Потемкин был так поражен сообщением посла, что перевел четко и быстро.
— Фридрих Прусский умеет таскать каштаны из огня чужими руками, — продолжал барон. — Я боюсь…
— Чего вы боитесь? — Прервала его Екатерина. — Кровопролития или поражения?
Посол сглотнул.
— Русская армия блестяще показала себя на этой войне. Во главе нее толковые генералы. — Продолжала гостья. — Если мы повернем оружие против бывших союзников, им не поздоровится.
— Разве это выгодно России? — Парировал Бретейль.
Императрица выдержала паузу.
— О выгодах наших держав я и приехала говорить с вами. — Веско сказала она. — Многие в России глубоко оскорблены возвращением завоеванных земель. Вы, господин посол, бываете при дворе и в светских гостиных. Вы сами можете убедиться в степени возмущения общества. Помимо нелепого мира с врагом, есть и внутренние проблемы. Мой несчастный супруг не чтит православной веры, не уважает обычаев народа. Вскоре сдерживать брожение уже не удастся.
Императрица выразительно посмотрела на посла. Посол на императрицу.
— Если Господь хочет наказать человека, он лишает его разума, — барон явно желал ограничиться констатацией этого плачевного факта. — Чем иностранная держава может помочь русскому народу, управляемому жестоким безумцем?
— Русский народ поможет себе сам, — прервала посла Екатерина. — От вас же зависит, в каких отношениях с Его Христианнейшим Величеством будет новый государь. Станет ли он союзником Франции, каким в последние семь лет была покойная императрица, или охлаждение между нашими странами затянется надолго?
— Новый государь? — Поднял брови посол. — По-вашему, мадам, переворот неизбежен?
— Кто говорит о перевороте? — Като снова выдержала паузу. — Улица? Рынок? Полки? Салоны? Коллегии? Сенат? Дипломатический корпус? — Она скорее перечисляла, чем спрашивала, даже не скрывая насмешки в голосе. — Переворот это не толпа вооруженных людей. Это состояние ума. Настает момент, когда мнением народа можно сдвигать троны.
— Мнение, мадам, — недоверчиво покачал головой Бретейль, — вещь бесплотная. А для того, чтоб двигать троны, нужно нечто более весомое. И звонкое. — Он щелкнул в воздухе пальцами. — Как я понимаю, вы за этим и приехали?
Потемкину стало не по себе. Но Като трудно было смутить.
— Небольшая субсидия сегодня, — с чувством собственного достоинства сказала она, — завтра подарит Франции покой и надежного союзника.
Барон поморщился.
— Позвольте напомнить вам, что двадцать лет назад Версаль уже сделал одну ошибку, — медленно проговорил он, — предоставив покойной государыне кредит для организации заговора. Вскоре после восшествия Елизаветы на престол наш посол Шетарди был выслан, Лесток оказался в крепости, а отношения между нашими странами прервались на долгие годы.
— Вряд ли вы в праве упрекать за это Ее Величество, — возразила Екатерина. — Ваши агенты занимались шпионажем.
— Любой дипломат по совместительству шпион, — парировал Бретейль. — Вам ли этого не знать?
— Итак, вы отказываете в займе? — С неожиданной бодростью провозгласила Като. — Сожалею, барон, что наши великие народы и на этот раз не нашли общего языка. — Она встала и сделала Потемкину знак следовать за собой.
Бретейль, кажется, был удивлен столь быстрой ретирадой гостьи. Возможно, барон полагал, что она станет настаивать и клянчить деньги. Однако Екатерина покидала посольство с явным облегчением. Ее поведение сбивало с толку, но француз не попытался задержать императрицу, так как был совершенно уверен в правильности своего отказа.
* * *
— Бретейль, вы дурак. — Шевалье де Бомон отступил от двери, пропуская посла в смежный с кабинетом будуар. Все это время он стоял здесь и внимательно прислушивался к доносившемуся из-за стены разговору.
— Почему? — Мрачный, как туча, барон взял с низкого столика хрустальный графин и налил себе бургундского. Он и сам чувствовал, что отказывая просительнице, совершает роковой шаг. — История учит…
— Во-первых, не пить белое вино по вечерам, — оборвал его шевалье, — А, во-вторых, не указывать на дверь особам, которые вскоре станут хозяевами положения в стране, где вам еще работать и работать.
Бретейль насупился и бросил на непрошеного ментора враждебный взгляд.
— С чего вы взяли? Мало ли о чем кричит толпа!
— Не важно, о чем кричит толпа, — вздохнул де Бомон. — Важно, о чем молчат казармы. — Он тоже подошел к столу и налил себе вина. — Этот переворот совершается почти открыто. На глазах у правительства. И ни у кого нет сил ему помешать.
Барон недоверчиво покачал головой.
— Однажды Франция уже обожгла себе пальцы на помощи русским. Елизавета отплатила нам черной неблагодарностью за то, что мы возвели ее на престол!
— Так уж и мы? — Шарль от души потешался над праведным гневом посла. — Называйте вещи своими именами. Дали денег. Не слишком много. Елизавета честно разочлась с нами, остановив войну, которую ее предшественница вела со Швецией. А ведь русские войска могли тогда взять Стокгольм. — Шевалье поставил бокал и прошелся по комнате. — Дорогой Бретейль, я просидел здесь резидентом пять лет. А вы в Петербурге всего второй месяц. Говорю вам: работа дипломата не в том, чтоб пестовать вчерашние обиды, а в том, чтоб сегодня искать надежных партнеров, гарантирующих завтрашние выгоды. — Де Бомон не любил много молоть языком, и его раздражала необходимость объяснять барону очевидные вещи.
— Вы называете надежным партнером женщину, находящуюся на грани высылки? — Бретейль не поверил своим ушам. — Женщину, которая приехала к иностранному послу не в сопровождении кого-то из высокопоставленных сановников, а в кампании сопливого мальчишки из нижних гвардейских чинов? — барон отказывался понимать собеседника.
— Занятный мальчик, правда? — Протянул де Бомон. — Очень умное лицо. Его фамилия Потемкин? Внучатый племянник русского посла при нашем дворе во времена короля Солнце и племянник президента Камер коллегии. — Шарль потянул вино из бокала. — Старинная семья, со связями, с положением… — Он взглянул на посла грустно и чуть насмешливо. — Друг мой, дипломат обязан не только слушать ушами, но и замечать знаки, которые ему делают. Мундир спутника императрицы показывал вам, что гвардия на ее стороне. А его происхождение — что Екатерину поддерживает цвет дворянства. Не вина Ее Величества, что посол Франции слеп.
Бретейль чуть не поперхнулся вином.
— Ну не я же несколько лет торчал в этой дыре! — Запальчиво воскликнул он. — Чтобы понимать все их недомолвки!
— Вот именно, — кивнул де Бомон, — Поэтому меня сюда и прислали. — Он отставил стакан в сторону. — Итак, к делу, дорогой барон. Мне поручено…
* * *
Несколько минут в карете Потемкин молчал. Когда мимо окон мелькали тусклые фонари, Екатерина видела, что его лицо залито краской. Это не был румянец смущения.
Императрица понимала, что сейчас спутник испытывает жгучий стыд за ее поведение в посольстве. Она чувствовала, что должна заговорить первой.
— Дорогой Григорий Александрович, — Като впервые обратилась к нему по имени отчеству, — что из всего слышанного так оскорбило вас?
Ее голос звучал доверительно, но Потемкин не позволил обмануть себя.
— Кто я такой, Ваше Величество, чтобы задавать вопросы? — В его тоне слышалось больше гнева, чем покорности.
— Вы человек, которого я считаю достаточно надежным, — немедленно отозвалась Екатерина, — чтоб выставлять себя перед ним в компрометирующей ситуации. И достаточно умным, — женщина улыбнулась, — чтобы требовать необходимых пояснений.
Ее откровенная лесть еще больше задела Грица.
— Мадам, — он несколько раз сжал кулаки, — Мы посетили посольство иностранной державы. И просили денег. На государственный переворот. — Его голос стал низким от волнения. — Я полагаю недопустимым…
— Вы полагаете? — Екатерина хлопнула закрытым веером о ладонь. — А как вы думаете, господин вахмистр, откуда берутся деньги на все эти «материнские благословения», которые я посылаю вашим товарищам? — Ее голос звучал враждебно, но Потемкин почувствовал, что сейчас она говорит правду. — Или вы из тех патриотов, которые не желают об этом знать?
— Отчего же? — Его губы сжались в твердую складку. — Если я решил действовать в вашу пользу, то хотел бы узнать все до конца.
— А голова не закружится? — он услышал сухой смешок.
— Полагаю, что нет, сударыня.
— Ну хорошо. — Екатерина смягчилась. — С вашими друзьями Орловыми я бы не стала даже обсуждать подобные вещи. Но вам, так и быть, дам небольшой урок. Хотите узнать, почему Бретейль несколько раз упомянул имя покойной государыни?
Видит Бог, Потемкин не хотел. Но он через силу кивнул. Чего уж теперь? Пусть вываливает всю известную ей грязь.
Екатерина оценила его храбрость.
— Двадцать лет назад, — сказала она, — деньги на переворот Елизаветы дали французы и шведы. С тем, чтоб остановить весьма успешную войну, которую вела правительница Анна Леопольдовна на Балтике. Новая императрица не только отступила из Финляндии, но и признала крайне невыгодную для нас границу.
Гриц подавленно молчал. Като сделалось жаль спутника. Ей не хотелось добивать его подробностями из жизни сильных мира сего. Но он сам настаивал на правде. Так пусть слушает.
— Здесь в России, — продолжала императрица, — царствование Елизаветы принято считать очень русским. И это действительно так, иначе народ не валил бы валом ко гробу моей покойной тетушки. Но поначалу ей пришлось очень тяжело. Лишь расправа с ближайшими соратниками Лестоком и Шетарди позволили царице освободиться от французского диктата. — Като устало склонила голову на бок. — Вот, что такое старые долги, любезный Григорий Александрович. Поэтому я никогда, слышите, никогда не позволю себе взять деньги у иностранного двора.
— Но… — опешил Гиц, — вы ведь только что говорили Бретейлю…
— А кто вам сказал, что я собиралась брать у него деньги? — Теперь смех Екатерины был легким и победным. — Просить у французов — беспроигрышный ход. После провала с Елисавет они снега зимой не дадут.
— Зачем же тогда…
— Затем, — вновь прервала спутника Екатерина, — чтоб продемонстрировать одной из сильнейших держав свои добрые союзнические намерения. Показать, что я в качестве новой русской государыни не опасна для Франции, и тем самым заранее предотвратить враждебные действия Версаля. Их позиция: самоустраниться и посмотреть, что будет. Нас это устраивает. Понимаете?
Не смотря на то, что спутник молчал, Като сознавала: он понимает. Лучше многих. И восхищается ею. Екатерину утешали чисто женские победы, но в глубине души она жаждала торжества и на другом поприще. Императрица показала Потемкину превосходство своего разума и опыта. А он оказался достаточно умен, чтоб не обидеться.
— Вы обезоружили меня, мадам. — Гриц развел руками. — Но скажите на милость, зачем вам понадобился переводчик? Вы владеете французским куда лучше меня.
— Что да, то да. — Екатерина вдруг почувствовала, что одного урока ей недостаточно. — Пока вы подбирали слова, друг мой, я успевала обдумать ответ. Лишние две-три минуты — неоценимая помощь на переговорах. Но мой совет: учите французский.
Юноша смутился.
— Приехали! — крикнул кучер.
Карета остановилась. Императрица протянула Потемкину руку. Юноша неловко коснулся губами колких черных кружев ее перчатки и выскочил на улицу. Тьма стояла хоть глаз коли. Осмотревшись, он понял, что его привезли туда же, откуда взяли.
Спотыкаясь о подгнившие доски деревянной мостовой, Гриц побрел к центру города. Его одолевали смешенные чувства. Он не знал, что приобретет, ступив на скользкую стезю доверенного лица при монархе. Знал только, что никому ни слова не скажет о сегодняшней поездке. А если Като позовет снова, поедет без колебаний. Надо быть в курсе игры, особенно когда на кону стоит и твоя голова.
Глава 10
ГОРОД-ПРИЗРАК
Толстые пальцы Петра Шувалова клещами сжимали подбородок Надежды Штейн. Бывшая фрейлина трясла головой и вырывалась. Двое дюжих лакеев заломили ей руки за спину.
— Будешь говорить, сучка! Кого и зачем ты привезла в Петербург? С какой целью?
Бедная женщина только до бела кусала губы. В ее временный дом на Литейной улице ворвались какие-то молодцы с рожами муромских разбойников, даром что в дорогих ливреях, и учинили погром. После своего первого ареста в 1758 году, случившегося сразу вслед за отъездом де Бомона, Надин была привычна к повадкам служащих Тайной канцелярии. Те работали чисто и от того особенно страшно. Ни криков, ни побоев, взяли, как не было, соринки с плеча не смахнув. Ее, например, подхватили прямо на улице, вдернули за руку в закрытый экипаж, никто глазом не успел моргнуть.
Эти же громилы разметали вокруг себя нехитрую хозяйскую мебель, и так орали, что было слышно на Невском! Надин сразу оценила их как любителей. Нет, Тайной канцелярией здесь и не пахло. На нее напали дворовые, по личному приказу какого-то важного барина. Но кому и зачем она могла понадобиться?
Все сомнения бывшей фрейлины рассеялись, чуть только скрипнула дверь, и под низкий потолок ее убогой квартирки шагнул рослый тучный господин в собольей шубе, накинутый на алый бархатный кафтан с золотыми позументами. Ему высоковато было подниматься на третий этаж, и кирпично-красное лицо гостя лоснилось от пота.
— Что ж ты, девица-краса, дома одна одинешенька? — Издевательским тоном молвил он, в упор разглядывая Надин. — Где ж петушок твой французский? Никак вышел? Куда? По какому делу?
Надин резко тряхнула головой.
— Отпустите меня, граф Петр Иванович. Я имею право отвечать только на вопросы его сиятельства канцлера графа Бестужева. Почему он до сих пор не прислал за мной?
Вот это была новость! Шувалов сделал лакеям знак отпустить женщину, и они, разжав руки, буквально выронили ее на стул.
— Приберитесь здесь, — граф мгновение смотрел Надин прямо в лицо. Что за комедия! Думал взять шпионку, беглую арестантку, колодницу, а вышло напал на резидентку самого Бестужева. И она, как видно, до сих пор не знает, что ее патрон сослан. — Вот что, Надежда Филипповна, — внятно проговорил Шувалов, опускаясь на край стола, от чего дерево скрипнуло и просело, — Их сиятельство граф Алексей Петрович Бестужев ныне под следствием…
Надин ахнула и прижала пальцы к губам.
— … по обвинению в государственной измене, — продолжал Петр Иванович. — Он более не канцлер и вам не защита. Так что, как ни крути: беглая ли вы арестантка, или служили Отечеству за границей в качестве агента его сиятельства, — ныне, по связи с Бестужевым, у вас один путь, обратно в Тайную канцелярию.
Женщина подавленно молчала. От чего она ушла, к тому и вернулась. Бестужев завербовал ее после ареста, напуганную, брошенную, третьи сутки сидевшую в сыскной избе на хлебе с водой и терпевшую грубое обхождение охраны. Еще вчера она ходила в шелку, сегодня ей бросили через приоткрытую дверь дерюжную рубаху и овчинный полушубок. Отобрали чулки, чтоб не повесилась, и туфли, чтоб не сбежала. Босиком-то фрейлины не больно бегают! Прежде за ней ухаживали самые изысканные кавалеры, теперь солдаты из караула приходили пошутить с арестанткой, и от их визитов хотелось расколотить голову о бревенчатый сруб.
Приехавший на третьи сутки канцлер нашел девушку такой, какой хотел найти: затравленной, слабой, не знавшей куда деваться. Он сумел уверить несчастную, что во всех ее бедах виноват злодей-соблазнитель, оказавшийся французским шпионом. «Оный Карлус Бомонт сбежал из России с важными документами, и если девица Штейн, безвинно сбитая им со стези добродетели, поможет вернуть злодея в пределы империи, то Всемилостивейшая Государыня ее и все ее семейство помилует, вернет достояние и свое августейшее благоволение». Таково было официальное обещание, зачитанное Бестужевым насмерть перепуганной арестантке.
Надин даже не стала спрашивать, что случится, если она скажет: нет. Зато бывшая фрейлина сообщила, что Шарль прихватил с собой далеко не все бумаги, которыми завладел в России. Его архив остался в доме вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, сторонника союза с Францией. На эти документы Бестужев немедленно наложил арест, а Надин с соответствующей легендой о бегстве из крепости отправил вдогонку за де Бомоном.