Так он размышлял, сидя в пустом дворике на бортике фонтана и болтая ногами в тихо журчащей воде, когда вдруг позади него раздались торопливые шаги Гийнар-бея. Инди давно уже научился узнавать поступать главного евнуха, даже когда тот крался по коридору тихо, как кошка - а сейчас Гийнар явно не скрывал своего присутствия, так что Инди успел повернуться и спрыгнуть наземь ещё до того, как евнух, отдуваясь, подбежал к нему.
- Быстро! - рявкнул он, хватая Инди за плечо. - В купальню, бегом!
- Что случилось?
- Молчать!
Инди покорно замолчал - всё равно, так или иначе всё скоро узнает.
В купальне его ждало не двое рабов, занимавшихся им обычно, а четверо - и ещё через несколько минут подоспела целая армия. Такую суету и толчею Инди видел здесь лишь однажды, в тот день, когда его впервые представляли владыке. И точно как в тот день, его выдраили, будто старую горелую сковороду, и цирюльник уложил его волосы - как-то странно, слишком плотно зачесав их назад и заколов так, что они почти облепили череп. Потом Инди вывели в центр купальни и, совершенно нагого, поставили на скамеечку, на которую он обычно взбирался, когда портной хотел снять с него мерку для нового платья.
Но на сей раз пришёл не портной, а какой-то незнакомый раб, и вместо мерки и полотна в его руках была кисть - не та, какой Инди изредка подкрашивали глаза и губы, а крупная малярская кисть, словно он собирался штукатурить стену. Инди недоумевающе опустил взгляд - и увидел у своих ног полное ведро густой золотой краски.
- Стой неподвижно, - приказал Гийнар, нервно топтавшийся рядом. - Шевельнёшь хоть пальцем, моргнёшь - получишь повязку с фелларом на неделю.
Это было самое распространённое здесь наказание за мелкие провинности. Инди старался по возможности избегать его и застыл, будто статуя, пытаясь унять часто забившееся сердце. Он не понимал, что с ним собираются делать, и внутренне вздрагивал, гадая, что ещё мог придумать безумный Бадияр.
Раб обмакнул кисть в золотую краску и принялся накладывать её на кожу Инди ровным, довольно толстым слоем. Инди в изумлении опустил голову, глядя, как его ноги понемногу превращаются в золотые столбики.
- Я сказал, не шевелиться! - загремел Гийнар.
Инди, содрогнувшись, застыл и стоял неподвижно, пока всё его тело, от кончиков пальцев на ногах до волос, покрывали золотистой краской. Когда красильщик дошёл до его лица, Гийнар велел Инди сжать губы и закрыть глаза, и он так и сделал, потому что глотать эту краску или вымывать её из глаз ему вовсе не хотелось. Наложив на его лицо и гладко зачёсанные волосы последний мазок, раб отступил, и Гийнар сказал, что Инди может открыть глаза.
Он сделал это и увидел в большом зеркале на другой стороне купальни золотую статую мальчика, стоящую на мраморной скамейке. Статуя искрилась и переливалась в солнечных лучах, проникавших в узкие окна.
- Ступай сюда. Осторожно, не размажь краску, - сказал Гийнар, указывая на золотые сандалии, стоящие на полу. Они в самом деле были сделаны из золота, а не просто покрашены - и оказались из-за этого ужасно тяжелы. Инди вставил в них ступни, чувствуя, как скользят босые ноги. Краска быстро подсыхала, и ему казалось, что всё его тело покрыто какой-то коркой.
Гийнар выждал ещё несколько минут, то и дело проверяя, не высохла ли краска - по всему видно было, он очень спешил. Наконец, удовлетворившись результатом, он сказал:
- Сейчас мы пройдём в большой зал. Ты встанешь там, где я тебя поставлю, и будешь стоять неподвижно столько, сколько понадобится. Если шевельнёшься, издашь хоть звук, станешь зыркать по сторонам - будешь строго наказан. Моргать старайся пореже. Лучше вообще держи глаза опущенными и смотри только в пол. Учти, я не спущу с тебя глаз, и если ослушаешься... поверь, одним только подземельем и фелларом ты не отделаешься.
Последнее прозвучало так яростно и так зловеще, что Инди в голову не пришло усомниться. Да ведь Гийнар напуган, понял он вдруг. Просто до колик напуган - и неспроста. Видимо, к Бадияру-паше прибыли какие-то особые гости, на которых тот решил произвести впечатление - на сей раз за счёт Инди. Что ж, могло быть и хуже... Его по крайней мере не засунули в резервуар с трубкой во рту, где приходится напрягаться, чтоб сделать каждый вздох. Постоять неподвижно пару часов - не так уж и страшно. Это он уже умел.
Гийнар повёл его через дворец, и все встречные пялились на него с разинутыми ртами. Похоже, нынешняя фантазия владыки и впрямь отдавала свежестью... Инди моргал, стряхивая краску с ресниц - она всё-таки немного попала в глаза, и теперь их щипало и жгло, но и это ему придётся стерпеть. Гийнар привёл его в зал, огромный и почти пустой. Здесь почти не было рабов, не было и гаремных мальчиков, один или два из которых неизменно находились при Бадияре. Сам паша нервно крутился на своём выложенном коврами троне, прикрикивая на слуг, которые не знали, куда деваться и как угодить разгневанному владыке. Увидев Гийнара с Инди, Бадияр прямо-таки подскочил на месте - Инди никогда не видел его таким взвинченным.
- Ну наконец! Где ты шляешься, проходимец?! Велю распять! - крикнул Бадияр тем тонким, визгливым голосом, который всегда выдавал в нём неуверенность в своих силах. Гийнар распластался на полу, успев дать Инди знак не следовать его примеру - не дай бог, краска размажется, а то и запачкает ковёр. О, каким наслаждением было остаться на ногах и поглядеть на оттопыренный зад униженно скорчившегося Гийнара!
- Казни меня, о владыка, порви меня лошадьми, но я должен был подождать, пока высохнет краска...
- Ну довольно! Мне не нужны твои жалкие оправдания! - мятущийся взгляд Бадияра остановился на Инди, будто впервые его заметив, и замер. Челюсть владыки слегка отвисла, а потом спрятанный в завитках бороды рот исказился в усмешке.
- О, да... Это то, что надо. Ставь его сюда, - сказал он, указывая на свободное место рядом с троном - так, как будто Инди и впрямь был просто статуей, бездушным куском золота. Гийнар вскочил, торопясь выполнить приказ.
- Помни, что я сказал тебе: один звук, одно движение - и я тебя на куски порежу, - прошипел евнух, вонзая ему на прощанье ногти в запястье. Инди не кивнул в знак покорности - ведь ему запретили шевелиться. Гийнар последний раз кинул на него полный ненависти взгляд и отошёл, сев на ступеньку помоста у ног паши - так, чтоб хорошо видеть мальчика. Инди опустил глаза. Страх в нём мешался со жгучим любопытством. Что могло так испугать не только Гийнара, но и самого Бадияра?..
Он мог бы гадать весь день, и всё равно бы не догадался. Прошлое - сон, мутный и давно позабытый, поэтому когда оно вторгается в жизнь, это так же странно, как если бы события настоящего сна вдруг дивным образом воплотились в сегодняшнем дне. Инди услышал, как стоящий у парадных дверей слуга провозгласил имя посетителя:
- Да ступит в чертог владыки сиятельный Рихат иб-Курран, первый визирь досточтимейшего Шардуна-паши, владыки славного города Ильбиана!
Шардун-паша... Ильбиан... забытые имена, забытые дни. От Ихтаналя до Ильбиана чересчур далеко - да и какие дела могут быть у Шардуна-паши с Бадияром с тех пор, как тот вырезал всю семью его вассала Арджина?..
Или... дело именно в этом?!
Пол содрогался и гремел под чеканной поступью Рахита иб-Куррана. Первый визирь владыки Ильбиана был рослым, статным, загорелым человеком, довольно ещё молодым, походившим больше на воина, чем на хитрого и вёрткого царедворца. Роскошные усы его яростно двигались, будто он скрежетал зубами, едва сдерживая кипящую ярость. С ним была свита - полдюжины степенного вида мужей, одетых богато, но державшихся тихо: они явно не горели желанием встревать в беседу, само начало которой не сулило мирного исхода. Приблизившись к трону Бадияра, свита пала ниц, Рихат-бей же лишь преклонил одно колено, хриплым и резким голосом выражая своё благолепие и наилучшие пожелания сиятельному паше - что звучало по меньше мере не слишком искренне. Бадияр разрешил ему встать; голос его звучал вроде бы совсем спокойно, но как-то чересчур тихо, а главное - не было в нём хорошо знакомой Инди ленцы, свидетельствовавшей о том, что Бадияр чувствует себя полным хозяином положения.
Рихат-бей выпрямился, дождался, пока его свита сделает то же, и лишь тогда сказал:
- Прежде чем перейти к цели моего визита, о сиятельный Бадияр-паша, позволь мне выразить своё недоумение и обиду твоим рабам, продержавшим меня у порога целых полтора часа и объяснявших это тем, что сиятельный паша изволит почивать. Если я могу просить тебя наказать их за эту ложь, то я прошу, ибо не смею верить, что сиятельный паша изволит почивать в то время, когда первый визирь его верного друга Шардуна-паши обивает порог.
Речь эта, произнесённая с традиционной для Фарии витиеватостью, была, тем не менее, исполнена столь явного оскорблённого достоинства и даже угрозы, что истинного её смысла не распознал бы только глухой. Бадияр ответил на тираду Рихата холодной улыбкой.
- Прости, Рихат-бей, мои слуги в самом деле что-то напутали - я лишь минуту назад узнал, что ты здесь, иначе не заставил бы тебя дожидаться. Как здоровье моего верного друга Шардуна-паши? Благополучен ли он? Не угрожают ли недруги границам солнечного Ильбиана?
- Мой владыка Шардун-паша в добром здравии и силён, как никогда прежде, - отвечал визирь, сверкнув тёмными глазами. - И благополучие его вне всяких сомнений. А что касается недругов, то это именно та причина, по которой он отрядил меня припасть к твоим ногам.
- Что же, солнечному Ильбиану угрожает внешний враг? Если так, то не вижу, чем я могу помочь моему верному другу, - развёл руками Бадияр. - Ему не лучше меня известно, сколько фарсахов пустыни и степи разделяют наши славные княжества, посему разумней ему поискать помощи где-нибудь поближе...
- Я не помощи пришёл спрашивать у тебя, Бадияр-паша, - звенящим голосом сказал Рихат-бей. - Не помощи, но ответа.
Повисло короткое, тяжкое молчание. Бадияр нервно шевельнулся на своём троне. Инди страшно завидовал ему - краска на нём застыла окончательно, и всё тело под ней начало чесаться. Он душу бы продал за право поднять руку и унять зуд, но продолжал стоять и мучительно вслушиваться в разговор, чутьём понимая, что оказался тут вовсе не просто так.
- Ответа? - переспросил Бадияр наконец, будто недоумевая. - Ответа на что? Или ты хочешь сказать, что мой верный друг Шардун-паша считает меня в чём-то повинным перед ним?
- Это я хочу сказать, владыка, - бесстрашно ответил Рихат, и по толпе немногочисленных рабов Бадияра пронёсся сдавленный шепоток ужаса. Всё это слишком напоминало вступление к открытому объявлению войны.
- В чём же, - спросил Бадияр леденящим душу голосом, - повинен я перед Шардуном-пашой, по его разумению?
- В том, что взялся вершить суд в его владениях. Три с половиной месяца тому твои шимраны тайно проникли в Ильбиан. Уже одно это - нарушение мирного договора о неприкосновенности границ, о паша! Но они не просто проникли - нет, у них был преступный умысел. Ты знаешь, какой, о паша.
- Ты, вижу, тоже думаешь, будто знаешь, - режущим голосом ответил Бадияр. - Может, скажешь и мне?
- Скажу, ибо за тем я к тебе и послан. Твои шимраны проникли в дом Арджина иб-Зияба, одного из любимейших царедворцев моего владыки. Они убили его и всю его семью, вырезали под корень досточтимый, великий род Ильбиана!
- А с чего мой друг взял, что это дело рук моих шимранов? Ильбиан, к прискорбию моему, не самый безопасный из городов славной Фарии - быть может, это сделали личные враги Арджин-бея, или какие-нибудь разбойники?
- Не лукавь, паша. Мой владыка провёл тщательное расследование, прежде чем послал меня к тебе выразить своё возмущение и скорбь. Один из солдат, нападавших на дом Арджина, был рабом и бежал, воспользовавшись суматохой. Недавно его изловили, и служанка Арджин-бея, чудом выжившая в ту ночь, опознала его. На нём было твоё клеймо! А кроме того, твоего главного евнуха Гийнара иб-Феррира видели в те дни в Ильбиане. О, паша, это жестокое оскорбление моему владыке.
- А знает ли твой владыка, - приподнявшись на троне и как будто совершенно забыв лицемерие, дрожащим от ярости голосом сказал Бадияр, - что его любимый царедворец Арджин украл у меня раба, которого я честно купил на Большом Торгу, по всем существующим законам? Знает ли он об этом? Отвечай!
- Он узнал об этом, но слишком поздно, - не моргнув глазом, ответил Рихат - и невозможно было сказать, то ли он в самом деле верит в свои слова, то ли очень умело лжёт. - Арджин-бей тщательно прятал этого раба от чужих глаз, так что даже Шардун-паша узнал обо всём слишком поздно, когда мальчик пробыл в доме Арджина уже несколько месяцев, а потом совершил побег. В то же самое время и ты узнал о том, где находится твой исчезнувший раб - не так ли, владыка? Тебе следовало обратиться с жалобой к владыке Ильбиана - и неужели ты думал, что просьба твоя не была бы рассмотрена со всем возможным тщанием?
- О да, - скривился Бадияр. - Именно так я и думал. Шардун-паша не в первый раз покрывает своих любимчиков. Он думает, раз Ихтаналь далеко, с Ихтаналем можно не считаться. Ложь, визирь! Это жестокая ложь. Ихтаналь далеко, но руки Ихтаналя длинны. Раньше или позже, они заберут своё. И теперь он, - рука Бадияра с отставленным указательным пальцем вытянулась в сторону Инди, указуя на него с обвинением и торжеством, - принадлежит своему законному хозяину! Мне!
Десятки глаз обратились туда, куда он указывал - и изумление отразилось в них, когда люди Шардуна-паши внезапно поняли, что то, что они сочли сперва прекрасной золотой статуей - на самом деле мальчик, тот самый мальчик, из-за которого всё это произошло. По свите прошёлся шепотом - люди были в недоумении, в восхищении, а кто-то - и в ужасе. Инди стоял неподвижно под взглядами этих глаз, и ему даже не нужно было прилагать усилий, чтобы не шевелиться - он бы не смог, даже если б и захотел.
Рихат-бей тоже смотрел на Инди, кусая усы. Он как будто напряжённо размышлял о чём-то. Инди вдруг понял, что человек этот вовсе не так неотёсан и груб, как могло показаться с первого взгляда - напротив, его нарочито прямые манеры были ловкой хитростью, сбивавшей собеседника с толку и вызывавшей его на откровенность.
- Ты прав, - сказал визирь наконец вполголоса, заставив Бадияра слегка вздрогнуть и опустить руку. - Ты купил его по закону, а Арджин не по закону его похитил. Но то, что ты сделал потом с Арджином, было таким же преступлением. И раб этот теперь принадлежит тебе лишь потому, что ты украл его у Арджина.
- Не у Арджина, - скривился паша. - Мальчишка сбежал от Арджина. Мой евнух забрал его у какого-то безродного оборванца, какого-то шарлатана, лекаря, что ли, который где-то его подобрал...
- О да, - сказал Рихат, и глаза его сверкнули мстительным торжеством. - Всё верно. Этого лекаря - не так ли, досточтимый Гийнар-бей?
И тогда из-за спины его выступил человек, которого Инди не знал... никогда не узнал бы, если б вдруг встретил в толпе. Это не был Эльдин. Эльдин был молодым, красивым, статным мужчиной, безбородым, улыбчивым, полным радости и любви к жизни. Человек, ступивший под жгучие взгляды Бадияра и его слуг, был гораздо старше, и бородатое лицо его избороздили складки. Он ступал с видимым трудом и казался больным, почти немощным, и уголки его рта были опущены... Но когда он взглянул на Инди, превращённого в немую золотую статую, глаза его, всё такие же яркие, полыхнули такой мучительной, невыносимой нежностью, что Инди пошатнулся и едва не рухнул с помоста вниз, на каменные ступени, оглушённый эти взглядом, этим откровением...
Он жив! Эльдин жив!!
И вернулся за ним...
- Узнаёшь этого человека, Эльдин-бей? - взяв его за плечо, спросил Рихат, указывая на Гийнара. Тот хлопал ртом, выпучив глаза на воскресшего из мертвецов человека, которого убил собственною рукой.
- Да, узнаю, - сказал Эльдин, и Инди едва не заплакал - да, это он, это его голос! Только теперь он не такой звонкий, как прежде, но звучит так же уверенно и твёрдо. - Этот человек три с половиной месяца назад явился ко мне в Ильбиане и попросил продать ему мальчика, которого я купил на базаре несколькими днями раньше. Я отказался. На самом деле не знаю, к чему ему понадобилось разыгрывать представление - быть может, чтобы придать своим действиям видимость законности... так или иначе, пища, которую он принёс мне якобы в дар, заранее была отравлена. Ночью яд начал действовать, я лишился сознания и едва не умер. К счастью, одному моему другу, тоже лекарю, у которого я одолжил денег накануне, эти деньги срочно потребовались, и утром он пришёл, чтобы попросить меня вернуть их ему. Он нашёл меня бездыханного, понял по симптомам, каким ядом я отравлен, и успел дать мне противоядие. Увы, - он говорил всё громче, всё чётче, всё яростнее, - отрава проникла в мою плоть слишком глубоко и навсегда искалечила меня, так что в двадцать семь лет я превратился в старика. Но я жив! И я обвиняю тебя, Бадияр-паша, в том, что ты не только ответил беззаконием на беззаконие Арджина, но учинил беззаконие по отношению ко мне, который ничем тебе не навредил. Я обвиняю тебя, Бадияр, и требую ответ!