Впрочем, на встречу с бандитом он пошел не сразу. Сначала он устроился на работу в милицию. Мелкой сошкой, водителем, изображая из себя контуженного на фронте дундука, только и умеющего, что крутить баранку. Выбор его объяснялся просто — если предметы из коллекции Булатовича попали в руки мародеров, где-нибудь они себя да проявят. Но только ментовские сплетни слушать — слишком неэффективная метода. К тому же всех не переслушаешь. Была у Курбанхаджимамедова еще одна богатая идея, но провернуть ее в одиночку он не мог, потому ему и понадобился Белка.
Поручик подкараулил бандита на Лиговке, возле шалмана.
— Эй, морячок, прикурить не найдется, — спросил Курбанхаджимамедов, когда Белка со своими приятелями появился в подворотне.
Бандиты сразу достали волыны, и Курбанхаджимамедов примиряюще поднял руки:
— Вы че, братишки, шуток не понимаете.
— Ты откуда такой вывалился, чувырла?
— Да вот, стою, тебя поджидаю, в шалман одного не пускают.
— А ты ко мне в подружки клеишься?
— У меня подружки с собой. Вели псам своим волыны убрать.
Белка цыкнул, и стволы спрятались в бушлатах. Поручик медленно, чтобы не нервировать преступников, раскрыл полы шинели, и Белка присвистнул — по карманам поручика было рассовано шесть бутылок «смирновской».
— И откуда я узнаю, что ты не из легавки?
— А я из легавки и есть, — ответил Гурбангулы, застегивая шинель.
— Че, серьезно? — заржал Белка.
— Так поговорим?
— Ладно, пошли.
В шалмане было тесно и накурено. Нестройно дребезжали две гитары, где-то играли в карты, из маленьких комнаток зазывно выглядывали страшные бабы.
Белке с компанией отвели совсем крохотную комнату со столом и двумя скамьями. Белка уселся спиной к стене и кивнул поручику на место напротив. Дружки встали у двери.
Когда поручик убедил бандита выпроводить Мерина и Сергуна, разговор пошел конкретный.
— Ты что, правда из легавки?
— Правда. Но ведь ты никому не скажешь?
— Да тебя щас здесь на хлястики порежут.
— Сначала я тебя порежу.
Не успел Белка открыть рта, как нож оказался у его горла.
— Не надо никого звать, Белов, я тебе ничего не сделаю, если ты перестанешь молоть языком и пытаться меня запугать. Представь, зайдут сюда Мерин и Сергун, а ты в таком виде. Они же уважать тебя перестанут. А я хочу, чтобы тебя продолжали уважать. Но и ты меня уважай, иначе я себе другую компанию искать буду, повежливее.
— Уболтал, — ответил Белка. — Только пику убери, царапает.
— Другое дело.
Курбанхаджимамедов достал водку и поставил на стол. Белка позвал своих клевретов, отдал им пару бутылок, чтобы обменяли на закусь, пока гость откупоривал первую и разливал по стаканам.
— Ты знаешь, кто самые богатые люди в Питере? — спросил Курбанхаджимамедов.
— Буржуи недобитые, — ответил Белка, выпивая.
— Ну и дурак.
Поручик тоже выпил, не дождавшись закуски, и снова налил.
— Самые богатые в Питере — это барыги. А недобитые буржуи уже все свое добро сменяли на еду. Работать же их никуда не принимают.
Белка почесал голову. По всему выходило, что странный гость прав.
— Тебя звать-то как? — спросил он.
— Поручик, — ответил Курбанхаджимамедов. — Просто поручик — и все. Так вот, объясняю план. Мне нужна вот эта штука, — и он выложил на стол лист бумаги, на котором, как умел, нарисовал тритона. — Когда ты приходишь к барыге сдавать хабар, показываешь ему эту штуку. И говоришь — так, мол, и так, Борух Соломоныч или Алим Поликарпыч, как там его зовут, — так и так, буду я тебя грабить, пока ты мне не найдешь эту штуковину. А если найдешь или скажешь, где видел, — сразу половину хабара бесплатно отдаю. Понял?
— Да меня свои же на пики поставят. Да и не бывает, чтобы у барыги не было мокрушника своего на пайке. Иначе их бы давно уже ограбили всех.
— Логично, — задумался Курбанхаджимамедов. — Тогда давай так. Показываешь всем эту штуку и говоришь, что нашел купца заморского, который за нее золотом платит.
— А что, и впрямь золотом платишь?
— Вот когда найдешь — тогда и поговорим. Но за такую вещь можно легко миллион золотом взять.
— Это на новые сколько получается?
— Ты таких чисел не знаешь, даже не считай.
— Брешешь!
— Редкая вещь. Раритет. Вот только купца на нее один я знаю, и искать бесполезно, понял?
— То есть, если я тебе эту ящерицу притащу, ты мне миллион золотом?
— Империалами.
— Лады!
Снова выпили, уже под закусь, которую принес Мерин.
— Наливай! — распорядился Белка.
— Некогда мне. Встречаться будем здесь, каждую пятницу. Даже если ничего не найдешь — все равно приходи. Если что разузнаю про ментовские дела — сообщу.
— Слишком ты смелый, — покачал головой Белка.
— Не смелый, а умный.
Курбанхаджимамедов встал из-за стола. На мгновение в воздухе пронесся смрадный запах сортира, и Белке даже плохо стало, но тотчас все прошло — незнакомец скрылся.
1920 год. Пропащие люди
Разговор у начальника уголовного розыска Кошкина с Кремневым начинался тяжело.
— Сергей Николаевич, у вас ведь отец разночинец, да?
— Совершенно верно.
— И мать тоже не из высших слоев?
— Бог миловал.
— А вот мне не повезло. У меня родители — дворяне. И я каждый день по тонкому льду хожу — когда же наконец все начнут тыкать пальцем в мое неправильное происхождение. Никто даже не вспомнит, что отец был беден, мать скончалась после родов, а воспитывала меня прачка. Никто не спросит, что глаз я потерял в кузнице, когда кусок окалины отлетел от пережженного металла во время практики в мастерских. Я под ударом только из-за неправильных родителей. Вы, конечно, тоже, потому что работали на царскую полицию, и никого также не будет интересовать, что вы ловили убийц и воров. Я понимаю, что вам плевать на меня, я вам никто, но ваши друзья! Аркадий Аркадьевич, Алексей Андреевич — с ними как?
Кремнев молчал. Вины за собой он не чувствовал, но Владимир Александрович был прав — под ударом сейчас все. Он никак не мог подумать, что Бенуа выкинет такой номер — позвонит в чрезвычайку.
— Комаров ко мне лично приезжал, вы понимаете? Распекал меня в присутствии всех: и агентов, и подозреваемых. Что, мол, у вас тут за самоуправство, почему вмешиваетесь в дела чрезвычайной комиссии! Десять минут без малого! А я ничего не мог ответить, потому что даже не знал, что произошло.
— Я не могу бегать за вами для согласования таких мелочей. Мне всего-то и нужно было посмотреть, что именно Скальберг сдал из похищенного в Эрмитаже, нет ли каких-то несовпадений.
— А у меня спросить не могли? Я вам совершенно точно могу сказать, что в феврале к нам приходили люди из ВЧК и при мне допрашивали Скальберга о коллекции некоего Булатовича. Там не хватало одного предмета, и они допытывались, куда он мог деваться.
— И вы молчали?!
— А вы спрашивали? У меня такие проверки каждую неделю, то с одним, то с другим.
— Так расскажите сейчас! Что было-то?
Владимир Александрович потер отсутствующий глаз через повязку и стал вспоминать:
— Ну, его сначала допытывали — почему вернул не все предметы из коллекции. Это было логично — если коллекция похищена полностью, то почему в ней недостает только одного предмета. Скальберг уперся — мол, не знает, сколько их там вообще хранилось, и какой смысл ему забирать один предмет, если их так много. Долго они его поймать пытались на вранье, но ничего не получалось. Спросили, где нашел сокровища и почему решил, что они из Зимнего. Ну, на второй вопрос я им и сам ответил — потому что вензеля «эн-два» с короной почти на всех вещах были, а кое-какие и с «эн-один». А насчет где нашел — Скальберг сначала замялся, а потом говорит: приспичило до ветру, когда по Тамбовской шел. У него дом на пересечении с Расстанной, далеко было, вот он во дворы и рванул. Меж сарайками пристроился, а там и увидел мешок с добром.
— И что, в эту ахинею поверили?
— Нет, конечно, пошли проверять. А там и правда меж сараями сплошные кучи и снег желтый. Да и как проверишь — Скальберг вещички сдал в восемнадцатом, а они только через два года проверять прибежали. Не вязалось — зачем ему было золото-бриллианты сдавать, а какую-то железяку прикарманивать? В конце концов, характеристика у парня была хорошая, жуликов ловил — дай бог каждому...
— Вот зачем они его пытали, — понял Кремнев и победно посмотрел на начальника. — Вы понимаете?
Кошкин некоторое время вращал глазом, пока не осознал мысль Сергея Николаевича.
— Думаете, они у него выпытывали, где предмет? Думаете, что Баянист с компанией и уперли тот мешок?
— Глупости, у них на мешок фантазии не хватит. Самое большее — бутылку водки упереть. Сокровища из дворца украл Скальберг и его друзья — Куликов и Сеничев. Потому-то Скальберг так и занервничал, когда их убили... Понял, что кто-то вышел на след.
— Не вяжется, — сказал Кошкин. — Чтобы пытать Скальберга насчет какой-то безделушки, нужно знать о существовании этой безделушки, а вы утверждаете, что о ней знал только он.
— Не забывайте о Куликове и Сеничеве. Кто-то из них мог проболтаться.
— Но что в нем ценного, в этом... как они его называли... а, в тритоне? Ящерица какая-то.
Кремнев задумался.
— Не узнаем, пока не найдем.
Федор появился на пороге раньше условленного времени.
— Собирайся, едем.
— Куда это? — простонал Богдан, не открывая глаз.
— На кудыкину гору.
— Я никуда не поеду.
— Собирайся, или никаких дел не будет.
Богдан, кряхтя, пошарил рукой по стоящему рядом табурету, нащупал пенсне и, только нацепив его на нос, поднялся со своего лежбища.
— Чего уставился? Отвернись.
— Баба, что ли?
— Баба не баба, а отвернись. Не люблю.
Федор пожал плечами и отвернулся. Богдан быстро оделся, вынул петуха из кармана и повесил на шею. Хоть и холодный, а пусть висит. Что-то там Прянишникова задумала, нужно быть начеку.
— Куда едем-то?
— Товар смотреть.
Вроде не врал. По-быстрому одевшись, Богдан натянул сапоги и посмотрел на затылок Федора.
— А зачем нам смотреть товар? Я вам вполне доверяю.
— Зато у нас сомнения есть. Пошли уже.
На улице ждал грузовик, за рулем сидел давешний «барыга», который ни бэ ни мэ у Пассажа сказать не мог. В кузове расположились еще четверо, никого из них Богдан раньше не видел.
— В кабину садись, — велел Федор.
Так Богдан оказался зажат между шофером и Федором.
— Погнали, — сказал Федор.
Автомобиль поехал.
Богдан испытывал досадное неудобство, вроде гвоздя в подошве. Что они собираются с ним делать? Убивать? Пытать, как Скальберга? Неужели Федор каким-то образом узнал, что Богдан работает на уголовку? Однако угрозы для жизни Перетрусов не чувствовал, потому и не сопротивлялся.
Чем дольше ехали, тем сильней нарастало беспокойство. Готовилась какая-то пакость, но никак нельзя было понять какая.
— Ствол есть? — спросил вдруг Федор.
— Нет.
— И не надо, у Яши «парабеллум».
— Зачем это?
— Может пригодиться.
— Я не хочу.
— Поздно уже хотеть.
Они свернули во дворы где-то в районе Витебского, Перетрусов, отвлеченный разговором, не успел рассмотреть название улицы. Далее пошли пустыри, сараи, глухие кирпичные стены и заборы.
— Стой, — сказал Федор водителю.
Грузовик остановился возле двери, обитой ржавым листовым железом, запертой на массивный навесной замок. Сидевшие в кузове громилы повыскакивали и скучковались вокруг нее.
— Будешь сидеть с Яшей, — сказал Федор Богдану.
— Мужики, вы чего задумали?
— Сиди и жди. Будет готов товар — позову.
Снаружи что-то негромко клацнуло. Богдан понял, что это перекусили замок на двери. Один за другим громилы вошли в дверь, открывшуюся на удивление легко и беззвучно — видимо, петли были предварительно смазаны.
Яша зевнул.
— Что там? — спросил Богдан. От беспокойства у него начали зудеть пятки и ладони.
— Товар.
— А что за товар?
— Сиди ровно, щас придут и все расскажут.
Богдан тоже зевнул. Интересно, откуда этот Яша и где они взяли целый грузовик. И главное — где прячут? Или Яша работает на какую-то контору, а таким манером подрабатывает? Доподрабатывается. Перетрусову тут же вспомнился случай в Твери, о котором рассказывал Кремнев: жил там такой вот автомеханик, Богдан хорошо запомнил имя — Михаил Воробьев, работал в уважаемой фирме, еще до революции. И имел хобби — стишки сочинял про домушников, про налетчиков, про Владимирскую пересыльную тюрьму. Очень нравились уркаганам его стишки. Уркаганы же его и пристрелили прямо у себя дома.
Кремнев говорил:
— Потому что не надо заигрывать с тем, чего не знаешь. Почитай сказку о рыбаке: был один рыбак, вытащил из моря бутылку со злым духом, освободил его, а тот в благодарность решил освободителя уконтрапупить. Любой фраер для уголовника прежде всего овца, которую можно стричь и резать, дойная корова, которую можно доить — и опять резать, курица-несушка, которую в любом случае можно зарезать. Если ты по фене ботаешь, это не значит, что тебя за своего примут.
Размышление было прервано хлопаньем двери: вышел Федор и знаком велел Богдану следовать за ним.
— Топай, — сказал Яша.
— Я не хочу.
— Топай, или шмальну.
Теперь зудела вся кожа, будто Богдана комары покусали. Что там такое? Если его хотели убить, могли это сделать уже давно...
Пройдя за Федором по темному прохладному помещению — видимо, заброшенному амбару, в котором пахло плесенью и крысами, Богдан попал во внутренний двор, залитый солнцем. Ослепленный ярким светом, он едва не наступил на лежащий ничком труп мужчины с топором в затылке. В руке мертвеца была берданка, которой он не успел воспользоваться. С противоположной стороны Богдан увидел большие ворота, выходящие на улицу. Видимо, здесь располагался какой-то гражданский склад.
— Что здесь?
— Да ничего, аптекарский склад, почти пустой. Спирта бочки три, меловые таблетки, еще что-то.
— Зачем тогда на мокруху пошли?
— А ты не знаешь?
— Нет.
— А Пална говорила, будто ты умный. Ну, ладно тогда, сюрприз будет.
В это время из дощатой избушки с надписью «Весовая» громилы выволокли еще одного окровавленного человека и подтащили к Федору с Богданом. В этот момент Перетрусов все понял.
Раненого сторожа поставили на колени лицом к Богдану. Федор выдернул топор из трупа, обтер лезвие об гимнастерку мертвеца и протянул Богдану топорище.
— Действуй.
— Я барыга, а не мокрушник.
— А мне по..., кто ты. Пална сказала — проверить, я тебя проверяю. Другого надежного способа нет. Ну так что?
Богдан поудобнее перехватил топор, замахнулся, но, как только сторож с плотно забитым тряпками ртом замычал от ужаса, Перетрусов не завершил удар.
Федор усмехнулся:
— Ссыкотно?
Не ответив, Богдан скинул косоворотку, стянул сапоги и штаны и остался в исподнем. Затем молча подошел к сторожу и раскроил его череп так, что брызги полетели во все стороны. Стянув нательную рубашку, Богдан протер сначала пенсне, затем, намочив подол дождевой водой из бочки, старательно стер кровь с себя. Тщательно вымыл в бочке топор с топорищем. Потом стал одеваться. Зуд полностью прошел.
Громилы, в том числе Федор, изгвазданные кровью с ног до головы, смотрели на Богдана со смесью страха и уважения. Одевшись, Богдан сказал:
— Грузите спирт. Я забесплатно проверяться не желаю. И таблетки тоже.
На все про все у них ушло полчаса. Возвращались тоже в полном молчании. Только когда подъехали к дому Перетрусова, Федор сказал:
— А ты и вправду грозный.
— Завали хлебало. Прянишниковой скажешь, что тебя и мудаков твоих я больше видеть не хочу. Хочет работать — пускай нормальных людей присылает. От меня держись подальше.
С этими словами Богдан приставил Федору к нижней челюсти «парабеллум», который во время поездки незаметно вытащил у Яши.