«Ну о принцессе я бы этого не сказал. — Подумал де Бомон. — Она, кажется, постаралась стать русской. И ей это удалось даже чересчур хорошо».
— Что касается ребенка, то он не в счет, — продолжала маркиза. — Но у меня большие опасения относительно его отца. Если Петр наследует Елизавете еще до окончания войны, то положение на театре боевых действий может резко измениться. — Помпадур встала. — Он поклонник Фридриха, и Россия в одну минуту из нашего сателлита превратится во врага. Этого нельзя допустить.
— Вы предлагаете мне устроить переворот? — Шевалье, наконец, справился с потрясением. — Для этого нужны средства посолиднее ста экю.
— Таких денег нет, — отрезала собеседница. — Казна пуста. Идет война, и не мне объяснять вам… — Маркиза закашлялась и поспешно прижала платок к губам. Де Бомон заметил два бурых пятнышка, погубивших безупречную белизну атласа. — Поэтому ваша миссия будет скромнее. — Помпадур скомкала платок. — Надо порыться в бумагах и кое-что найти.
— Что же? Доказательства незаконности Петра Федоровича?
— Вы попали почти в точку, — собеседница кивнула. — Нам нужно отыскать настоящее завещание Петра Великого. С помощью этого документа…
— Но его нет! — Едва не возопил де Бомон. — Об этом все знают. Петр не успел начертать свою волю. Сказано лишь: «Отдайте все…» — Далее неразборчиво.
— Вы сами читали эти слова? — Саркастически рассмеялась гостья.
Шевалье взялся обеими руками за подлокотники ее кресла.
— Вы даете мне заведомо невыполнимые задания. Как в Лондоне.
— Кто же виноват, что вы их выполняете?
Де Бомон остолбенел.
— После разразившегося скандала, — пояснила маркиза, — состояние короля Георга III резко обострилось. Его душевная болезнь прогрессирует. Он 16 часов подряд говорил без остановки о том, что королева шлюха. Затем 72 часа не спал и написал ко всем дворам Европы, будто Лондон затоплен его слезами. Приближенным кажется, что монарх более не способен править. Поэтому в Англии сейчас заняты внутренними делами и отказались от идеи поддержать Пруссию. Так или иначе вы добились своего. Поздравляю.
— Лучше наличными.
— И не рассчитывайте. Только на текущие расходы.
— Тогда и на меня не рассчитывайте! — Не выдержал Шарль. — Успех моей первой миссии, это, как говорят в России: дуракам везет. Я еле ноги унес! Канцлер Бестужев едва не упек меня в Сибирь!
— Бестужева больше нет. — Прервала его Помпадур. — Теперь канцлером Михаил Воронцов, большой друг и поклонник Лии де Бомон.
— Этого еще не хватало! — Взвился Шарль, вспомнив щипки и неуклюжие ухаживания вельможи. — Я не поеду в Россию! Тем более под видом дамы.
— У вас небогатый выбор, — маркиза холодно смотрела на него. — Отправиться обратно в Англию и до конца дней не снимать женского платья, потому что выезд за пределы Лондона будет вам запрещен. Или принять новую миссию в Петербурге.
«Бывают минуты, когда я жажду революции!» — Подумал де Бомон.
— Кстати, вовсе не обязательно представляться дамой, раз уж этот образ вам так наскучил, — продолжала Помпадур. — Вы отправитесь в посольство вполне официально под своим собственным именем. И назоветесь братом Лии. Близнецом. Так ваше сходство не вызовет подозрений. Согласны?
Шарль развел руками. Что ему оставалось делать?
— Скажите на милость, маркиза, — осведомился он, садясь напротив нее, — зачем вам понадобилось это завещание, которое, быть может, даже не существует в реальности?
— Есть вещи, которые непременно должны быть, — заверила его Помпадур. — Если их нет, их следует придумать.
«Это что-то из Вольтера». — Мелькнуло в голове у шевалье.
— Если мы будем знать, кому на самом деле Петр Великий завещал трон, мы всегда сможем припереть к стенке царствующую в России особу. Будь это хоть Питер Ульрих, хоть малолетний Павел. Мы станем угрожать обнародованием документа и заставим делать то, что хотим. В условиях войны это важно.
Де Бомон кивнул.
— А если документа нет?
— Я уже дала вам совет, — маркиза встала. — Странно, что вы позволили себе его не расслышать.
* * *
Через два дня после посещения Помпадур шевалье узнал, что в Париж по делам дипломатического ведомства прибыл де Герши. Ему, конечно, следовало обсудить с герцогом Шуазелем изменения при лондонском дворе и получить от министра точные инструкции, как действовать в условиях обострившегося безумия английского монарха.
У посла хватало хлопот, и он вряд ли вспоминал об угрозе, брошенной Шарлем незадолго до отъезда из Лондона. Вряд ли он вообще о нем вспоминал. Темная лошадка, тайные поручения, высокие покровители, шальные деньги — так во всяком случае казалось со стороны. Возник из ниоткуда и канул в никуда.
Нет, де Герши не ожидал встретить де Бомона в Париже.
А Шарль ожидал… Целый день под воротами особняка Шуазеля на Бар-сюр-Об. Дом самого графа де Герши надежно охраняли слуги. Не от де Бомона, Боже упаси, кому он нужен? От любого наглеца, решившего помаячить под окнами посла, прекрасно спасали лакеи с дубинками. Особняк же министра иностранных дел — почти государственное учреждение, в нем всегда полно народу и мимо его ограды может разгуливать кто угодно.
Вот Шарль и разгуливал. Туда — сюда. С утра до вечера. И где-то около восьми, когда слуги уже покинули дом, к воротам подъехала карета де Герши. Вероятно, свидание с герцогом было назначено на поздний час. Ничего, де Бомон погулял еще немного.
Когда двери распахнулись, выпуская посла на тихую темную улицу, де Бомон отделился от стены дома напротив и нагнал своего врага у кареты.
— Не ждали? — Шевалье положил руку на дверцу экипажа и резко толкнул ее, закрывая. — Есть ли у вас право отказать дворянину в сатисфакции?
— Откуда вы здесь? — Де Герши отпрянул в сторону.
— Я же говорил вам: не переплывайте Ла-Манш. — Шарль сдернул ножны со шпаги. — Защищайтесь.
Де Грши попятился и неловко взмахнул рукой. С запяток кареты спрыгнули два лакея. Они собирались наброситься на де Бомона и защитить господина. Кучер тоже поднял кнут, чтоб полоснуть опасного прохожего по голове. Однако шевалье знал толк в уличных драках. Он пошатнулся, но выдержал удар и позволил ремню обвиться вокруг своего запястья. А потом резко дернул за кнут, свалив кучера с козел прямо под ноги нападавшим лакеям. Сам посол не хотел вступать в драку, пока противник не разогнал его людей. Но те, почувствовав в Шарле реальную опасность, ретировались довольно быстро.
— Дерись! — Хрипло бросил врагу де Бомон. — Хоть шпагу вынь!
Де Герши не был трусом. Просто считал ниже своего достоинства дуэль с резидентом. Человеком темного прошлого и еще более темного будущего. Теперь, когда отогнать шевалье было некому, он отступил на шаг и обнажил клинок.
Салютовать Шарлю посол не собирался, но де Бомон пренебрег откровенным оскорблением. К чему церемонии? Этот человек сдал его. Помешал работать. Такого резидент прощать не должен. Ничего личного. Просто иначе его не будут ценить.
Посол сделал боевую стойку и нанес первый удар. Весьма опасный, если учесть, что он метил в кадык. Шарль крутанул восьмерку и легко отклонил клинок противника. Его совершенно не интересовал красивый бой. Не перед кем, улица абсолютно пуста. В сущности он пришел совершить убийство и лишь из уважения к себе превращал его в поединок.
Де Герши попытался контратаковать, попутно нанося удары кулаком левой руки. Грязный стиль. В наказание Шарль с силой стегнул врага шпагой по запястью. Посол взвыл, но оружия не выпустил. Он сделал выпад на поражение, но де Бомон вовремя прикрыл живот, кончик клинка де Грши едва не застрял у него в гарде.
Шарль ценил удобное орудие, на рукоятке его шпаги был крючок, и сейчас он намеревался обезоружить врага. При следующем ударе де Бомон позволил чужому клинку скользнуть по своей шпаге до самой гарды, зацепил его, а потом вывернул руку посла и перехватил ее за запястье.
Не смотря на средний рост и изящное сложение, шевалье был очень силен. Через секунду посол застонал и разжал пальцы, оружие со стуком выпало на мостовую, а уже в следующее мгновение де Бомон приставил клинок к горлу противника.
— Что тебе от меня надо? — С хрипом простонал де Герши.
— Ничего, — Шарль надавил на шпагу. — Ты предал меня. Я знаю, зачем. Я знаю, кому.
— Я не предавал! Это не я… — посол с ужасом ощутил, как острый штырь погружается ему в горло.
Кончик клинка окрасился красным. Шевалье потянул оружие на себя. Воздух со свистом вышел из треугольной ранки, а затем оттуда фонтанчиком забила кровь. «Не ты, тогда кто же?» Шарль вытер шпагу платком, с лязгом втряхнул ее в ножны и, не оборачиваясь, зашагал по улице.
Глава 3
ВИНОГРАД ДЛЯ РЕЗЛЬ
Январь 1762 года. Вена
— Предатели! — канцлер Кауниц с шумом выплюнул белую от зубного порошка воду в золотой стакан. — Изменники! Как это может быть? Никто не отступает после победы!
В воздухе захлопал крыльями желтоватый листок с сургучной печатью.
— Донесение нашего резидента Кейзерлинга при штабе русских союзников. Невозмутимый секретарь, весь в черном, как грач на поминках, зачитал канцлеру текст.
— Он пьян! — Кауниц выхватил письмо и впился в него глазами. — Согласитесь, ведь это возможно? Кейзерлинг много лет живет у русских, а там пьют изрядно.
Камердинер долил в стакан воды, проследил, чтоб на полных чувственных губах вельможи не осталось следов мыльной пены и вытер свежим, разогретым над паром полотенцем румяные щечки Кауница.
— Или они сошли с ума, — сделал новое предположение Кауниц. — Они стояли в Берлине! Это разгром! Полный разгром пруссаков. А теперь выводят оттуда свои войска! Или русские испугались собственной победы?
— Кейзерлинг не пьет, у него язва, — медленно, почти через силу проговорил секретарь. — Что же касается русских, то они могут быть и пьяны, и сумасшедши, но более всего хитры. У них новый император, большой поклонник Фридриха. Что если они не отступают из Берлина, а разворачивают войска лицом к французам?
— Подайте мне последнее письмо графа Эстергази из Петербурга! — Канцлер впился в донесение австрийского посла, как коршун в кусок сырого мяса, и молниеносно пробежал его глазами. — Есть! «Не смотря на то, что вступление молодого государя на престол прошло спокойно, в столице с каждым днем нарастает напряжение. Вскоре в России могут произойти серьезные перемены, не вполне невыгодные для нас ввиду теперешнего почти враждебного отношения, которое демонстрирует Петр Федорович к бывшим союзникам», — вельможа сорвал с шеи пудермантель и нервно потянулся к письменному столу, хотя утренний туалет еще не был закончен. — Штольц, живо ступайте к обершталмейстеру и испросите для меня высочайшей аудиенции, тот час, как монархи вернутся с прогулки.
— У Ее Величества или у Их Величеств? — Переспросил секретарь.
— Конечно, у Ее Величества! У Резль! — Чуть не с кулаками напустился на него Кауниц. — С каких пор Его Величество интересуется политикой?
* * *
Император Священной Римской империи скакал в хвосте пестрой процессии придворных, сопровождавших императрицу-королеву на прогулку за город. В этом году зима, кажется, и не думала начинаться. Легкие заморозки в начале декабря — все, чем можно было похвастаться. Вена была прекрасна в трепете алых кленов и золотых лип. Каштаны роняли резные листья в светлые чуть сероватые волны Дуная. Он рождался высоко в горах и нес воды все дальше и дальше, через десятки городов и народов, туда, где смуглые турки у самого входа в Черное море могли запереть его на ключ.
Священный город — сердце империи — дремал на холмах и грезил прекрасными снами, в которых звучала музыка неземных арий, умопомрачительные декорации менялись каждую минуту и где-то высоко-высоко в небе пела волшебная флейта.
Кавалькада всадников на тонконогих лошадях пронеслась по уже прихваченной инеем траве на высоком берегу. Путь лежал на юг, туда где по склоном холмов к реке террасами сбегали виноградники. Урожай был давно собран, но кое-где поздние сорта — синие, дымчато-розовые и фиолетовые, как грозовые тучи — остались на ветках. Это была явная примета войны — рук в деревнях не хватало. Но сегодня думать о плохом не хотелось, и именно для того, чтоб добавить чернил в палитру золотого и красного, Мария-Терезия отправилась на прогулку.
Она могла себе это позволить. Война шла к концу, Фридрих сдавал русским провинцию за провинцией. Враг выдохся. Устал. И не далек тот день, когда из его хищных лап выпадет Силезия. Наследственные земли Резль, из-за которых и разгорелась кровавая бойня.
Сейчас королеве не хотелось вспоминать о крови. День был ясный. Солнце припекало так, словно на дворе сентябрь. На улицах, через которые проезжал кортеж, люди мыли окна и… пели. Прачки, смеясь, набирали воду у мостков за мельничным колесом и смеялись… Словно и нет войны.
Ни разу за последние пять лет Резль не было так легко на душе. Она оглянулась через плечо, чтобы увидеть мужа, и снова, как до свадьбы, у нее радостно заколотилось сердце.
Франц Лотарингский прибыл ко двору ее отца 8-летним мальчиком. Она влюбилась в него с первого взгляда, а он принял маленькую принцессу как судьбу и с тех пор ни на день не разлучался с нею. Иногда это бывало нелегко. Ведь Резль, что ни говори, росла императорской дочкой и умела себя поставить. Но так или иначе они ладили, и королева рожала одного младенца за другим. Их было уже одиннадцать, маленьких принцев и принцесс, а хохотушка Резль все пела и танцевала.
Франц умел не забывать «свое место». Казаться простым, доступным для всех, подчеркивать, будто ничего не значит в «ее делах» и внушить это убеждение всем — от иностранных дипломатов до Кауница. Иногда ему и самому так казалось… Элементарная осторожность. Слаб — значит безопасен. А добрый малый Франц хотел выжить при великом дворе великих императоров. Ведь дома, во Франции, ему ничего не светило.
Он был просто муж. Просто отец ее детей. Просто тот, к кому в подушку она плакала, когда негодяй Фридрих откусил у короны Силезию, а собственные подданные отказывались признать за женщиной право на императорский титул. Но именно он, Франц-простак, посоветовал жене обратиться к венграм за помощью, и они на своих саблях принесли Резль императорскую корону. Именно Франц в самом начале войны шепнул, что не стоит всю жизнь колоть глаза соседке из Петербурга низкой происхождением ее матери. Она ведь тоже императрица, у нее тоже империя и большая. Спорных территорий нет, отчего бы не снизойти до дружеской переписки? Не послать подарки? Не поздравить с рождением внука? Не признать за ней императорский титул, наконец? А в замен за милые маленькие любезности попросить помощи, серьезной помощи в большой войне. Вышло, как с венграми. Простодушные импульсивные люди падки на добрые слова. А ведь русские — простодушные люди. Они легко откликаются на похвалу, путь даже в глубине души чувствуют неискренность…
Король поймал взгляд Резль. У нее были необыкновенно голубые глаза, как небо над холмом святого Вацлава в день коронации в Праге. Тогда она чертила саблей в воздухе восьмиконечный крест. Эта улыбка сабли дразнила и звала его подскакать поближе. Франц дал жеребцу шпоры и в минуту оказался рядом с Резль. Кто бы ожидал от этого увальня такой прыти!
— Оставим их? — спросила королева. — Поотстанем слегка?
Бесстыдница! Ему ли не знать, зачем они поотстанут.
Придворные — почти домашние слуги — хорошо понимают кивки и взгляды хозяев. Минута, и их уже нет. Растаяли, как туман между деревьями. Только где-то вдалеке слышались перепевы рожков и веселые голоса.
Король и королева ехали рука об руку, а солнце падало на землю сквозь пожухлую дубовую листву.
— Вон там. — Мария-Терезия хлыстиком указала на молодой орешник. — Наше место.
— Резль, казна не вынесет еще одного маленького Габсбурга. — Франц засмеялся и помог ей слезть на землю.
— Милый, империя не вынесет еще одной прагматической санкции.
Он знал, о чем она. Когда-то все ее братья скончались, и прежнему государю пришлось объявить наследницей дочь. Это чуть не вызвало гражданской войны. Нет, сыновей должно быть много. Дети даже в императорских семьях умирают часто.