Утро. Солнечный луч подло пробирается по подушке, переползает на нос. Сгинь, зараза!
Олесь чихнул и сел. Мрачно поёжился. Голова звенит, мысли путаются, под глазами точно песок сыпанули.
Скинул с себя прохладную ладонь, по-хозяйски облапившую плечи. Убрал ногу. Эту – бережно, в очередной раз вспомнив раздробленные когда-то кости.
Каждый раз одно и то же – он просыпается, облепленный не только одеялом, но и одним бессовестным типом, который даже во сне боится разжать руки и выпустить его хотя бы на край кровати. И так в угол зажал, непременно желая проснуться, если через него перебираться будут.
Коварная улыбка – он уже давно наловчился делать это тихо и незаметно. Подло подсунул вместо себя подушку, сполз вниз, к ногам, и, не перебираясь через спящего, коснулся пола. Ха-ха!
Ванна – почистить зубы. Кухня – поставить кофе. Хм… набрать стакан холодной воды. Ммм… поставить минут на десять в морозилку. Вернуться в спальню. Полминуты полюбоваться на спящего.
Протягиваем руку со стаканом… Плюх!..
Никита подорвался в мгновение ока. Волосы всклокочены, глаза спросонок синие-синие, как небо за окном.
-Ты чего?!
Последний штрих – наклоняем стакан и медленно, со вкусом, выливаем остатки воды на макушку.
-Наказание,- Олесь опять исчезает на кухне.
-За что?!
Вопль – бальзам на душу. Маленькое чудовище, бережно взлелеянное Олесем внутри, самодовольно улыбается.
-За то, что не слышал, когда я вчера орал, что мне сегодня рано вставать. Так что, с добрым тебя утро... пхе! Ты окосел совсем?!- Олесь зашипел, стирая с груди пролитый горячий кофе.
Никита зашёл на кухню, в чём спал… Голый. Взлохматил и без того отказывающиеся лежать в любой стрижке волосы. Полюбовался на попеременно бледнеющего и заливающегося краской Олеся.
-Тебе же всё равно понравилось, чего пыхтеть-то? Тебе всегда нравится,- бессовестно заявил он.
-Придурок! Трусы хоть нацепи!
Пожал плечами.
-Мне жарко.
-Включи кондиционер!
Олесь не выдерживает и капитулирует обратно в спальню. Гремит выворачиваемыми ящиками комода. Никита с плохо сдерживаемой улыбкой слушает недовольное бурчание за стеной, бессовестно допивает оставленный кофе. Возвращается в спальню.
-Живо надел на себя!- ему в лицо бросают штаны и рубашку.
-Зачем? Мы живём сами. Квартира высоко – никакую бабуську больше удар не хватит.
Олесь вздрогнул – в прошлом году они снимали квартиру на первом этаже. Хорошая была квартира – и к университету близко, и до работы недалеко, гаражи рядом. Но завелась у них в кустах сирени под окном одна шустрая бабка, однажды подглядевшая марширующего в чём мать родила из спальни в ванную (а потом обратно) Никиту. Если бы он просто маршировал – ну выперся голышом, мало ли? Но Никита волок такого же не сильно одетого Олеся; туда – упирающегося, обратно – обессиленного! И что она должна была подумать? Ну, и подумала! Правда, вместо того, чтобы орать на всю округу: «Караул, извращенцы!», она стала попадаться в кустах регулярно и часто. Её можно было обнаружить там утром, в обед, вечером, а иногда ещё и по ночам (видимо, когда совсем уж бессонница доставала). Не вымывали её оттуда ни дожди, ни ветер. Однажды Никита вообще распахнул окно и вежливо поздоровался, предложив чашечку чая, чтоб женщина не замёрзла. За что получил заковыристое проклятие и пожелание дальнейшего извилистого пути.
С тех пор бабка называла его кривоногой похабенью и выразительно плевалась.
Ничего и не кривоногий! Просто после аварии хромота так и не прошла до конца, особенно заметна, если весь день на ногах.
-Что ты меня так рассматриваешь? Хочешь сам одеть?
-Облезешь! Просто наслаждаюсь мыслью, что теперь я бегаю быстрее тебя.
-Хм… мы можем прямо сейчас устроить короткий забег. Если я тебя догоню – ты выполняешь любое моё желание.
Спасибо, не надо; однажды Олесь уже повёлся – следующей же ночью он узнал много нового о своём теле. А уж сколько новых точек нашёл Никита…
И так почти каждое утро. За последние пять лет Никита стал ещё выше, ещё раздался в плечах… и остался прежним в привычках и пристрастиях. То, что раньше можно было списать на юношеский максимализм или переходной возраст, теперь ни на что не списывалось и вызывало у окружающих не только улыбки, но ещё и вот такие вот вопли, как у бабки под окном. Никита так и остался чокнутым собственником, напрямую желающим заявить миру, что Олесь принадлежит ему, и вообще, мнение окружающих – мнение тех, кого не спрашивали. Хорошо, хоть перестал лезть на людях целоваться и обнимать. Хотя уступил только потому, что Олесь нервничал и злился всерьёз, однажды даже удрать по старой привычке попытался. И удрал – в лифт. Доехал до первого этажа, а там уже запыхавшийся, едва живой, Никита по стенке сползает. Потом ещё месяц с ногой мучился – примочки, уколы, мази. Олесь зарёкся от него удирать, окончательно уверившись, что Никитина крыша уехала далеко и надолго.
В конце концов, он смирился и даже привык к заскокам своего парня, научился не взрываться всякий раз, когда тот по старой привычке выискивал в скудном Олесином окружении возможных воздыхателей. Поначалу это вообще был тихий ужас – учёба на разных факультетах выводила Никиту из равновесия, он постоянно удирал от своих программистов и бегал на физмат – проверить наличие Олеся, потом немножко притих. Оказалось, этот негодяй науськал местных девиц, не постеснявшись рассказать слезливую историю о том, как по уши влюбился в парня и что он вынес, пока объект воздыханий смирился со своей участью. И эти дурочки, визжа от восторга и обкапывая коридоры слюной, по доброй воле стали помогать мерзавцу следить за его «половиной». Всё-таки Никита остался Никитой – он крутил людьми как только хотел. И самим Олесем в том числе.
-Может, без меня съездишь?- помялся Олесь.
Никита непонимающе посмотрел на него, подошёл, обнял со спины, переплетая пальцы с его, уткнулся носом в шею, где виднелся горбик позвонков.
-Могу и я никуда не ехать.
Поцеловал в затылок, нежно скользнув руками по плечам.
Ну нет!
-Ты обязан ехать, так что собирайся давай…
-Лесь…
-Я уже двадцать два года Лесь. Дуй давай, не выедешь сейчас – опоздаешь.
Любимые прохладные руки крепче прижали к себе.
-Без тебя не поеду.
-У меня диплом горит…
-Тебе его через неделю только сдавать – можно подумать, я не уточнял,- гадко ухмыльнулся Никита. Олесь заскрипел зубами – милая привычка Никиты контролировать его жизнь иногда просто выбивала из-под ног почву.
-Ммм… Никит?
-Ась?
-Мне кажется, или ты до сих пор не одет?..
Негодяй ещё плотнее прижался к Олесю и муркнул в ухо:
-Не кажется…
Короткий тычок локтем под рёбра.
-Живо нацепил одежду и вымелся из квартиры!
…Из квартиры они всё же вымелись оба, как Олесь ни сопротивлялся. Его привычно взвалили на плечо и поволокли к лифту.
-Привет, мальчики,- хихикнула заходящая следом соседка – красивая и яркая, не смотря на недавний развод (а, может, и благодаря ему) молодая женщина. Её поведение всегда ставило Олеся в тупик – вроде и в курсе их отношений, а вроде как это не мешает ей строить Никите глазки. Ха, в курсе!!! Да она их в лоб спросила, как только они пришли присмотреть квартиру для съёма. Никита тогда нагло подтвердил кто они друг другу, а для наглядности ещё и притянул сопротивляющегося Олеся, и при ней прилип к нему губами. А Марина только присвистнула и поволокла их к себе знакомить с маленькой дочкой, как будущих соседей.
Сейчас она опять улыбнулась Олесю, бдительно прихваченному в талии Никитиной рукой, и тут же хлопнула ресницами в сторону уже самого Никиты.
-Дивная погодка, верно?- похихикивая над попытками Олеся выбраться из навязчивых объятий, заметила Марина.
-Хм… Снег тает, лужи кругом,- тоже наблюдая за пыхтением Олеся, ответил Никита.
-Нет, мальчики, вы как хотите, но весна – это здорово,- прощебетала соседка.- Это словно начало новой жизни. Уже даже моей мелкой снег надоел – слепила вчера во дворе снежную бабу, а в «руку» подснежник вставила – уже откуда-то выковыряла.
Марина на секунду замолчала, тихонько улыбаясь своим каким-то мыслям. Полина, дочка соседки, была маленькой и болезненной – Марина постоянно брала больничные и сидела с малышкой дома, пока не повадилась припрягать к сидению засевшего за написание дипломной Олеся. Девчонка быстро обжилась в чужой квартире, а «дядю Лясю» вообще считала частью собственной семьи, ведя за его внимание постоянную холодную войну с ревнивым дураком Никитой. Последний раз эти двое вообще умудрились друг друга покусать, за что лично Олесю было жутко стыдно перед Мариной, но она только привычно похихикала, обнаружив у своего ребёнка чуть прикушенную ладошку, тем более Полинка в это время сосала леденец и недовольства увечьем не выказывала.
Уже выруливая из двора, Олесь краем глаза заметил, как смотрит Никита на подтаявшую снежную бабу с увядшим подснежником в «руке», и отвернулся…
Остановившая машину девушка была хороша всем, кроме полосатого жезла и яркой безрукавки полицейского инспектора дорожного регулирования. Молодая. Глазастая. Наверняка только со скамьи, потому ещё и на улице – практику отбывает. Обычно девушек по кабинетам рассаживают – бумажки разбирать. Эта же неуверенно поправила козырёк чуть великоватой фуражки и подступилась к нарушителям. Запинаясь, представилась, косясь на старшего, от патрульной машины наблюдающего за мытарствами студентки с грацией сытого удава.
Заметила Олеся, отчаянно покраснела. И тут же столкнулась взглядом с Никитой. Давно Олесь не видал у того такой солнечной улыбки, давно Никита никому, кроме него, так не улыбался. Сердце предательски сжалось.
-В-ваши документы,- промямлила девушка.
-Ммм… только в обмен на ваш телефончик,- услышал Олесь бархатистый голос Никиты.
-Эм… я на службе,- тихо пробормотала гаишница, и ещё явственнее покосилась на начальство. Никита чуть высунулся из окна, обдав неподготовленную девчонку шквалом феромонов.
-А вы тихонько, на ушко…
…Ехали молча. Олесь смотрел в окно, рассматривая сугробы снега, неряшливо наваленные по обочине шоссе. Может, где-то весна действительно прекрасная пора года, но только не в городе. Да и вообще не сильно красоту замечаешь, когда на душе кошки скребут.
-Лесь, приехали,- Никита потянулся к нему, отщёлкнул ремни безопасности, привычно скользнул губами по голове, поцеловав старый ожог.- Эй, ну чего ты?
Олесь оттолкнул Никиту, открыл дверцу, выскочил наружу и побрёл к знакомому до боли подъезду. С тех пор, как Никита открыто представил его родителям, как своего парня, Олесь старался бывать здесь как можно реже. Вроде, и Прохоровы смирились с выбором сына, вроде, и к нему отношение не особо изменилось, разве что теперь глупо было отбрыкиваться от «родства», и даже Лена после сцены в спальне не стала его сторониться. Он сам старался попадаться новым «родственникам» как можно реже, остро чувствуя свою вину за Никиту – за то, что влюбил его в себя, что сделал едва ли не психом, что тоже заставил порезать вены, потому что одуревший от потери Олеся Никита решил хотя бы так приблизиться к своей потерявшейся в мире половинке. И вообще Олесю было просто стыдно. Да, ему повезло – на него редко когда показывали пальцем, а вокруг крутились смешливые стайки из вот таких вот Марин или сокурсниц, но даже в сумасшедшем современном мире любить человека одного с тобой пола не так уж просто. В мире, где из любви сделали шоу и давно забыли значение первых поцелуев, ему вообще было неуютно.
Дверь открыла Лена. И тут же с визгом повисла на Олесе, вызвав недовольную мину сразу у двоих – подошедшего сзади Никиты и вышедшего в коридор светловолосого зеленоглазого мужчины. Этот никогда не питал к Олесю симпатии, прекрасно разглядев ещё при знакомстве общие черты во внешности. С другой стороны, он был человеком достаточно умным, чтобы устраивать выяснение отношений, тем более ему почти сразу наглядно продемонстрировали (чёртов Никита с его поцелуями!!!), что Олесь никаких притязаний на Лену не имеет и вообще он немного не по этой части.
-Привет, Виталь,- сконфуженно пропыхтел Олесь, избавляясь от Лены.
Сегодня Виталя был весел и улыбчив, начхав даже на сумрачного Никиту. Он поприветствовал гостей и пошёл вглубь квартиры – туда, где слышались шуршание и тихое хныканье. В бывшую спальню Олеся.
Два года назад Олесь из шкуры вон лез, но оформил все документы и на свадьбу «младшей сестрёнки» подарил собственную квартиру. Сам он предпочёл уехать на другой край города – ближе к университету, подальше от Прохоровых… хм… почти от всех. Самый прилипчивый сейчас как раз пожимал руку уже вышедшему на шум Стасу, тоже каким-то удивительным образом вписавшемуся в это семейство. С Никитой они так и не поладили, но хотя бы смирились друг с другом и в присутствии Олеся предпочитали не задираться.
В спальне обнаружились тётя Маша с дядей Пашей. Она счастливо помахала рукой, он кивнул. Здесь шум автоматически прекращался из-за маленькой, увенчанной розовым балдахином, кроватки.
«Спит?»- на пальцах спросил Олесь. Тётя Маша кивнула, умилённо вглядываясь в маленького человечка под балдахином. Олесь потоптался и вышел. И тут же столкнулся с ещё одной гостьей – высокой, стройной и почти не накрашенной, что позволило разглядеть и чистую кожу, и яркие глаза. Хм… и неплохой такой довесок спереди, почти неприкрытый глубоким вырезом.
-Извиняюсь,- пробормотал заливающийся краской Олесь, и убрался с пути Лениной подруги на кухню.
…Семейных посиделок Олесь так и не полюбил. Он честно улыбался окружающим и даже самолично произнёс тост в честь крестницы, заезженно пожелав её родителям ещё нескольких таких же карапузов. Потом привычно улучил момент и удрал из-за стола, и вообще из гостиной – в свою бывшую спальню.
Комната изменилась до неузнаваемости – исчезли атласы с космосом, люстра над головой стала настоящей люстрой, а не пластиковым жёлтым шаром, призванным напоминать солнце. Только звёзды остались – сияют в колыбельку по ночам. Олесь подошёл к кроватке, осторожно заглянул внутрь. Лена оказалась далеко не такой уступчивой, как можно было подумать – свою дочку она назвала, как ей хотелось, начхав на мнение не только окружающих, но и собственного мужа. Олесь тоже протестовал, но его, как и прочих, проигнорировали. Маленькая тёзка завозилась под одеяльцем. Олесь качнул кроватку – раз, второй. И принялся мурлыкать под нос старую колыбельную.
-Любишь детей?
Олесь вздрогнул, обернулся. В дверях стояла Ленина подружка со стаканом в руке.
-Я подумала, у тебя голова разболелась, вот и пошла следом.
Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула стакан. Олесь честно поблагодарил. Как её звали, он не мог запомнить с самой их первой встречи, да и не особенно пытался. Она постоянно крутилась рядом с Никитой, постоянно строила глазки и постоянно была милой и сдержанной, словно и не она только что «как бы случайно» грудью зацепила, потянувшись через весь стол за салатницей. Она красиво одевалась, умело красилась, могла быть внимательной и улыбчивой – она была настоящей женщиной. Такую всегда взгляд из толпы цепляет, такой всегда улыбнуться хочется.
-Не был бы ты геем, любая бы тебе хоть десяток подобных карапузов подкинула…
-О, а вот и моя пропажа. Кристин, спасибо за помощь в поиске,- в спальню просовывается лохматая голова Никиты. Обнаруживает побледневшего, забывшего, как дышать, Олеся, спящую племянницу и эту самую Кристину. Ну да, он её имя с ходу запомнил…
-Да я ничего,- пожимает Кристина хрупкими плечиками, стреляет взглядом в Никиту, мило улыбается разбитому Олесю.- Твоего Олеся и искать не надо, где дети – там и он.
И уходит. Никита проводит её взглядом. Потом смотрит на Олеся. Долго смотрит. Он в последнее время на него так часто смотрит. Смотрит и молчит. А у Олеся будто змея в желудке сворачивается от таких взглядов.
-Пойду я,- мямлит он. И тоже выходит, оставляя Никиту одного в комнате с маленьким ребёнком.
Олесь задержался всего на секунду, скосил глаза в спальню – Никита подошёл к колыбельке и тоже принялся намурлыкивать колыбельную…