Хотя теннисист ей формально
* * *
Кто не ведает о специфике работы детского сада, уверен: с малышами управляться чрезвычайно сложно. Хотя на самом деле куда труднее иметь дело с их родителями. Каких только претензий те не предъявляют! А уж в частном садике, когда «за все из своего кармана заплатили», куражатся вдвойне.
Идеи безумные – из серии «Мой ребенок хочет, чтобы к нему все обращались на «вы», – Алла Сергеевна пресекала на корню. Но к иным пожеланиям прислушивалась. Накануне Дня знаний, например, инициативная группа родителей предложила отпраздновать Первое сентября и в детском саду. Аля попыталась их отговорить: впереди одиннадцать школьных лет, успеете еще! Но заказчики настаивали, и пришлось превращать на один день игровую комнату в школьный класс, вызывать к доске, ставить отметки. Дети были в восторге – а сама Алла Сергеевна к семи вечера с ног валилась. Даже на второй план отошло, что ее собственная дочка сегодня в первый класс отправилась.
В начале восьмого – последнего воспитанника забрали пять минут назад – в садик явилась Виктория Арнольдовна. Оценивающе взглянула на Алю, проворчала:
– Опять весь день носишься? Без обеда?
– Мы с детьми ели торт, – улыбнулась Алла Сергеевна. – Очень вкусный. Я и девочкам пару кусочков приберегла. Не знаю только, понравится ли Насте. Торт – в виде школьного дневника.
– Я как раз насчет девочек, – кивнула старуха, – что-то загуляли они.
– В смысле? – насторожилась Аля.
– Часа в четыре вместе ушли. Настя сказала: поведет сестру мороженым кормить в честь Первого сентября. И нет до сих пор. Я Насте позвонила – телефон не отвечает. Может, конечно, в кино сидят, поэтому не слышит, но почему не предупредила? – Голос Виктории Арнольдовны звучал очень встревоженно.
Однако Аля в первый момент не испугалась, наоборот, порадовалась, что сестры – большая редкость – куда-то отправились вместе. Тем более за окном еще даже темнеть не начало: ясный, теплый сентябрьский вечер.
Но все же вытащила телефон, набрала номер старшей дочери. Даже не длинные гудки, а «абонент недоступен». Выключила? Или опять потеряла, как уже было в прошлом году?
– Мне еще показалось, – подлила масла в огонь старуха, – Настя какая-то очень возбужденная была. А Зоинька – испуганная. И уходить не хотела, хотя обычно рада-радешенька, если сестра ей хоть каплю внимания уделяет. Да и оделись как-то странно: я предлагала понарядней в честь праздника. Нет, обе джинсы натянули, Настена еще зачем-то рюкзачок взяла.
Тут уж поневоле забеспокоишься. Только показывать волнения нельзя – Виктория Арнольдовна и без того бледная, дышит тяжело. И Аля как можно беспечнее сказала:
– Да ладно, куда они денутся! В нашем-то мирном Калядине!
Хотя тревога все сильнее вцеплялась в сердце. Сразу вспомнилось ужасное первое сентября, когда в первый класс отправилась Настя. Столь же безбрежно ясное, радостное утро, переполняющий восторг, гордость за красавицу дочку… а уже вечером – полная катастрофа.
…Они закрыли садик, перешли на жилую половину дома. И Аля первым делом бросилась в Настину комнату. На удивление – полный порядок. На столе аккуратной стопочкой выложены учебники за восьмой класс, школьная форма в шкафу. А вот планшетника не видать. Взяла его с собой? В кафе и кино? Странно. И еще – Аля поискала глазами – не было в комнате плюшевого медведя. Обычно-то он всегда сидит на дочкиной кровати.
Стало совсем маятно.
Алла подошла к этажерке, открыла аляповатый, под золото, сундучок – Настину копилку. Монетки на месте, но бумажные деньги (немало, почти три тысячи!) исчезли. Что ж, дочка в кафе все свои капиталы взяла?
Аля – руки уже дрожали – еще раз набрала Настин номер. Опять недоступен. И времени уже начало девятого. Зоиньке вообще-то через полчаса в постели надо быть.
Помчалась в соседнюю комнату, во владения малышки. А вот здесь – против обыкновения – раскардаш. Обычно аккуратная Зоинька оставила на полу россыпь игрушек, пара кофточек и колготки тоже валяются на ковре.
Алла почувствовала, как кровь приливает к лицу.
И тут в комнату ворвалась Виктория Арнольдовна. Лицо мрачнее тучи. Протянула Але листок с неровными, торопливыми строчками. Объяснила:
– В кухне, под сахарницей, нашла. Что ж она творит-то, паршивка!
Послание оказалось кратким:
Дорогая мамуля, ты, пожалуйста, не волнуйся. Мы с Зоей решили поехать к папе. Вернемся через неделю или две. Настя.
* * *
* * *
К часу ночи старший кассир всегда превращалась в зомби. Хотя внешне выглядела как обычно: девушка чуть за тридцать, очень даже симпатичная. Но на самом деле она впадала в полный анабиоз. Ни единой мысли. Просто тупо выполняла команды. Впрочем, с деньгами – что радовало – она если ошибалась, то исключительно в свою пользу. Чего хотите: стаж десять лет!
Кассир, в принципе, любила свою работу. Неплохой соцпакет, регулярно перепадают шоколадки от игривых командированных. За людьми, опять же, интересно понаблюдать, поболтать с ними. Она даже дневник вела, куда записывала за пассажирами всякие прикольные словечки и особенно безумные просьбы.
Но когда на дворе глубокая ночь, а ты сторожишь кассу уже восьмой час подряд, – тут уж не до наблюдений и не до болтовни.
И когда девчачий голосок пропищал в окошко: «Пожалуйста, до Москвы на ближайший поезд два купейных, взрослый и детский», – кассирша сработала, как автомат. Сверилась с компьютером, буркнула:
– Ближайший – фирменный. Две тысячи сто шестнадцать рублей будет стоить за оба, оформляем?
– Да, отлично! – Голосок за окошком повеселел.
– Документы, – велела кассир.
– Вот, пожалуйста! – На стойку шлепнулась пластиковая папочка.
И только тут женщина бодрствующая краем сознания уловила: девчонка-то совсем мелкая! Или она детский билет себе покупает?
– Ты с кем едешь? – строго спросила кассирша.
– С сестрой. С младшей, – важно ответствовала покупательница.
Кассир быстро проглядела документы: два свидетельства о рождении. Зоя Кузовлева, семи лет от роду. А старшей – еще и четырнадцати нет.
В состоянии зомби проблему не решишь, нужно возвращаться в реальность. Кассир встряхнула головой, постаралась проснуться. Потребовала у девицы:
– Где ваши родители?
– В Москве! – Широко улыбнулась девчонка. – Мы к ним как раз и едем!
– Одни? В час ночи?! – Недоверчиво уточнила женщина.
Тоном говорила специальным — испытующим, строгим. Был он испытан многократно и действовал на пассажиров безотказно: сразу начинали юлить и оправдываться. Но эта – хоть и соплячка! – не растерялась. Сама рванулась в атаку:
– А какая разница, в час ночи или в семь утра? Вы что, правил не знаете? Путешествовать без сопровождения взрослых с десяти лет можно, а мне тринадцать уже давно!
– Но билет тебе должна мама покупать! – назидательно молвила кассирша.
– Где это написано?! – возмутилась девчонка.
Хозяйка кассы, правда, не знала где. Утомленный бесконечной рабочей сменой мозг судорожно пытался вспомнить: разрешено ли тринадцатилетнему ребенку не просто ехать самостоятельно, но перевозить семилетнего?
А юная покупательница продолжала возмущаться:
– Что, вам делать нечего, придираетесь, вопросы всякие глупые задаете? Лучше бы уже давно билеты продали! До поезда двадцать минут. Если мы сейчас опоздаем, я жалобу буду писать!