Восстанавливайся!
Похоже, что такое резерв и почему он важен, моя подруга знала. Вот и отлично.
Значит, время у меня есть, а когда чему-то выучусь — будут и первые клиенты. Прорвемся!
* * *
Наступил сентябрь, и уже можно было сказать, что моя новая жизнь вошла в колею. Я обживалась в доме, налаживала хозяйство, занималась с Олежкой, знакомилась с соседями.
Мне продолжала сниться жизнь прежней Марины, так что теперь я уверенно здоровалась со знакомыми на улице, и лишь иногда приходилось, извиняясь, объяснять, что был шок с амнезией, и я не все вспомнила.
На самом деле сны тревожили. Они были нужны, с ними было легче принять новую жизнь и хоть как-то в ней ориентироваться, но просыпалась я не в своей тарелке, и требовалось некоторое усилие, чтобы отстраниться от приснившихся событий. Совсем плохо было, если я вдруг просыпалась ночью — тогда чудилось, что Макс спит рядом, и я включала свет и брала книгу, или шла пить чай, хотя никогда не одобряла еду среди ночи, или, если время шло к утру, уже и не ложилась.
Перебрав Олежкину одежду, я купила для него к осени новые брючки, три рубашки «настоящие для школы», курточку и ботинки. Не помешал бы и свитер: те два, что нашлись в «зимней» кладовке, были на мальчика уже малы, но я решила распустить их и сделать из двух один. Правда, спицы пришлось покупать, но они еще не раз мне пригодятся: вязать я люблю.
С моим гардеробом было хуже. Пока что я ходила в одном и том же траурном платье, но в октябре траур закончится, а то, что висело в шкафу у Марины, решительно мне не нравилось. Слишком короткие юбчонки, слишком кричащие цвета. Из немаленькой кучи я оставила себе всего ничего: одуряюще-розовый, но хорошего качества спортивный костюм (нужно же в чем-то заниматься!), летние брючки из желтоватого льна, цветастый сарафан длиной по щиколотку, синее шерстяное платье до колена. Все! Блузки, маечки, юбочки, джемпера, еще несколько сарафанов и платьев годились разве что на пэчворк. Кстати да, можно сделать яркое лоскутное одеяло и загорать на нем летом в саду. И пестрых хваталок в кухню нашить. И сумку с какой-нибудь интересной аппликацией. Когда раздобуду швейную машинку, а пока что я запихнула всю эту кучу в шкаф на антресоли и внесла одежду в список предстоящих покупок. Потом подумала, вывалила все обратно и, ругаясь сквозь зубы, набрала себе минимальный гардероб. Похожу уж пока в чем есть, ребенка одеть-обуть важней.
Да, покупки я жестко планировала — а иначе не получалось. Переключиться на рубли с копейками было сложно, поначалу мне все цены казались шокирующе низкими, а в итоге деньги улетали непонятно куда. Но ничего, приноровилась. Я теперь знала, где выгодней покупать картошку и овощи, а где — молоко, мясо и яйца. Нашла фермерский рынок, пару магазинчиков «секонд хэнд», а Вера посоветовала неплохую и вроде бы недорогую парикмахерскую.
В подвале теперь пахло яблоками — поспел другой сорт, который я опознала как более лежкий, так что самыми отборными наполнила десять плоских фруктовых ящиков. На полках стояло полтора десятка баночек яблочного варенья, небольших — все меньше литра, но так даже удобнее. Целый мешок разномастных банок мне отдала Вера — из-под майонеза, магазинных джемов, зеленого горошка и прочих покупных вкусностей. Я отдарилась вареньем, после чего Илья притащил два ведра яблок вдобавок к моим: Вере возиться с ними было некогда. А я решила, что лучше отложу осмотр сараев и чердака, но из урожая не потеряю ни грамма. Поэтому каждый день сушила сушку, варила варенье и джем, пекла что-нибудь к чаю. Крутилась, как сумасшедшая белка, но с каждым пополнением подвала у меня прибавлялось немного уверенности в завтрашнем дне.
У меня появлялись привычки. По пятницам я пекла яблочные пирожки, шарлотку или пирог, и мы с Верой устраивали посиделки. Детвора, наевшись «вкусняшек», убегала играть, Илья отсаживался к телевизору, а мы болтали о детях, школе, магазинах, Верочкиной работе, городских сплетнях и прочей интересной ерунде.
Утром, пока Олежка еще спал, я выходила в сад и там, на свежем воздухе, делала зарядку, а после нее — упражнения для восполнения резерва. Потом будила Олежку, мы завтракали и ехали в школу. Мои занятия еще не начались, но я записалась в школьный читальный зал и брала там рекомендованные Константином книги для родителей, так что ожидание не было скучным.
По дороге домой малыш взахлеб делился впечатлениями. В школе ему нравилось. В группе («Мама, в классе!» — гордо поправлял Олежка, когда я так проговаривалась) было пять мальчишек. Из привычных для меня школьных предметов их пока учили только читать, зато было много спортивных игр, бассейн, лепка и рисование, и среди всех этих веселых занятий прятались уже знакомые мне упражнения на развитие резерва и контроль силы.
Днем Олежка спал — Константин объяснил и мне, и ему, что это важно. Он и мне советовал: «сила после тренировок быстрее восполняется». Но я никогда не умела спать днем, поэтому читала или занималась чем-нибудь спокойным, давая себе отдохнуть.
Я прочитала «Трех мушкетеров». Заставляла себя не торопиться, вспоминать не фильмы, в которых мало что осталось от Дюма, а роман, искать отличия в мелочах, в быте.
Главное-то отличие бросалось в глаза сразу: у Дюма этого мира храбрые мушкетеры и храбрые гвардейцы кардинала вместе сражались с испанскими и английскими шпионами и противостояли интригам королевы. При этом мушкетеры были теми же мушкетерами, простыми как три экю, драчунами и дуэлянтами, а вот гвардейцы, как и сам Ришелье, владели магией. То есть, простите, «силой». Понятия «магия» в этом мире не существовало вообще. Никакой Инквизиции, Века Костров и охоты на ведьм. Сила, как считалось, была проявлением дара Господня. Ришелье был крутым магом по меркам нашего фэнтези, а здесь
— человеком, развивающим свой дар во имя Божье и во славу Его. Ну и во славу Франции, конечно.
В общем, мне понравилось.
Я все лучше узнавала этот мир, привыкала к нему. Мне больше не казалось, что я просто вернулась во времени в собственном мире. Даже если не брать в расчет ведьм, силу и прочую мистику, различия бросались в глаза. Во времена моей молодости не было визиток, немыслимо было увидеть в глубокой провинции роскошный автомобиль с открытым верхом, а магазины не радовали обилием товаров. Но это внешнее, а было и другое. Та самая «сила» и отношение к ней. Очень серьезное. Образование детей с выявленной силой брало на себя государство, и хотя в жизни они устраивались по-разному, дальнейшее обучение приветствовалось и поощрялось — мои курсы тому примером. Считалось правильным делать специальные упражнения для увеличения силы и резерва, всячески развивать свой дар. Причем это не внедрялось на уровне пропаганды, морали или религии, в которой, по сути, каждый волен выбирать, верить или нет. Это воспитывалось в детях такой же безусловной привычкой, как необходимость чистить зубы, мыть руки перед едой и купаться перед сном.
Когда я это поняла, меня перестало удивлять или напрягать то, как легко у меня все устроилось и как много мне помогали и помогают незнакомые, по сути, люди. Для них это было правильно, вот и все.
Благотворительный комитет тоже оказался для меня новой идеей, хотя вроде бы и в нашем мире что-то похожее существовало. По крайней мере, до революции — которой, кстати, здесь не случилось, уж не знаю, почему. Историю я быстренько проглядела по Леночкиным учебникам, объяснив, что хочу проверить память. Просто при слове «благотворительность» мне представлялось нечто вроде бы и понятное, но в то же время абстрактное, а здесь все было очень даже конкретно.
Комитет образовали жены нескольких влиятельных в городе людей и несколько одиноких дам, прочно стоявших на ногах и желавших занимать свое время чем-то полезным.
Вокруг них собрался кружок активисток и просто сочувствующих — кто-то принимал участие в работе постоянно, кто-то подключался в отдельных случаях. Например, уже знакомая мне Оля помогала с оформлением документов и всяческими юридическими вопросами. Помещение для благотворительных ярмарок, которые устраивались не меньше пяти раз в год, и рождественского детского праздника предоставляла жена городского головы — с полного, как я поняла, одобрения мужа, имеющего на этом жирный плюс в общественном мнении. А Ксения Петровна занималась случаями вроде моего, контактами со школами и, наверное, много чем еще — она как раз была одной из дам-основательниц.
После оформления на курсы я набралась нахальства и первый раз позвонила ей со своей проблемой. Поблагодарив за школу и извинившись за беспокойство, спросила, нет ли на примете приличного недорогого мастера: гостиную пора было привести в нормальный вид. Пусть денег на мебель пока нет, но хотя бы ремонт сделать!
— Ну что вы, Марина, совершенно незачем извиняться, — даже по телефону я чувствовала, что она улыбается. — У одной из наших девочек муж как раз ремонтом занимается. Прекрасный мастер. Сейчас же ей позвоню, узнаю, и если он не занят, завтра же подъедем.
Мастер был занят и перебрался в мою закопченную гостиную через три дня. Оглядев фронт работ, ужаснулся:
— Надо же, как полыхнуло, аж мороз по коже. Здесь всерьез поработать придется. Я вот завтра еще паренька приведу, фон вместе зачистим, а там уж можно будет и красоту наводить. Ничего, хозяюшка, будет вам комнатка как новая, без всяких кошмаров.
Что за фон и почему кошмары, мастер мне объяснил уже после: никогда бы не подумала, но это тоже оказалась одна из магических заморочек. Примерно то, что в голливудских триллерах шло под маркой «эманации смерти». Неприятная штука.
Вообще словоохотливый оказался дядечка, причем любил неторопливо рассуждать, приводить примеры: «А вот в прошлом году, скажем, был случай…» — и выводить из этих примеров вполне правдоподобные тенденции. Занимался он моей гостиной неделю, и уже на второй день я его называла «дядя Сеня», угощала чаем с пирожками и советовалась, закладывать ли картошку в зиму, раз уж есть отличный подвал, или не напрягаться и покупать по ходу дела, сколько понадобится.
А в последний день ремонта мне сделали сюрприз. Я с удовольствием оглядывала блестевший от краски пол, оклеенные светлыми обоями стены, сверкавшее новыми стеклами окно, когда с улицы послышался гудок клаксона.
— Ага, как раз вовремя, — дядя Сеня довольно потер руки и, не успела я спросить, что «вовремя», добавил: — Иди-ка ты, хозяйка, чайник ставь. Есть повод.
Я все же выглянула на улицу, но в дверях столкнулась с Ксенией Петровной. Та радостно улыбнулась:
— Добрый день, Марина! Как ваши дела? Как сынок?
Мы свернули в кухню, я поставила чайник, достала очередную шарлотку, свежее варенье, и тут мое внимание привлекли топот и голоса в коридоре.
— Сюда, — командовал дядя Сева, — да осторожней, краску мне не сцарапай.
Я решила не мешать, мало ли что там нужно еще доделать. Но едва успела достать чашки, как довольный дядя Сеня позвал в гостиную:
— Вот теперь, хозяюшка, принимай работу.
Я вошла и замерла. В центре гостиной стоял круглый стол, явно не новый, но основательный, из приятного светлого дерева, а вокруг — шесть обитых тканью стульев, живо мне напомнивших о приключениях Остапа Бендера.
— Подарок от нас, — мягко пояснила Ксения Петровна и, проскользнув мимо меня, одним движением накрыла стол белой скатертью с кремовой, в тон обоям, каймой. — Вот так. Теперь можно и чаю попить, верно?
Я накрывала стол к чаепитию, неудержимо улыбаясь. Мне так нравилась и новая светлая гостиная, и эти киношные стулья, и сам стол, а главное — я оценила заботу. Пусть даже благотворительный комитет был заинтересован в моей учебе, но сделали для меня намного больше, чем я могла бы рассчитывать. И дело даже не в деньгах, со временем я заработаю и на мебель, и на все прочее, а именно в заботе. Во внимании к мелочам. И в том, что это внимание не переступает ту грань, за которой могло бы восприниматься как подачка.
Я была растрогана, и дядя Сеня, и Ксения Петровна видели это. К счастью, как раз проснулся Олежка, и ситуация не успела стать неловкой. Мы пили чай, обсуждая Олежкины занятия в школе и мою скорую учебу, урожай яблок и мое варенье, погоду и прогнозы на теплую осень и снежную зиму.
Уже прощаясь, Ксения Петровна сказала:
— Вы, Марина, зайдите при случае к нам в контору. Познакомитесь, посмотрите. В конце сентября будет ярмарка, я думаю, вы могли бы поучаствовать.
— Ярмарка? — переспросила я. Дядя Сева мне рассказывал об этих ярмарках, там бывало весело, и я, конечно, сходила бы туда с Олежкой. Но участвовать? — А в чем выражается участие?
Ксения Петровна улыбнулась.
— Я почему, Мариночка, приглашаю вас в контору, а не рассказываю здесь. Там у нас и фотографии с прошлых ярмарок, и девочки все разное туда делают. В компании всегда веселей обсуждать, верно?
Что ж, решила я, новые знакомства не помешают. Тем более что в будущем мне так и так сотрудничать с благотворительным комитетом, вот и посмотрю на него поближе.
— Я приду завтра, — пообещала я. — Олежку в школу завезу и подъеду, пока он будет на занятиях. Так, наверное, будет удобнее, чем с ребенком.
* * *
Контора благотворительного комитета располагалась в небольшом особнячке в самом центре Новониколаевска, в двух кварталах от здания городской администрации. Кстати сказать, центр города почти весь состоял из особняков — двух- и трехэтажных, роскошных и скромных, классической архитектуры или с неожиданными наворотами. Это царство процветающего частного капитала разбавляли несколько платных гимназий, театр и четыре кинотеатра, городская публичная библиотека, роскошные магазины, парикмахерские, салоны, рестораны, бары и кофейни, а между центром и соседним районом, застроенным многоквартирными пятиэтажками, был разбит прекрасный парк. Новониколаевск оказался совсем не таким маленьким городком, как представлялось мне со своей окраины. Здесь было пять крупных заводов и с десяток не слишком крупных, чуть ли не с сотню мелких фабрик, мастерских и производственных артелей, вокруг города — несколько крупных ферм и опять же несчетно мелких хозяйств, так что рабочих мест хватало. Жили благополучно и спокойно, невероятным образом совмещая почти столичный, по моим прежним меркам, уровень достатка и провинциальную ленивую неспешность.
Честно говоря, я немного волновалась. Хотя Ксения Петровна мне нравилась, мало ли кто там будет еще. Не то чтобы я боялась новых людей, скорее это проснулась застенчивость прежней Марины. Пришлось напомнить себе, что я взрослая самостоятельная женщина, хотя в этом мире до настоящей самостоятельности придется очень хорошо потрудиться.
Встреча прошла вполне мило. Ксения Петровна познакомила меня со своей подругой Валентиной Васильевной — очень живой улыбчивой дамой лет сорока, женой известного в городе промышленника. Валентина Васильевна ни минуты не посидела спокойно. То поправляла мелко накрученные светлые кудряшки, то принималась вертеть в пальцах чайную ложечку, то с ловкостью завзятой картежницы перебирала фотографии, выискивая для меня самые интересные. Больше никого не было: «Вы рано, Мариночка, вот после обеда нас здесь больше собирается, а по вечерам и вовсе бывает шумно», — но я даже обрадовалась, все же проще знакомиться не со всеми сразу.
Мы пили чай — черный цейлонский, от которого я успела отвыкнуть, заедали миндальным печеньем и говорили, говорили, говорили. То есть в основном говорила моя новая знакомая, Ксения Петровна лишь изредка вставляла уточнения, ну а я — я спрашивала.
И только успевала осмысливать валившиеся на меня груды информации. Зато стало ясно, чем заняться ближайшие две недели: ярмарка оказалась очень полезным мероприятием, пропустить которое я не могла себе позволить.
Без денег я пока не сидела, но очень остро чувствовала это грозное «пока».
Положенная на Олежку пенсия не даст голодать, но крупных покупок с нее не сделаешь. Да что крупных, книжку лишнюю не купишь. А впереди маячит приобретение зимней одежды, да и на осень у мальчика всего впритык. О собственном гардеробе молчу: будь моя воля (то есть больше денег в кошельке), все вещи прежней Марины отправились бы на благотворительность в одной куче со шмотками Макса.
И тут — ярмарка!
Идея ее целиком и полностью вписывалась в понятие «благотворительность», но совсем не так, как я подумала вначале. Вовсе не распродажа по сниженным ценам — для бедных комитет держал благотворительный магазин, там цены действительно были от умеренных до крайне низких, и работал он без выходных. Ярмарка, наоборот, предлагала товар дороже, чем в прочих местах, и купить здесь что-либо считалось хорошим тоном у людей обеспеченных. А товар… о, вот тут-то и крылась главная для меня «фишка». Здесь выставлялись самодельные детские игрушки, вещи ручной работы, вкусности к чаю, встречались иной раз и по-настоящему ценные раритеты вроде старинных часов и книг или откопанной на чердаке прабабкиной прялки. Возможность подзаработать для женщин с детьми вроде меня, для небогатых семей, для детей на карманные расходы. Десять процентов от выручки шли в благотворительный фонд, остальное получали продавцы, и никаких налогов. Осталось решить, что я могу там выставить.