский с этим авторитарным режимом поссорился и загремел в тюрьму. Вот так было бы понятно, если бы корень своих бед Ходорковский видел в 1996-м годе или в 2000-м. И непонятно, почему все же видит в 1998-м.
Попробуем разобраться. В 1997-м еще начался азиатский биржевой кризис. Котировки падали, цены на нефть падали, в России этот биржевой кризис отзывался так, что денег не было и взять было неоткуда. Однако же Борис Немцов вспоминает: — Ничего страшного не было, лучший был год в новейшей истории России. Реформаторы были у власти. Чубайс был министром финансов, я был министром топлива и энергетики. Инфляция была 10 %. Мы толково все делали. Если бы правительство проводило последовательную политику, легко можно было бы разрулить последствия азиатского биржевого кризиса в России.
А дефолт августовский случился из-за эклектичности политики. Не отставай, Панюшкин.
Поговорить с Немцовым про 1998 год я приехал в подмосковный санаторий «Лужки», где Немцов отдыхает. А отдых у него заключается в том, чтобы одеться в спортивный костюм и кроссовки и потащить меня быстрым спортивным шагом наматывать вокруг санатория километры по живописной лесной дорожке.
— Советник! — я дразню Немцова советником, потому что он советник украинского президента Ющенко. Может, лучше в кафе посидим? Я же так подохну круги тут с тобой наматывать!
— Давай-давай! Нам надо двенадцать километров пройти!
И все истории про Ходорковского у Немцова тоже начинаются с того, как они, Ходорковский и Немцов с целью поговорить отправились на пешую прогулку.
Михаила Ходорковского, строившего нефтяную компанию, разумеется, не радовало в 1997 году падение цен на нефть, но он говорил: «Прорвемся!» Инна Ходорковская вспоминает, что чем хуже обстояли дела, тем чаще ее муж говорил «прорвемся» и тем головокружительнее были приходившие ему в голову идеи.
Инна говорит, что в те редкие выходные дни, когда Ходорковский бывал дома, он предлагал жене и дочери сыграть в какую-нибудь настольную игру, до которых Инна большая охотница, играл с ними до тех пор, пока Инна и Настя увлекались игрой, а потом выходил из игры, садился в сторонке с компьютером, поглядывал, улыбаясь, как дочь и жена играют, а сам обдумывал очередную, головокружительную, по внешнему его виду судя, идею.
Мы сидим с Инной в «Book-кафе». Я спрашиваю: — Ему везло в играх?
— Всегда! — Инна кивает. — Я даже в день его ареста все время думала, как это так ему вдруг не повезло, он же Мистер Фортуна. Ему невероятно везло, и, наверное, поэтому он никогда не любил играть. Мы только однажды с ним на отдыхе зашли в казино, он сделал ставку, выиграл, сказал, что неинтересно, забрал выигрыш и ушел.
Бороться с низкими ценами на нефть Михаил Ходорковский решил не так, чтоб затаиться, распродать непрофильные активы и снизить зарплату рабочим, а так, чтоб вдобавок к имевшимся у ЮКОСа четырем миллиардам долга взять еще полмиллиарда у банка «Лионский кредит» и купить Восточную нефтяную компанию (ВНК), потому что без ВНК ЮКОСу труднее было бы отдать четыре миллиарда долгов, чем с ВНК отдать четыре с половиной. Впрочем, зарплату рабочим он тоже снизил. Сам поехал в Нефтеюганск, один полтора часа разговаривал с целым залом нефтяников, и нефтяники не разорвали его на лоскуты, и он даже убедил нефтяников, что им же выгоднее пока согласиться на снижение зарплаты на треть, а потом зато, когда компания выведена будет из кризиса, получить зарплаты больше и стать акционерами. Они ему поверили. Он их не обманул.
Совсем в другое время и совсем по другому поводу банкир Михаил Фридман сказал мне, что никакое это не искусство, если компания твоя растет на фоне экономического подъема, когда все растут. Искусство, по словам Фридмана, заключается в том, чтоб компания росла во время всеобщего кризиса, или хотя бы теряла меньше, чем теряют конкуренты. Служением этому искусству, насколько я могу судить, и занят был Михаил Ходорковский в 1997-м и начале 1998 года.