– А решать вот как будем. Зачепа, поди-ка кликни Лагуту.
– Щас, Тимофей Степанович. – Зачепа метнулся вихрем.
– Ты вот что, Савва. Хоть ты и монах, но Рославу не отпихивай.
– Вот ведь, Тимофей Степанович, когда все увидеть успеваешь? Тут такое пекло, а ты на всем глаз держишь!
– Держу. Ты тоже своего не упустишь. Ладно не обижайся. Вижу, что монах ты справный.
– На том спасибо.
– Рославу не отпихивай. Война – штука такая. Бог на небе, да мы на земле.
– Мы-то на земле. А клонишь-то ты куда, Тимофей Степаныч?
– А клоню я к человеческому. Когда война, брат, то все, что между бабой и мужиком происходит не по принуждению, то и нужно считать как Божий промысел.
– Ишь ты! – Монах аж присвистнул.
– А ты подумай, Савва. У тебя-то баб, чует мое сердце, поперебывало… А она окромя татарского полона ничего не видела. А ну как все сгинем. Пусть уж на тот свет бабой в счастье пойдет.
Наступила пауза. Савва накручивал на палец колечко бороды, а Кобелев опять почувствовал приступ боли за грудиной и тошноту в горле.
– Ты, атаман, прав по-своему… – Савва не успел договорить.
– Батька, вот привел! – Зачепа взбежал на верхний ярус и махнул рукой. Показалась голова Лагуты.
– Жив-здоров, казак? – Кобелев с гордостью посмотрел на Башкирцева.
– Да вродь не жалимся. – Лагута хмыкнул носом.
– Значит, и дальше будь жив-здоров!
– Так твоими молитвами, бать. Да всем честным народом.
– Хорошо ответил. Мушкеты, вишь как, пособили. Без тебя бы туго пришлось!
– Да чего там….
– Но я тебя, парень, по делу кликнул.
– Без дела к атаманам-то не ходят, Тимофей Степанович.
– Что так, то не всегда эдак. Прошлый раз тебя брать с собой Пахом ведь не хотел. Боялся шибко.
– Знаю. Неужто ругать будешь?
– Война закончится, тогда поругаю. А сейчас вот что скажу. Но сразу так: я тебе здесь командовать не смогу. Решишь сам, так и будет.
– Да ты говори, бать.
– Татарские отряды пошли сегодня вверх по Усмани. Догадываешься зачем?
– Не-а. – Лагута повертел головой.
– К броду они пошли. Знаешь, где на Студеном?
– Знаю. Как не знать. Так там глубоко. На коне-то изловчившись можно. А ногами и до плеч дойдет. А вода холодная.
– Правильно. На коне можно. Изловчившись. Вот они и будут ловчить. Деваться им некуда.
– Так и надолбы там по дну кое-где.
– Сгнили уж, поди, за семнадцать лет надолбы?
– Не, какие сгнили, а какие прям камень.
– Это и хорошо, что надолбы еще есть. Значит, труднее им будет. И место там мудреное. Прямо не поедешь. Только зигзаг закладывая.
– А на коне вообще только один зараз проедет. Не проедет, чуть оступится, уж не вытащишь.
– Верно говоришь, казак. Хорошо брод знаешь. Ну, догадываешься: о чем просить буду?
– Не-а, бать. Э, постой, постой. – Лагута почесал затылок. – Так их там держать можно двумя ружьями. Только заряжай да целься получше.
– Молодец. И как?
– Пойду, бать. Мне б еще кого в подмогу. Да и один пойду.
– Один не пойдешь. Возьмешь Буцко – ему сейчас нужно отсюда, ой как нужно, а то дел натворит сгоряча.
– Это видно. Сильно он запечален.
– Еще Зачепу.
– Бать, так я ж при тебе! Кто лучше тут управится с твоими приказаньями? – Зачепа провел рукавом себе по губам.
– Не спорь, казак. Четвертым с вами пойдет Кородым.
– Кородым? – Лагута удивленно захлюпал носом.
– Да. Кородым. – Кобелев почесал левую часть груди.
– Так он эта, из крестьян.
– И что с того? Он ваших лет. Так вам ловчее будет. Возьмете две пищали и два мушкета. Кородым будет заряжающим. Я видел сам, как он управляется. Не хуже любого казака.
– Ну, заряжающим – так оно и нормально. – Лагута опять поскреб затылок.
– Вот и ладно, хлопцы. Времени у нас мало. Татары пойдут не быстро к броду. По той стороне дороги не шибко ладный. Но вам их опередить нужно. Если там полководец не дурак, то сегодня же авангард на нашу сторону перебросит, чтобы занять берег. А завтра уже начнет переброску основных сил.
– Ежели не успеем – яма! – Зачепа навалился на стену спиной и потерся.
– Всем яма тогда. – Кобелев длинно выдохнул. – Часть сил они к нам в тыл забросят, а основная орда поскачет на Москву.
– К нам-то пошто? У нас пруд вона какой. Не подплывут. Так бы давнехонько на плотах переехали да обошли. – Лагута присел на корточки.
– Они попробовали, да Савва угостил, – прищурился атаман. – Тыл им наш нужен. О как нужен. Но это моя забота, хлопцы. Давайте, с Богом, робяты! – Кобелев поднялся, обнял каждого и крепко поцеловал. – Да помните, быстрее ветра!
Когда Лагута и Зачепа сбежали вниз, Савва спросил атамана:
– А как выедут они? Турки огнем не накроют?
– Не накроют. Турка на горке ихней не видать. Да и пойдут они сейчас с белым флагом. Говорю же: будут просить захоронить убитых. А турки, поди, уже хану Джанибеку свое недовольство высказывают. Вряд ли они нанимались в атаку на крепости ходить. Наверное, только как стрелки. А тут такое пришлось!
– Хлопцы уже в седлах. – Савва смотрел на двор крепости.
– Молодцы! Шустрые! Теперь, Савва, ты у меня побудь в адъютантах.
– Ишь, бать, слова какие знаешь! – Монах с нескрываемым восторгом подивился.
– Бывалый казак, на то и бывалый, что иностранных словесов не шугается. Тогда давай, святой отец, дуй к Терентию и вели, чтоб хлопцам завал чуть подрасчистили. Но потом пусть снова закидывают всем, чем есть.
– Я вот думаю, может, еще пару волокуш навалить потом. Оно хорошо придавит. Уж точно не взорвешь.
– А потом делай что хошь, Савва. Мне отдохнуть нужно. Татары мертвых придут хоронить, ты им скажи, чтоб до утра забирали. Не тронем. Но потом… – Кобелев не договорил фразы. Сон крепко сморил атамана.
Всё произошло так, как предвидел Кобелев. Не прошло и получаса – показалась татарская делегация из трех человек. Пешие. Один высоко нес над головой белый флаг. Встали напротив брода, в реку не заходя. Тот, что держал белую тряпку, попросил на неплохом русском позвать атамана. Савва сказал, что, дескать, атаман только с ханами разговаривает. И спросил: чего надобно? Татары, чуть помявшись, предложили перемирие, чтобы похоронить убитых. На что Савва махнул рукой: мол, забирайте, завтра еще навалим, но времени даем до утра. Послы покивали чалмами и пошли обратно.
Глава 11
Четыре всадника неслись галопом вдоль Усмани. Послеполуденное солнце заливало золотом степную ширь, качалось на верхушках деревьев, заставляло бликовать и переливаться чешуей водную гладь. Лагута любовался этой красотой. Жаль, что вместе с комом в горле. Они торопились. Скоро, может каких-то еще пару часов, и тени начнут удлиняться. Нужно непременно успеть занять позиции напротив брода до того, как враг начнет форсирование. А уж если не успеют, то… Башкирцев был поставлен старшим над отрядом, и он для себя решил твердо: коли не успеют, то он отпустит товарищей обратно в крепость, а сам примет смерть в неравном бою. Только пока не выбрал еще молодой казак, какую именно смерть он пожелает. За изгибом реки, над которым сбился в большую толпу ивняк, начинались сенокосные луга студенцев. Потом пойдут пахотные земли и рыбные угодья. Только бы успеть. Лагута еще больше заторопил коня. Но вдруг, словно из-под земли, прямо на тропе выросла высокая седовласая старуха, одетая во все черное. Издали показалось, будто обгорелый, сломленный грозой ствол дерева. А когда подъехали, Лагута первым узнал Недолю.
– Отойди с дороги, бабушка! Некогда нам… – Башкирцеву пришлось сдерживать коня.
– Вам некогда, а я уж и не тороплюся давно. Стой, казаки! – Недоля вскинула руку.
– Да что ж такое… – Казак выругался совсем по-взрослому.
– У их мурзы конь занедюжил. Увидел волка степного и занедюжил, – спокойно продолжала старуха.
Казаки остановились. Все знали о странных способностях не то юродивой, не то колдуньи Недоли на много десятков верст вокруг. К ней прислушивались, у нее спрашивали совета. Хоть внешне и посмеивались иногда, но перечить боялись. И сама Недоля это хорошо знала, а потому прощала даже тех, кто порой горьким словом норовил подцепить.
– Что до волка-то нам? – Буцко привстал на стременах, пытаясь посмотреть вдаль.
– Вы пока далеко не смотрите. Нет их еще пока. А будут к закату.
– Ты ничего не попутала, баб? Им ведь идти недолго. – Лагута завороженно смотрел на речные блики.
– Любуйтеся пока время есть. – Недоля стукнула посохом оземь. – Любил их мурза коня своего. Пуще родни своей любил. Теперь горюет.
– С чего вдруг занедюжил? – подал голос Зачепа.
– У всех судьба своя. От нее не убежишь. Съел краюху хлеба с руки христовой. А Господь их сюды не звал. И стало плохо скотине.
До Лагуты дошло вдруг.
– Эт спасибо тебе, старица!
– Не мне спасибо говори, а Богу, Лагутушка. Похож ты шибко на отца-то. А вот теперь послушайте бабу старую. Там у них есть человек с золотой чашей на голове. Он и ведет войско басурманское.
– С чашей? – Кородым, доселе молчавший, не выдержал.
Но старуха уже не слушала.
– Конь занедюжил, спотыкаться начал, да пену с губ сбрасывать. Шаг сделает – боком идет. Два сделает – горлом хрипит. А потом и вовсе пал, чуть хозяина не придавил. Хозяин сел на траву-мураву, голову руками обхватил и закручинился. Долго так сидел, все выл да выл, глаза к тверди задирал. А толку что? Не ходи в землю чужую, она как кувшин неведомый, из которого никогда не напьешься, а только горло обожжешь. Потом велел похоронить хозяин коня своего в большой могиле. Долго яму рыли, пока не вырыли. Схоронили, да снова оплакивать. Так и день прошел. – Недоля шла впереди, держась за стремя Лагуты, и все говорила и говорила. На лесной тропе отпустила руку, сделала два шага в сторону и потерялась среди деревьев. Только речь еще осталась на несколько мгновений:
– Слева от брода ложбина есть. Ее Христос любит. От того всегда по той ложбине земляники ковром настлано.
Башкирцев ударил пятками в бока своего гнедого. Четыре всадника продолжили путь к броду на Студеном. Короткий лес снова перешел в степь, и вскоре перед глазами открылась заброшенная деревня.
– Всё. Здесь будем. – Лагута остановил коня в ложбине, где густо росли кустики земляники.
– Ишь, и впрямь тут-ка земляники к лету доспеет невидимо! – Кородым спрыгнул на землю.
– Дожить бы до той поры! – Буцко влажными глазами посмотрел в небо.
– Доживем. – Башкирцев сам подивился своей уверенности.
– А и впрямь татар нету. Неужто Христос хлеба дал? – Зачепа вытаращенными глазами смотрел на уши своей кобылы, которые бойко стригли встречный ветерок.
– Христос, може, и не совсем дал, но подумал, значит! – Лагута глубоко вздохнул.
– Эт как это? – спросил Зачепа.
– Думается мне, Недоля сама и дала коню мурзинскому травленую краюху. Ишь, ведь про нее говорят: Недоля пройдет, пес не взлает, ворон не вскаркнет. Вот, наверно, она и заходила к ним. Иначе-то как все это понимать?
– Ух, вот бабка-то! – Кородым шумно выдохнул.
– Еще говорят, будто семнадцать лет назад, при том еще набеге, прокляла она какого-то хана. Тот с ней возлечь захотел, а она… – Лагута тоже спрыгнул с коня.
– Да ну. Как возлечь? Она вона старая какая. Все, поди уж, мохом поросло! – Зачепа аж икнул от удивления.
– Она ведь не все время в старухах-то ходит, голова поленья! Семнадцать лет назад, говорят старики, баба ух красоты была. – Лагута, заступаясь за Недолю, начинал заводиться.
– Еще сказывают, дескать, казака одного любила? – Кородым осторожно посмотрел на Лагуту.
Башкирцев слышал про эти разговоры, но точно знал, что у него есть мать, которую он любит. А раз есть мать родная, то все это глупости про Недолю.
– Може, кого и любила.
– А как она хана-то прокляла? – Зачепа снова икнул.
– Так вот и прокляла. Сказывают, затащил он ее в свой шатер. А утром она от него вышла, да вся седая. И говорит-таки слова: будет тебе, хан, горе великое. И смерти будешь ждать, точно избавления.
– И чего дале? – Голос у Зачепы явно начинал дрожать.
– А дале, говорят, будто у энтого хана оба сына померли. – Лагута говорил очень спокойно, словно удивляться тут было вообще нечему.
– Хватит уже про бабку? Ну чего, Лагута, тут ладимся? – Буцко тяжело спрыгнул с коня.
– Как, ты говоришь, тебя по имени-то? – Зачепа ехидно глянул на Буцко.
Тот замахнулся плетью.
– Ладно вам! Потом наиграетеся! – Лагута глянул строго на обоих. – Здесь ладимся.
Все четверо спустились в ложбину.
– Кородым, отведи коней подале, да наломай веток с кустов. – Лагута отдал первый свой приказ.
– А чего подале-то, Лагут? А вдруг срочно в седло придется? – Зачепа удивленно смотрел на своего командира.
– А вот чтоб никакой срочности не было. Мы здесь до кончины смертной. Пока не отобьемся!
Все разом опустили головы, потупив глаза. Ледяной холодок пробежал по Лагутиной спине.
– Ну, все, хлопцы, сказать мне вам больше нечего! Давай теперь за дело. Нужно поставить три рахи[8] для ружей. Так удобнее стрелять будет. Кородым кустов принесет, тогда обтыкаем всю эту сторону напротив реки, чтобы не знали, окаянные, сколько нас, и не видели с того берега. У них только луки с собой. Значит, мы должны будем успевать заряжать да палить.
Когда Кородым принес веток и маленький отряд замаскировался, Лагута залег, положил аглицкий мушкет на раху и прицелился. Нужно было пристреляться к броду. Его было легко угадать по песчаному изгибу под водой и легким речным завихрениям.
Выстрелил раз, другой. Прикрикнул на Кородыма, чтобы заряжал побыстрее, и скомандовал Зачепе:
– Теперь ты давай, Зачепушка! Вот видишь камень?
– Угу! – Зачепа прищурил глаз и сосредоточился до судорог в скулах.
– Вот от него они и начнут спускаться. Ты бери сразу ниже камня. Вона там волчок крутится. Давай по нему.
– Угу! – снова отозвался Зачепа и нажал на спуск.
Пуля ударилась в воду, взметнув фонтанчик брызг. Но сильно в стороне.
– Давай еще, дурень соломенный! – Лагута, несмотря на внешнюю грубость слов, сказал очень спокойно, серьезно и не без симпатии.
Вторая пуля легла ближе. Кородым подал заряженное ружье. Снова выстрел. На этот раз точно по центру вьюнка.
– Ну вот так-то! – Башкирцев по-отечески хлопнул друга, – Теперь ты, Буцко!
С Буцко пришлось изрядно повозиться. Лагута даже раз, не выдержав, процедил:
– Как ты в крепости-то хоть стрелял? Поди, по облаку?
– Не. Мне в крепости пищаль картечью заряжали. А еще я Гмызе около пушек помогал. Там ведь некогда целиться было! – Слово «целиться» Буцко проговорил с явныс желанием поддеть Башкирцева.
– А здесь вот надобно.
– А можно мне попробовать? – Кородым блестящими глазами смотрел на ружья, и блеск их дул отражался в его серых глазах. – А не выйдет, так и не надо!
– На твою учебу только пули тратить. На меня уже потратились. Так ты теперь? Нет, коль с меня начали, значит, мной дело и доводить будем! – Буцко ревниво посмотрел на Кородыма.
– Пусть-ка попробует. Даю тебе, пахотник, три раза. Понял? – Лагута вспомнил себя, как просил он у дядьки Пахома пальнуть. Проглотил слезу: казаки не ревы!
Кородым ловко пристроился к прикладу, точно делал это с младенчества. Коротко прицелился. Выстрелил. Выпорхнуло облачко дыма. От камня, на который показывал Лагута, метнулись в разные стороны мелкие, злые искорки. Зачепа аж присвистнул.
– Эвона! – Лагута почесал затылок. – А вот ветку видишь? Аккурат над камнем. От березы идет?
– Вижу! – Крестьянин снова прилип к прикладу.
– Вот где-то так будет голова татарская. А ну…
Снова выстрел. Ветка вздрогнула. Но осталась на месте.
– Промазал! – тут же торопливо заключил Буцко.
– Э, нет, парень. – Лагута ткнул указательным пальцем.
Ветка и впрямь несколько мгновений держалась, но потом, словно силы покинули ее, обломилась и полетела на землю.
– Ты где так научился? – Зачепа удивленно хлопал глазами. – Не казак ведь!
– Не казак. – Кородым нахмурился. – Сам не знаю. Только представлю глаза татарские – туда и палю. В коем месте представлю, так то и мое.