Самым шоковым из всех новых для меня знаний стало умение видеть — или ощущать, сразу и слова-то не подберешь! — сколько и какой энергии уже вложено в какой-нибудь пучок сухой травы или горстку растертых цветков. Теория здесь не помогала, нужно было довериться интуиции, «чутью». Это казалось непостижимым, но именно это умение делало ведьму — ведьмой. И отличало снадобья этого мира от привычных мне по прежней жизни аптечных сборов.
Ситуацию осложняло то, что каждый воспринимал энергию по-своему. Поэтому, впервые «увидев» нити и плетения наговоров разной силы и сложности, бесконечные оттенки намерений, жемчужные переливы и мягкое сияние чистой силы, оставалось лишь запоминать, что именно они означают, накапливать опыт, свою личную статистику.
Александра Ивановна неделю гоняла нас по образцам, и не все из них были безопасными. На этом этапе легко накладывались и порчи, и всякая прочая опасная муть. «Вот уж в сказку попала», — хмыкнула я про себя, ощутив гнилостные эманации порчи быстрого старения, болотную муть помрачения разума, липкую паутину приворота. Вот так и станешь параноиком.
Первое, что я сделала, научившись накладывать наговор сохранности и видеть результат — спустилась в подвал. Честно говоря, думала я только о своих грушах с яблоками:
они и так неплохо лежали, но почему бы не продлить фруктам время свежести? Так что я прошла прямиком к ящикам, сосредоточилась, развела руками, выпуская из ладоней силу и концентрируя намерение плавным напевом. Ящики окутались мягкой золотистой дымкой, аромат спелых яблок и груш стал сильнее и ярче, как будто в запах вплелись нотки летнего солнца. Я глубоко вдохнула, купаясь в этом чудесном запахе, и довольно улыбнулась.
Полезное умение.
А потом я развернулась к выходу, и взгляд упал на шкаф с Мариниными запасами.
Шкаф едва заметно мерцал такой же золотистой дымкой, вплетая в наполнивший подвал аромат чуть заметную древесную нотку. Я открыла дверцы. Такая же дымка окутывала все сделанные Мариной запасы — правда, она уже почти сошла на нет, оставшись едва заметным флером. Никакие наговоры не держатся бесконечно долго, их надо подновлять, а Марина к тому же была довольно слабой по силе.
Я посмотрела на то, что запасала уже сама — мешочки с яблочной и грушевой сушкой и сушеным шиповником. Странно — на них тоже была эта дымка, хотя я уж точно ничего такого не делала. Просто не умела!
Я провела ладонью по дверце шкафа, по гладкой, приятной на ощупь полке. Руку защекотало ласково, словно мягким перышком. На мгновение почудилось, что и мои пальцы окутала все та же дымка.
— Опаньки, — пробормотала я. — Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес. То травяной сад под картофельные грядки чуть не раскопала, то зачарованный шкаф чуть под обычный книжный не отдала реставрировать. Марина ведь слабая была, не факт, что она вообще умела этот наговор сама накладывать. Вполне могла и заказать шкафчик-хранилище. М-да, дела… Понять бы еще, почему я сильнее. Полчаса упражнений в день — и такой эффект?
Если нарастить силу так просто, почему вообще есть слабые ведьмы?
Я закрыла дверцы и пожала плечами. Вопрос, наверное, риторический. Делать каждый день зарядку тоже просто, а многие ли делают? Особенно из тех, кто жалуется на лишний вес? Лень-матушка, вот и весь ответ.
А вот интересно, как повлияет на ингредиенты, если я буду хранить их в этом шкафу, но и своей энергией подпитывать? По идее, для снадобий это будет лучше. А еще лучше, если я смогу сделать такой же шкаф, но со своей, а не чужой силой. М-да. Что-то даже страшно на такое замахиваться. Пожалуй, имеет смысл сходить на консультацию к Ивану Семенычу. Хотя нет, для начала спрошу у Александры Ивановны. А совсем для начала пороюсь в литературе, а то мой любимый монстр размажет меня тонким слоем за неумение читать.
Я рылась в справочниках полночи, на следующий день после занятия пошла в библиотеку, и за Олежкой прибежала на полчаса позже, чем нужно: просто выпала из времени. С ходу начала извиняться, Константин успокаивающе улыбнулся:
— Мы не скучали, Марина, не волнуйтесь. А что у вас стряслось? Могу помочь?
— Наверное, можете, только, боюсь, это дело не пяти минут. Мне нужна консультация. Не могу сама разобраться, знаний не хватает, а у Александры Ивановны страшновато спрашивать, не изучив предварительно вопрос.
Константин рассмеялся:
— Да, наша мастер Полева первым делом пошлет в библиотеку.
— Ну вот, а я только оттуда!
— С удовольствием помогу, рассказывайте.
Я быстро поцеловала Олежку, спросила:
— Не голодный? Не против, если мы немного задержимся?
— Марина, — укоризненно воскликнул Константин, — у нас здесь на территории прекрасная столовая! Пойдемте, я вас приглашаю.
— Это уже больше, чем консультация…
— Ерунда, не берите в голову. Рассказывайте, с чем у вас трудности? — Он поймал мой смущенный взгляд и демонстративно вздохнул: — Вы, в конце концов, мать моего ученика.
Тогда я и вывалила на него все свои вопросы. Даже те, о которых самой некогда было думать и тем более искать ответы — Константин так внимательно и располагающе слушал, что слова будто сами лились. Я даже толком не заметила, как мы дошли до столовой, как мой спутник заказал на всех обед, чай и сладкое, и замолчала, только когда передо мной очутилась тарелка с густым борщом, а Константин сказал, улыбнувшись:
— Приятного аппетита.
Домой в тот день мы добрались только к ужину, хотя насчет моего шкафа и сберегающих чар мой добровольный консультант все объяснил еще за обедом. Там все оказалось очень просто: запитанные под завязку энергией сберегающего наговора шкафы, сундуки, комоды и прочие хранилища очень даже популярны у травников, фармацевтов, аптекарей, имеющих мало сил для своих наговоров. Запасы ингредиентов нужны, а как их сохранить, если собственного наговора хватает на пару дней? Вот то-то. Но тут возник другой вопрос — моего наговора, даже по очень предварительным оценкам Александры Ивановны, должно было хватать уж как минимум на пару недель, а не дней. А в перспективе, если научусь как следует, и еще дольше. Хотя если судить и по доставшейся мне памяти прежней Марины, и — косвенно — по этому шкафу, я никак не могла рассчитывать на такие сроки.
Пообедав, вернулись в класс Константина, посадили Олежку за пластилин и занялись мной. Приятный и мягкий в общении, преподавателем Констанстин оказался таким же, работающим исключительно поощрением — сразу видно, что привык с маленькими детьми возиться. Он провел несколько тестов на уровень силы, показал несколько упражнений, даже не посоветовав, а практически приказав добавить их к утреннему комплексу. А потом начал отвечать на те мои вопросы, которые я и задать-то не сумела толком.
— Прежде всего я скажу одно — вы, Марина, большая умница. Не скрою, я поинтересовался, как вы жили раньше, какие были отношения в семье — не обижайтесь, это входит в мои обязанности, как учителя вашего сына. Мое мнение — брак не был для вас удачным. Вас затягивало болото нерадостной повседневности, вы теряли силы и, что намного хуже, желание развиваться. Кстати, раз уж такой разговор — вы ведь не интересовались заключением полиции о смерти вашего мужа?
Я покачала головой. И мысли такой не возникло. Похоронили, и ладно, дело закрыто, и слава Богу. А мне для полноценного шока хватило пары строчек в протоколе страхового агента.
— Стихийный выброс, — тихо сказала я.
— Спровоцированный агрессией в ваш адрес, — так же тихо добавил Константин. —
Вы ведь давали брачные клятвы, я прав? Дело закрыто с формулировкой «несчастный случай», но есть там пометка «возможный откат от нарушения клятв». Марина, простите, что поднимаю такую тяжелую тему, но ваш рассказ косвенно подтверждает эту формулировку. Вы стали сильнее, это может быть компенсацией.
Вот она, здешняя мистика во всей красе, то самое «не накажут люди — накажет судьба». И как такое в голове уложить? Логическое объяснение искать бесполезно. Как шутили мои внуки: «Магия!»
А я, выходит, все правильно поняла про клятвы…
— Но, понимаете, Марина, компенсация лишь дарит возможность. Дальше идут целиком ваши заслуги. Вы занимаетесь сыном, учитесь сами, ваша сила растет. Между прочим, мастер Полева отлично о вас отзывается. Продолжайте в том же духе, и вы сможете достигнуть очень многого.
— Спасибо, — я невольно улыбнулась. — Надеюсь, получится. Мне так нравится учиться у Александры Ивановны. Я так жду, когда же что-то сама сделаю не для тренировки, не на занятии, а на самом деле, когда начну всерьез этим заниматься… Знаете, Константин, это, наверное, странно и не очень хорошо, но я чувствую себя счастливой.
Он бережно пожал мне руку:
— Это правильно, Марина. И очень даже хорошо.
* * *
Уложить в голове все эти клятвы, откаты и компенсации, осмыслив их логически, я так и не сумела. Ну что ж поделать, если никогда прежде не верила во всякую мистику? Но здесь, очевидно, подобные явления проходили по категории научного факта, и оставалось просто принять то, что не в состоянии осмыслить. «В конце концов, — утешила я себя, — мало ли у нас строго научных теорий, которые не поддаются осмыслению человеком с базовой школьной программой и образованием другого направления? Да ладно наука, многие ли могут объяснить, как телевизор работает? А если здесь на уровне мироздания заложено, что честным быть выгодно… так и слава Богу!»
Тут же вспомнился дом, в который за неделю моей болезни никто не залез, и деньги за шаль от Сабрины Павловны, и объяснения Ксении Петровны о моей учебе. И множество других фактов и разговоров, прекрасно объяснявших эту теорию — или не теорию, а факт, если уж я решила принять все это как данность.
— Я просто буду это учитывать, — сказала я себе. Благо, это будет нетрудно: к своему слову я всегда относилась крайне серьезно. Скорее уж, это знание поможет мне меньше удивляться повсеместной честности окружающих. А ведь, может, именно поэтому здесь так спокойно и приятно жить. Интересно, могло ли именно это различие повлиять на ход истории здесь и у нас?
На следующий день я специально немного задержалась, чтобы зайти за Олежкой позже других родителей: хотела осторожно обсудить с Константином кое-какие возникшие мысли. Но разговор не получился: нам помешали. И помешали очень… шумно.
Я едва успела поздороваться и поцеловать Олежку, как дверь за моей спиной распахнулась и недовольный голос заявил:
— Андреева, ты почему не откликаешься, когда тебя зовут? Гоняться еще за тобой…
Хотя, похоже, так даже лучше получилось. Это и есть наш сын?
Я развернулась, окинула взглядом черноволосого мужчину в дорогом пальто. Никита, кто же еще. Красавчик, как с картинки — черные глубокие глаза, яркие полные губы, четкие линии лица, вот только брезгливо-недовольное выражение портило красоту.
Олежка попятился, а я спросила холодно:
— Вы в своем уме?
— Ой, вот только не надо снова этого «вы ошиблись, вы обознались, я вас не знаю»!
Марина Вольная, в девичестве Андреева, нет, не обознался.
Я медленно выдохнула и заговорила очень тихо и максимально спокойно:
— Повторяю вопрос: вы в своем уме? Наше весьма давнее знакомство не дает вам права…
— Андреева, прекрати! Строит тут из себя благородную. Есть у меня все права. Я собираюсь забрать своего сына, это не обсуждается, а вот забирать ли с ним вместе тебя — зависит только от твоего поведения.
И Марина польстилась вот на это хамло?!
— Мама, кто это? — спросил Олежка.
Я лихорадочно соображала: может ли быть, что Марина родила сына не от Макса, а от Никиты? Маловероятно. Он родился через десять с лишним месяцев после свадьбы, так что залет до свадьбы отпадает. На Никиту Марина была обижена так, что восстановление отношений после тоже можно смело исключить. И уж не знаю, насколько стоит принимать всерьез брачные клятвы, но, если судить по моим снам, мужу она не изменяла.
— Олег, я твой отец, — пафосно заявил тем временем Никита. М-да. Я бы сейчас очень посмеялась, если бы этот дурдом не касался напрямую меня и моего ребенка. — Твой настоящий отец.
— Это сумасшедший, сынок, не подходи к нему близко, а то мало ли что в дурную голову взбредет. Вы, Никита, считать умеете? Или не знаете, сколько нормальная беременность длится, уж простите за неаппетитные для мужчин вопросы? Не знаю, что вам в голову стукнуло, но Олег — законный сын моего покойного мужа.
— Да ладно, рассказывай. Небось на лапу дала, кому нужно, вот и записали рождение на пару месяцев позже. Он ведь огневик. Ты, Андреева, слабенькая, почти бесталанная травница, твой муж, я узнавал, был абсолютно бесталанным, ни крупицы силы, а мальчик — огневик. В кого, по-твоему? Как я, как все мои предки. Ты могла бы это отрицать, если бы я пришел к тебе домой, но не в классе самого Константина Алексеева. Повторяю, очень удачно получилось. Мальчик огневик? — Никита развернулся к Константину. — Сильный?
— Во-первых, здравствуйте, — холодно сказал Константин. — Во-вторых, соизвольте представиться.
— Ах да, прошу прощения. Эта истеричная девица совершенно вывела меня из себя.
Давыдов, Никита Николаевич Давыдов. Рад приветствовать. Полагаю, вы обо мне слышали.
— Слышал, — кивнул Константин. — Признаться, никогда бы не поверил, что отпрыск Давыдовых может настолько хамски вести себя с женщиной.
— Хамски?! Да пусть радуется, что я пытаюсь решить дело миром! Вот что, Андреева, ты сейчас же пишешь отказ, один свидетель имеется, второго я сейчас найду. Я немедленно забираю ребенка и, так и быть, не подаю на тебя в суд за воровство наследника благородной фамилии.
— Может, мне на него в суд подать? — с нарочитой задумчивостью спросила я. — За клевету и оскорбления? Хотя нет. Пусть подает он. Кто я такая, чтобы мешать человеку выставлять себя идиотом и хамом в глазах общественности? А я уж потом… встречный иск, так, кажется, это называется?
Никита покраснел и только открыл рот, как Константин рявкнул:
— Тихо! — и тут же, понизив голос, позвал спокойно: — Олег, иди сюда. Иди ко мне, парень, ну. Дыши медленно. Спокойно, все хорошо. Господин Давыдов, вам жить надоело?
А вы, Марина, забыли, на что способен ваш сын? Быстро оба успокоились и решили дело полюбовно. Олег, давай вместе, вдо-ох… вы-ыдох. Вдо-ох… стравливай пар, паровозик, выыдох.
— Даже так? — шепотом спросил Никита. — Андреева, ну вот что ты ерепенишься?
Любой суд же подтвердит, дар мальчика сам за себя говорит, это же банальная генетика.
Или цену набиваешь? Так скажи прямо, чего ты хочешь?
— Идиот, — я медленно выдохнула, успокаиваясь, подстраиваясь под размеренное дыхание Константина и сопение Олежки. — Ладно, так и быть, объясняю для любителей банальной генетики. Муж мой, конечно, был насквозь бесталанным, но у него в роду по обеим линиям огневики шли. Причем по отцовской — не просто огневики, а боевые, и тоже не по единственной линии: его бабушка по отцу была женой и дочерью боевиков огненной стихии. А о моих родителях вовсе ничего не известно, мало ли кто там затесался. Меня из-за этого даже со вторым ребенком осадили: сказали, восстановись сначала и резерв подраскачай, раз первый с таким даром удался, велика вероятность, что и второй таким же будет, а огневика носить — силы нужно много. И второе, Никита. Я супружеских клятв не нарушала и мужу не лгала ни в чем. А третье — думаю, не так уж сложно выяснить, когда на самом деле родился ребенок.
— И четвертое, — так же тихо добавил Константин, — Марина Витальевна вовсе не «почти бесталанная», как вы, господин Давыдов, изволили выразиться. У нее неплохой уровень силы и отличный потенциал. Ее ребенок вполне мог получить искру дара по отцовской линии, а силу — от матери.
Никита, не глядя, нащупал позади себя стул и сел, как будто разом утратив силы.
Выдохнул, уткнув лицо в ладони:
— Что же делать?
— Полагаю, прежде всего следует извиниться, — ответил на этот явно риторический вопрос Константин.