– А тя никак подкупили, мать твою! – крикнул Гмыза.
Синезуб даже не обернулся, лишь продолжил, глядя в упор своими желтыми глазами на атамана:
– У Москвы свои расклады. Пусть сами воюют. Одно дело – набег отбить, другое дело – настоящая война.
– Не слушай его, батька! – раздался крик из толпы. – Этому пройдохе одно надобно: торговать! По войне-то с коробом не походишь. Вот он о своем, гадина, и печется! А ну, пшел вон с круга!
– Еще как походишь! – прошипел в ответ Синезуб.
Коробейник сделал несколько шагов спиною вперед и, не разворачиваясь, растворился в темноте.
– Есть такие, кто не желает оставаться? – сдавленно спросил атаман.
– Ты че, батька, белены объелся? Вон у мужиков так спрашивай! Да, никого не держим, пущай тикают!
Толпа гудела уже совсем громко. Тут бы только не дать ей совсем разбушеваться, а то и власть над ней потерять, что синицу выпустить.
Атаман вскинул руку:
– Любо!
Кобелев ждал, пока не наступит полная тишина. Чтобы лучше услышали, говорить нужно не громко. А для важных речей нужна тишина гробовая, щемящая, звенящая.
– Тогда вот что, казаки, бой принимать будем в Песковатом. Излегощи придется оставить.
– Да че, батька! Христос с тобой! – не удержался кто-то и шепотом обронил из темноты. На говорящего тут же шикнули.
– Основные силы Джанибека пойдут через Песковатое. – Кобелев опять ощутил тупую боль за грудиной. – Потому как они думают, что там никого из оружных нет, а в амбарах полно припасов, корма для коней тоже навалом. Надеются отдохнуть там, накормить коней и свежими силами идти дале за Дон.
– А что ж другие крепости: Воронеж, Ливны? – Гмыза задал вопрос тихо, чтобы не смутить атамана.
– Татары больше для вида будут их удерживать в осаде, дабы связать казачьи силы и не дать возможности погнаться за Джанибеком.
– Так это что ж получается, мы супротив ихней главной орды стоять будем? – снова кто-то шепотом бросил из толпы.
– Получается так. Излегощи завтра сожжем сами, баб и ребятишек – на Русь, и всех, кто пожелает, с ними отправим. Здесь ничего оставлять нельзя. Только голая и черная земля. Тогда им точно придется идти только через Песковатое.
– А мою бабу попробуй спровадь. Она сама кого хошь на голенища пустит. Ох, ревнивая! Никому не верит, даже к пуле ревнует! – После слов Лизогуба по рядам побежал легкий, сдержанный смешок.
– Ну, кого никак, то оставим! – Кобелев накрутил ус на указательный палец. – Времени у нас мало, казачки. Месяц от силы. Нужно крепость ставить, ров рыть, клинки точить.
– Э, атаман, а че в Песковатом-то решил ратничать? – снова негромко спросил Гмыза.
– Там много леса, земля неровная. Татарской коннице там будет не шибко вольготно.
– А и то верно! Кошевого на Воронеже упредить бы… Да и к царю послать не мешало бы. Эт ведь дело-то, не гуся ощипать. Что скажешь, атаман? – Казаки стали приходить в себя, и вопросы посыпались один за другим.
– К кошевому пошлю. Да вряд ли он чем-то нам поможет. Не перебросит же он сюда войско. У самого-то там людей не шибко густо. Скажет, сами, дескать, управляйтесь. Татары тоже не дураки: следят за каждым передвижением. Не-е. Не пошлю. Пусть всё так остается. Пока степняки ничего не подозревают, планы их спутать легко. А до царя нам вообще не достучаться. Знаешь, сколько там таких казачков возле Кремля трется? То-то. Да еще надобно, чтоб поверил государь. А у него все силы под Смоленском. Сам он сюда со своей челядью не явится. Так что, братцы, казаку одна дорога – сами знаете куда.
– Ниче, батька, Бог не выдаст…
– Ну что, братцы, сегодня еще гуляем, но завтра спозаранку за дело! – Кобелеву вдруг стало очень жарко. Ему вспомнилась история двухлетней давности, когда боли за грудиной еще не было и сам он чувствовал себя хоть женись, как говорится. Сидел он на крыльце на следующий день, после Масленицы, с такого крутого похмелья, что глаз не видно. Проходит мимо блаженная Недоля – она всегда из ниоткуда появляется и говорит: «Не пил бы ты, Тимофеюшка, в полнолуние!» – «А че так, Недолюшка?» – «А так. Будешь пить в полнолуние, так завсегда нажрешьси. А вчерась полнолуние-то и было!»
– Эк дело – дома свои жечь! – Чей-то голос вырвал его из воспоминаний.
– Дома новые поставим. Не мы – так наши дети и внуки. Было бы на чем строиться. А коль земли не будет, так дом на облаке не обживешь.
Но не было в тот вечер обычного веселья. Черпак с медом ходил по кругу неспешно. Казаки пили немного, говорили негромко, больше молились, крестясь на темную громадину Христорождественской церкви.
Когда же окончательно стемнело, кто-то затянул грустную прощальную песню.
Несколько голосов поддержали. Казаки прощались с обжитой, любовно обустроенной землей. Прощались навсегда, понимая, что сеча будет страшной и вряд ли кому-то удастся выжить.
В тот же вечер Кобелев написал два письма: одно кошевому атаману в Воронеж, другое можайскому воеводе. Тимофей Степанович попытался вложить в строки всё свое умение. Нужно было, чтобы поверили и срочно начали готовиться к войне. Можайский тысяцкий Иван Скряба должен его помнить. Вместе били татар еще под Алатырем.
Инышка, сунув за пазуху письма, легким ветром полетел по степи.
* * *
В 1618 году царевич Владислав осадил Можайск. Город в ту пору укреплен был деревянными стенами и каменными башнями, воздвигнутыми еще во времена Ивана Грозного. Осада не увенчалась успехом. Польское войско отступило, а Владислав отказался от претензий на московский стол. После этого русское правительство решает обнести город новым каменным забралом. Строительство крепости завершилось в 1624 году, и Можайск становится настоящим форпостом Московского государства на западном направлении. Богатый, многолюдный, мощный, он торчал костью у польских и крымских властителей.
Новая война, объявленная 20 июня 1632 года на Земском соборе, началась для России вполне успешно. 9 августа войска под водительством Шеина выступили из Москвы. Спустя три месяца у поляков были отбиты города Кричев, Сепейск, Дорогобуж, Невель, Рославль, Стародуб, Почеп, Себеж, Красный, Трубчевск.
Русские войска подступили к Смоленску, но приступом с марша взять не смогли и перешли к осаде. Дела у Смоленского гарнизона складывались неважно. Жители и королевские войска страдали от нехватки воды, продовольствия, медикаментов. Болезни каждый день уносили по нескольку жизней. Таяли пороховые запасы. За фуражирами велась настоящая охота со стороны местных партизан.
Вот поэтому на ротмистра Корсака в Варшаве возлагали большие надежды. Он должен был любыми способами уговорить крымских ханов начать наступление с юга. Для этой цели он прибывает в марте 1633 года в ставку хана Джанибека и проводит успешные переговоры. Заручившись поддержкой татар, он спешно отбывает в Речь Посполитую, а оттуда уже едет в Можайск, куда по договоренности должен прибыть тайный гонец от ханов с известиями о начале вторжения.
Ротмистр нетерпеливо ждал своего связного, сняв еще за сутки до предполагаемой встречи два номера с полным пансионом в трактире с названием «Попутчик». Держал гостиницу один поляк, давний приятель ротмистра, поэтому проблем с номерами не возникло. Карача опаздывал. Корсак нервничал до холодной испарины. Оставалась только эта одна ночь. Если связной не прибудет до вторых петухов, придется запрягать лошадей и ехать к Смоленску, а там, пробравшись через вражьи тылы, ни с чем предстать в штабе польской армии. Дольше оставаться нельзя, иначе московиты заподозрят неладное. И так уже один из сотников можайского воеводы дважды наведывался в трактир.
Время перевалило хорошо за полночь. Ротмистр сидел в глубоком кресле, закинув ноги на невысокий стол для закусок. Веки постепенно тяжелели, то и дело накатывала дрема. Чтобы не впасть в оцепенение, офицер пил маленькими глотками черную кофию. Наконец послышался хриплый лай цепного пса. Короткий нервный диалог на крыльце. Затем шаги по скрипучей лестнице. Корсак вскочил с кресла и приготовился раскрыть объятия.
Еще пара мгновений, и в дверном проеме возникла фигура одного из наследников ханского престола. Ротмистр из дипломатической вежливости, едва скрывая брезгливость, обнял татарина, покивал всем своим видом показывая озабоченность по поводу лилового рубца через все лицо, и жестом пригласил к столу:
– Присаживайтесь, Карача. Вижу, путешествие не было для его светлости безоблачным?
– В степи нарвался на казачий патруль.
– У нас есть время. Поэтому предлагаю для начала утолить чувство голода. – Корсак хлопнул в ладоши. Появились слуги, неся на подносах закуски. – Скучаете по Европе?
– Да. Краков снится очень часто. Но я сын степи. Вряд ли я смог бы когда-нибудь окончательно привыкнуть к вашей жизни.
– Но вижу, польский вы не забыли. Значит, что-то есть, Карача? – Корсак по-доброму погрозил указательным пальцем.
– Вы знаете…
– А у меня для вас сюрприз. Смотрите, – ротмистр открыл лакированную шкатулку, – это табак. В Европе курение трубок входит в моду. Врачи говорят, табак очень пользителен. Ну, не знаю, как насчет пользительности, но вкус, хочу сказать, совершенно превосходный. Угощайтесь.
Карача взял тремя пальцами щепоть и поднес к носу. Понюхал. Причмокнул от удовольствия.
– О, да вы, я вижу, внутренним чутьем угадываете, как нужно обращаться с табаком. Знатоки действительно вначале нюхают, глубоко втягивая аромат, и только потом закуривают.
– Благодарю, господин ротмистр.
– Полно. Не стоит благодарностей. А как же вам удалось уйти от казачьего патруля? – В вопросе Корсака Карача уловил напряженное волнение, которое ротмистр пытался замаскировать беззаботной улыбкой.
– А я и не уходил. Они сами меня отпустили. – Видя беспокойный блеск в глазах собеседника, Карача решил потомить его. Неспешно закурил, закашлялся. – Крепость убойная!
– Ну же, Карача? Что было дальше?
– А ничего. Вот видите. Посмотрите на мое лицо. Хотите скину ичиги и пятки покажу. Они, право, не мытые давненько.
– Какие еще пятки, ваша светлость?
– Да такие. Мне их кочергой прижигали.
– Какие звери! О, мой бог, какие они все-таки звери!
– Да ладно, господин Корсак. Московиты пятки жгут, пленных допрашивая, а вы там у себя в Европе только за одно инакомыслие на кострах сжигаете. А кто русских пыткам обучает? Вы не знаете?.. Сами бы они до многого не додумались.
– Давайте не будем, уважаемый Карача, предаваться темам для нас непонятным.
– Пусть эти непонятные темы остаются в Европе. Излишняя развитость ума приводит рано или поздно не столько к изощренности, сколько к извращенности.
– Чувствуется, в университете вы были не последним студентом. Ну хорошо. Давайте перейдем уже ближе к делу. Я вас внимательно слушаю, уважаемый Карача.
– Всевышний сделал так, чтобы я встретил предателя. Есть такой атаман Кобелев. Он готов снабдить нас провиантом и кормом для коней, а за это просит не трогать его село. Таким образом, мы пойдем через Песковатое, где не будет оружных людей, там дадим короткий отдых людям и лошадям, затем пойдем на Можайск.
– А что за село, которое вы обещали не трогать?
– Излегощи. Всё оружие Кобелев обещал отправить в Песковатое. Сам же со своими людьми хочет остаться в стороне.
– Браво! Только кто же их в стороне-то оставит? Не думаю, что почтенный хан Джанибек не возьмет то, что хорошо лежит?
– Я в планы хана вмешиваться не могу. Как решит, так и будет.
– Да, одним селом больше, одним меньше… Кто считает такие мелочи? Неплохой план, Карача. – Корсак чиркнул спичкой. – И что же, вам их совсем не жаль?
– Наверное, я удивлю вас, сказав, что – жаль!
– Обойдемся без жалостей. Итак, если я вас правильно понял, крымское войско ударит по всей оборонной линии русских, свяжет их осадами, но главные силы пойдут через специальный коридор?
– Да. Где-то половина всех наших войск пойдет на Можайск через Песковатое, другая половина будет осаждать крепости, не давая русским возможности перебрасывать силы. После взятия Можайска Джанибек ударит в тыл воеводе Шеину.
– Если всё получится, то можно считать, что с Московским царством будет наконец покончено?
– На всё воля Аллаха.
– Но вижу, Карача, глаза ваши не горят ратным огнем? Неужели вы не радуетесь предстоящему разгрому русских.
– Я уважаю русских. Особенно казаков.
– Согласен, врага нужно уметь уважать. К тому же если враг способен на отвагу и доблесть.
– А еще на любовь…
– Что? При чем здесь любовь?
– Я видел, как русские умеют любить.
– Хм. – Корсак встал и, подойдя к окну, вперил взгляд в темноту ночи. Клубы табачного дыма, которые он выпускал, ударялись о стекло и разливались по всей комнате синеватой полыньей. – Вы знаете, а с вами чертовски интересно беседовать. Наверное, в мирное время мы легко найдем общий язык по различным вопросам философского толка. Но сегодня, ваша светлость, идёт война. Московский царь Михаил вновь бросает вызов моему королевству, он нарушил мирное соглашение и пошел войной. Наше дело – дать ему достойный отпор.
– Московский царь пошел отбивать Смоленск. Если мне не изменяет память, это русский город, и там всегда сидели русские князья. Это ведь Литва вторглась когда-то. Так что я не вижу в действиях московского царя жажды новых земель или просто наживы.
– Но ведь это же вероломно – нарушать заключенный мир.
– Он нарушил мир очень условно. Вы-то это прекрасно знаете. К тому же договор заключался с королем Сигизмундом, а не с царевичем Владиславом.
– Черт бы вас побрал, Карача! Вы, вообще, на чьей стороне?
– Я за интересы Крыма, поскольку я сын степи. Но, если честно, мне совсем нет дела до интересов Польши.
– Да, казаки вам полосуют морду, прижигают пятки, а вы… Это как там у них говорится: не бьет, значит, не любит. Это поговорка, чувствую, распространяется не только на семейные отношения.
– Война кончится. Нам, степнякам, придется искать общий язык с казаками. А с ними, господин ротмистр, поверьте, дружить куда приятнее, чем воевать. Вы же запретесь в своих замках и, когда будет удобно, заключите военный союз с московитами.
– О, этого никогда не произойдет! Я вам готов поклясться перед алтарем.
– Может, и так. Но что-то подсказывает мне, что у Москвы большое будущее. Как бы она нам всем потом хребет не переломала.
– Чтобы не было этого «потом», мы и находимся сейчас здесь, ваша светлость!
– И к моему глубокому сожалению, в одном строю.
– Вот как! Разве Европа не покорила вас?
– Я восхищаюсь европейской мыслью, зодчеством, искусством, но дружить Степь должна с Русью. Мы с ними соседи. Понимаете?
– Наш разговор всё сильнее изменяет русло. А не пора ли нам просить жаркое? – Корсак шагнул к двери, толкнул, крикнул слугам, чтобы подавали.
– Простите меня, господин ротмистр. Я не хотел вас обидеть. Просто я убежден: как бы ни закончилась эта война, крови будет много. Степь опять потеряет лучших. Вы же знаете: на войне гибнут самые достойные.
– После смерти всегда наступает новое рождение. Я человек военный, Карача, и выполняю свой долг. Передо мной поставлена совершенно четкая задача: доставить сведения о наступлении хана Джанибека, и желательно очень точные. Всё до мельчайших подробностей. Самое главное, знать день, а лучше время суток прорыва русской оборонной линии, чтобы правильно рассчитать начало контрнаступления. Теперь я знаю, что проблем у хана Джанибека не будет. Он без труда доберется до Можайска, возьмет этот город прямо с марша, а нет, так оставит часть войск для осады, а сам ударит в тыл русским. Если войск будет достаточно, то часть бросит на Москву, чтобы посеять там панику и не дать московитам основательно подготовится к осаде. Дорогой мой друг, когда война закончится, обещаю вам, мы прекрасно порассуждаем на темы, кому с кем лучше дружить. А сейчас война. И мы с вами должны выполнять приказания.
– Да, к огромному несчастью для народов, это так.
– Черт бы их всех подрал, здесь совершенно не умеют готовить! Ну, разве дичь бывает настолько жесткой и безвкусной.