У осени наших дней шаги и повадки лисьи.
И я тороплюсь прочесть побольше до сна страниц,
пока в голове моей ещё не сжигают листья
и дым от костров не скрыл любимых лиц.
Пусть автор, властитель дум, меня подгоняет тоже:
мне дорог теперь любой свободный и тихий час,
пока на меня костюм не сшили из старой кожи,
из дряблых морщин, из тьмы потухших глаз.
Срываю слова с петель, что были из тех немногих
душе заменявших дверь в течение долгих лет,
пока изнутри метель мне не замела дороги
обратно к тебе на свет, к тебе на свет.[1]
Не гениально, конечно, критики найдут, где разгуляться, но вполне приемлемо, считаю.
Услышу сквозь мёртвые сны над землёю:
встают, просыпаются люди окрест,
и следом проснусь, и глаза приоткрою,
и сразу пойму, что из тлена воскрес.
Как раны на теле затянет могилы
травою лугов, и обрушив кресты
серебряный ветер вдохнёт в меня силы
и запахом солнца напоят цветы.
И не было чтоб никому одиноко,
дав время привыкнуть к рассвету глазам,
нас те, кто не умер до светлого срока,
проводят на встречу к родным и друзьям.
Мы вновь обретём, что считали потерей
(на Новой Земле миром правит любовь)
А смерть… Это были закрытые двери,
и там за дверями мы встретились вновь.
Неплохо вышло. Однако, я молодец.