Он был одним из немногих людей не только в Рупьевске или в России, но, возможно, и вообще в мире, кто лишь несколько минут был озадачен, а потом сказал себе: «Это произошло, теперь это так. Почему произошло и что именно, разберемся после. Пока же будем жить и действовать исходя из имеющегося».
— Что приуныли, дамы? — галантно спросил Анатолий.
После этого поцеловал Анастасию в щечку, а Ольгу Егоровну, играючи, в ручку.
— Приуныешь тут, — сказала Анастасия, в сердцах не заметив неграмотности, недостойной девушки, окончившей школу с золотой медалью и гуманитарный университет с красным дипломом.
Ольга Егоровна при женихе не стала делать ей замечание.
— А в чем дело? — удивился Анатолий.
— Ты не знаешь, что ли? Пятница почему-то вместо воскресенья.
— Бывает!
— Как это бывает, если никогда не было?
— Мало ли. Не было, а теперь есть.
— Но что делать, Толя? — спросила Ольга Егоровна, сейчас не думающая о том, какую несчастную судьбу уготовил ее дочери этот человек.
— Жить дальше!
— Будто ничего не произошло? — спросила Анастасия. — И мы все-таки женаты?
— Нет, — отверг Анатолий. — Не будем обманывать себя. Но и не будем подчиняться обстоятельствам. Сначала всё расставим по местам. Пойдем по конкретике. Например, позвоним в загс. И отцу Власию, который нас венчал.
— Зачем? — не поняла Анастасия.
Анатолий приподнял палец и слегка покачал им: подожди, вот буду говорить с загсом и отцом Власием, из этого разговора и поймешь, — к чему же тратить время на двойное объяснение?
В загсе Анатолию сказали, что бракосочетание, конечно, помнят, но казус в том, что в книге регистрации записей нет, фото и видеоматериалов, которые были подготовлены работниками загса, тоже нет, в общем, нет никаких осязаемых и наглядных свидетельств состоявшегося бракосочетания.
— Будут, — заверил Анатолий.
Отец Власий тоже не утешил: да, обряд венчания состоялся, вокруг аналоя водили, всё свершили как подобает, но вот какие странности: обручальные кольца, купленные в церкви, а также свечи, иконки и прочее вернулись на свои места, а вот деньги, за эти атрибуты венчания уплаченные, из церковной кассы, напротив, исчезли.
Услышав это, Анастасия глянула на свою руку (почему-то до этого не приходило на ум), увидела, что кольца нет. И на безымянном пальце Анатолия не было кольца. Анастасия заплакала. Заплакала и Ольга Егоровна, да так горько, будто все, что она предвидела, уже свершилось и Анастасия только что развелась с Анатолием.
— Спокойно, женщины! — сказал Анатолий голосом главы семьи. — Раз такое дело, придется повторить.
— А если потом опять вернемся в пятницу? — не успокаивалась Анастасия.
— Если вернемся, разработаем другой план. А если нет, будем жить дальше. Ну, будет пятница, и что?
— Как что? В одном дне все время жить? — спросила Анастасия.
Анатолий ответил глобально:
— Жизнь человеческая по сравнению с существованием не только Вселенной, а хотя бы всего лишь нашей планеты — даже не день и не минута, и даже не секунда, а так, фить! — он присвистнул, — и нет ее! И что, убиваться по этому поводу?
Его слова ободрили мать и дочь.
— Ладно, — сказала Анастасия. — Пойдем по второму кругу. Но надо с платьем что-то делать, я на него вино вчера пролила.
Анатолий улыбнулся:
— Никак до тебя не дойдет, Настя! Платье твое абсолютно белое и чистое, и ты его сейчас будешь надевать, а я поеду, осмотрю лимузин. В прошлый раз грязноватым пригнали, мыть заставил.
И действительно: бросившись вниз, в гардеробную, Настя нашла свое платье на манекене — новехонькое, без всяких признаков того, что им пользовались.
К ГОПу, хоть и с некоторым опозданием, поодиночке и группами начали подтягиваться работники. И предприятие продолжило работу, словно это действительно был обычный будний день. Правда, короткий: тем, кто не участвовал в круглосуточном цикле, заранее было объявлено, что в связи с женитьбой сына директора можно уйти на два часа раньше. Многие были приглашены на торжество — пусть будет время приготовиться, приодеться, а остальным предоставлялась возможность солидаризоваться с ними заочно, каждому в своем семейном кругу.
Обнаружилось, что итоговый (с начала года) показатель выработки креозолита равен утреннему пятничному уровню. Куда девалась продукция, добытая в пятницу и субботу, никто не знал: не было ни самой продукции, ни учетных складских документов, хотя завскладом Мухляев точно помнил, что все принимал и учитывал.
— Как же это? — спрашивали его.
— Отстаньте, — отвечал Мухляев. — Я сам об этом начал думать и чуть не рехнулся. А перестал думать — полегчало. Так что вы тоже не думайте, а работайте, вот и всё.
Так и поступили: начали работать, стараясь не отвлекаться на посторонние мысли.
И многие обнаружили плюсы повторной работы. Например, встал экскаватор Сергея Рузина из-за поломки подшипника. Точно такая поломка имела место и в прошлую пятницу, то есть не в прошлую, а в эту же, но первую, если считать, что сейчас вторая. В первую пятницу Рузин целый час искал ремонтников, ругаясь, потому что зарплату имел с выработки и простой оборачивался для него убытком.
А на этот раз прямиком отправился в дальний закуток транспортного цеха и нашел там ремонтников, играющих в домино. Те поразились его смекалистости, хотели было возмутиться, как накануне, что покоя не дают, но тогда счет был пять — пять, решающий момент, было из-за чего волноваться, а в этот раз не кончили даже первой партии. Поэтому пошли без ругани, сменили подшипник и вернулись к игре. Вскоре выяснилось, что играть неинтересно: костяшки выпадали каждому такие же, как и в предыдущую пятницу, и счет стал таким же, пять — пять, хотя некоторые даже пытались поддаваться, чтобы искусственным образом изменить ход игры и вызвать азарт. Стало совсем скучно. И ясно, что будет дальше: сейчас два раза подряд выиграют хихикающий Кеша с задумчивым Василичем (играли до семи победных партий), после чего проигравшие нервный Рома и заикающийся Жублов пойдут через дыру в заборе к ближайшему магазину, чтобы купить водки. И купят, и принесут, и выпьют, причем проигравшим тоже достанется, и появится бригадир Лукин, и обматерит их — впрочем, вполне дружелюбно, учитывая сегодняшний праздник, то есть женитьбу директорского сына. И это лишало игроков чувства приятной опасности, оглядки, подпольности того, что они делали.
Так все и вышло: и счет стал семь — пять, и Рома с Жубловым сходили за водкой, и выпили, но даже и водка пошла как-то уныло. Закон ведь прост и не мной выведен, хотя я уже его упоминал по другому поводу: русскому человеку интересно делать лишь то, что делать нельзя, а то, что можно, ему делать никакого интереса нет.
— Сейчас Л-л-лукин п-п-придет, — тоскливо сказал Жублов.
Его товарищи угрюмо промолчали. Но тут Кеша, молодой и свежий умом, предложил:
— А если еще за пузырем сбегать? И за плиты перейти?
Он имел в виду штабеля бетонных плит у забора — одно из потайных мест, давненько не использованных.
Все оживились. Для справедливости за водкой сбегали на этот раз Кеша и Василич. Устроились за плитами, положили фанерку на кирпичи, выпили, смешали доминошные кости, разобрали, обрадовались: на этот раз расклад был новый. Игра пошла весело, с дружественными матерками, выпивали с горьким и острым наслаждением, поглядывали по сторонам — не идет ли бригадир? — с бодрой опаской.
А бригадир Лукин испытывал психологические сложности. Он и так уже лет восемь работает в своей должности, исполняя каждый день одно и то же. Но не до такой же степени однообразия! Вот он знает, например, что в углу транспортного цеха сидят четверо бездельников, играют в домино и пьют водку — и что, опять идти ругать их? Точно так же, как в предыдущую пятницу? А завтра, может, опять придется делать то же самое?
Но в Лукине было сильно чувство долга. И он пошел в цех. И с радостью увидел, что доминошников там нет.
В другом месте спрятались, заразы! — догадался Лукин. Не прошло и десяти минут, как он отыскал это место. Разразился ругательной тирадой, но не мог удержаться от невольной улыбки. Улыбались и доминошники, и даже предложили Лукину опрокинуть стаканчик. И он сделал то, чего ни разу не позволял себе за восемь лет беспорочного бригадирства: опрокинул.
Так эти люди эмпирическим путем обнаружили, что повторяемость событий не фатальна: жизнь, даже и застряв в одном дне, может быть разнообразной.
Вещи же материальные, судьба которых лишь косвенно зависела от людей, вели себя так же, как и накануне. Но и тут обнаружились положительные стороны. В частности, диспетчер Сколков, внимательно сидевший у спектральных мониторов, показывающих в тянущемся по ленте рудном потоке крапинки креозолита, чтобы вовремя дать сигнал о замедлении хода ленты и повышении готовности выборщиков, помнил, что накануне в пятницу густота пошла в 12:10. Поэтому до двенадцати не очень напрягался, а потом сконцентрировался, и тютелька в тютельку в 12:10 как раз началось. И кончилось в 12:25. А следующий наплыв — в 14:12. И точно, в 14:12 мониторы отразили существенную прибавку богатой руды в дробленой породе.
В общем, надо отметить, что, несмотря на некоторую оторопь и легкие приступы растерянности, никогда, пожалуй, так ладно и спокойно не работали на ГОПе — благодаря знанию каждого шага, каждого грядущего момента производственного цикла.
Но неспокоен был в своем кабинете Игорь Анатольевич Столпцов. Да, дело идет, все механизмы крутятся, но проблема остается: почему сегодня опять пятое, пятница, а не седьмое, воскресенье? И что будет дальше? В лучшем случае, конечно, наступит суббота. Значит, это только временный сбой. А если нет? Если все будет крутиться в одном дне или, того хуже, покатится назад? Ведь тогда начнет уменьшаться выработка, а это чревато такими последствиями, что не хочется и думать.
И как со свадьбой быть? В прошлую, позавчерашнюю пятницу он, отдав все необходимые указания, убыл с предприятия, чтобы присутствовать в 15:00 на регистрации, а потом в 17:00 на венчании — как и теперешний его тесть Петр Сергеевич Перевощиков. Или, получается, пока еще не тесть? А встретились они, кстати, заранее, около двух часов пополудни, в здании администрации. Выпили коньяку и благодушно побеседовали. А если не поехать, не выпить и не побеседовать, что будет? Как повлияет на события?
Впрочем, пока есть дела текущие. Первым делом — планерка.
Игорь Анатольевич нажал на кнопку селектора и сказал секретарше:
— Запускай.
Вошли дожидавшиеся в предбаннике начальники цехов, производств, отделов и участков. Расселись. Исподтишка посматривали друга на друга.
И с ожиданием — на Столпцова: что-то он скажет.
Столпцов начал с вопроса, обращенного к начальнику погрузочного цеха:
— Что с краном?
В четверг — тот четверг, который был перед нормальной пятницей, — один из самых загруженных мостовых кранов под конец смены вышел из строя. Им управляли с земли, с помощью пульта и кабеля. И вот то ли кабель перетерся, то ли в пульте контакты заклинило: кнопки действовали через раз, тросы с крюками опускались вместо того, чтобы подниматься, а сам кран начинал вдруг ехать по балке-рельсу не в ту сторону или вообще намертво тормозил. Пытались разобраться сами — не смогли. Искали гениального электрика Трепищева — не нашли. Столпцов приказал найти его хоть ночью, хоть под утро, приволочь и заставить все починить. Но, увы, обнаружили Трепищева лишь к обеду пятницы. Вернее, он сам явился, сказав, что отсутствовал по уважительной причине, к нему брат приехал, и если где в трудовом договоре написано, что родственников не надо уважать, то пусть ему покажут эту запись, а если кому его, Трепищева, логика не нравится, то пусть ему предъявят логику другую, Трепищев готов выслушать, но не гарантирует, что согласится. С этими разговорами, однако, он в считаные минуты разобрал пульт, поковырялся там, дунул, плюнул, собрал — и все опять заработало как часы.
— Опять стоит кран, — честно ответил начальник цеха.
— Или еще, — поправил Столпцов.
— Или еще, — согласился начальник цеха. — Вы же сами знаете, Трепищев только к обеду появится.
— Если появится… — побарабанил пальцами по столу Игорь Анатольевич. — Хотя да, скорее всего. Раз уже появлялся, то, значит, и опять… Идем дальше, у кого какие проблемы?
Присутствующие выступали и высказывались точно так же, как уже делали это позавчера.
Игорь Анатольевич слушал с подчеркнутым интересом. Этим он хотел показать подчиненным пример, что, несмотря ни на какие аномалии, надо продолжать работать. Да, показатели оказались на уровне позапрошлого дня. Но, если ничего не делать, они так и замрут, а так есть шанс их к следующему дню повысить. То есть к субботе, которая должна наступить. А не наступит — ну, тогда будем думать о резервных планах.
Этих мыслей он вслух не высказал, довел совещание до конца, напутственно произнес несколько твердых и деловитых слов, и все вышли от него в хорошем рабочем стимуле.
Теперь опять думаем: ехать к Перевощикову или не ехать? Будет повторная свадьба или не будет?
Решить вопрос помогла жена Лариса. Она позвонила и сказала, что Анатолий отправился к невесте в полной готовности начать все заново.
— Он у нас молодец! — сказала Лариса.
— В меня пошел, — ответил Игорь Анатольевич.
— Это точно, — согласилась Лариса, всегда преданно уважающая мужа, а в последние годы особенно, потому что за нею была вина: мимолетно влюбилась в режиссера рупьевского Дома культуры, руководителя народного театра. Лариса, не работая (муж не позволял) и не имея домашних дел (была прислуга), увлеклась этим театром, играла главные роли, и вот приехал тридцатилетний Борис Клокотаев, авангардист, сразу замахнувшийся на сложные постановки. Ларису он не воспринимал ни как актрису, ни как женщину, ее это сначала задевало, потом она почувствовала себя оскорбленной, а потом произошло странное. Проходя с нею наедине роль второго плана, играя за партнера, Борис объяснял: вы вся от него зависите, а он вас, то есть вашу героиню, просто усыпляет, как цыганским гипнозом, при этом заранее объясняет свои действия.
— Сначала этот подлец нагло заявляет, что снимет с героини одежду, — говорил Борис, снимая с Ларисы одежду.
— А потом этот негодяй говорит, что сейчас начнет обнимать и целовать героиню, и она не сможет противиться, — говорил Борис, обнимая и целуя Ларису.
И она не смогла противиться.
— И наконец этот сукин сын в глаза хвастается, что сейчас бессовестно поимеет героиню, — говорил Борис, имея Ларису так обыденно и естественно, будто занимался этим всю жизнь.
Она даже толком не поняла, что это было, а Борис не объяснил — делал вид, будто ничего не произошло. Лариса пылала и горела, у нее начался тик на нервной почве, она бросила репетиции и не выходила из дома, а через неделю узнала, что премьерный спектакль, поставленный по отрывкам из пьес классических авторов в переводе на современный язык, провалился — его не приняли и не поняли зрители, он возмутил культурное руководство. И Бориса Клокотаева след простыл, уехал куда-то — по слухам, в Иркутск, в очередной народный театр (государственные и профессиональные он не любил, считая закостеневшими), а в рупьевской труппе осталось недоумение, все как бы спрашивали: что это у нас такое мелькнуло? — и никто не мог ответить. Остались также разнообразные впечатления у женщин народного театра, у кого приятные, а у кого не очень. И осталась беременность у юной Лизы, а в положенный срок родился сын, которому сейчас уже почти два года.
— Значит, как бы второй раз в одну и ту же воду? — спросил Столпцов Ларису.
Ее такая философская постановка вопроса не смутила: то, чего не бывает в философии, вполне может случиться в жизни.
— А почему нет? Людям будет только приятно.
— Ты думаешь?
— Конечно.