Я ещё раз перечитал письмо. Оно было от Юстаса. Клод и Юстас — близнецы, которые (это более или менее общепризнано) являются проклятьем человечества.
Дом священника,
Твинг, Глос.
Дорогой Берти, хочешь заработать? Говорят, ты проигрался в Гудвуде в пух и прах, поэтому наверняка хочешь. Приезжай скорее и включайся в самое большое спортивное событие сезона. Объясню при встрече, но уверяю тебя, ты не пожалеешь.
Мы с Клодом занимаемся в группе старого Хеппенстолла. Нас девять человек, не считая твоего друга, Бинго Литтла, который устроился гувернёром к мальчику в Твинг-холл.
Не упусти прекрасную возможность, которая может не повториться. Приезжай и присоединяйся к нам.
Твой Юстас.
Я протянул письмо Дживзу, который задумчиво просмотрел его.
— Ну как, Дживз? Чудное письмо, что?
— Очень пылкие молодые джентльмены, мистер Клод и мистер Юстас, сэр. Думаю, они затеяли какую-то игру.
— Да, но какую?
— Трудно сказать, сэр. Вы обратили внимание, что письмо продолжается на обороте страницы?
— А? Что? — Я выхватил листок бумаги из рук Дживза, и вот что я прочитал:
ПРОПОВЕДЬ С ГАНДИКАПОМ
УЧАСТНИКИ И СТАВКИ
Вероятные выступления:
* * *
Пятичасовой поезд, по своему обыкновению, опоздал, и когда я прибыл в Твинг-холл, все переодевались к обеду. Напялив на себя смокинг в рекордный срок и прыгая через две ступеньки по лестнице, я умудрился не опоздать к супу. Сев на первый попавшийся свободный стул, я увидел, что моей соседкой оказалась младшая дочь старого Уикхэммерсли, Синтия.
— Привет, старушка, — сказал я.
Мы всегда были большими друзьями. По правде говоря, одно время я думал, что влюблён в Синтию, но вовремя понял, что это не так. Синтия — жутко привлекательная, живая и весёлая девушка, этого у неё не отнять, но голова её забита всякими идеалами и прочей дребеденью. Может, я несправедлив к ней, но мне кажется, она относится к тем особам, которые требуют, чтобы их парни сделали себе карьеру, ну и всё такое. Помнится, она как-то благосклонно отзывалась о Наполеоне. Короче — уж не буду рассказывать здесь эту историю,
— моя любовь постепенно угасла, и мы стали просто хорошими друзьями. Я считаю её классной девчонкой, а она меня — кандидатом в психушку, поэтому отношения у нас просто прекрасные.
— Всё-таки приехал, Берти?
— Конечно, приехал. Как видишь, я здесь. Послушай, у меня такое ощущение, что я очутился на званом обеде. Кто все эти деятели?
— Наши соседи. Ты почти всех знаешь. Помнишь полковника Виллиса? И Спенсеров…
— Ах да. А вот и старик Хеппенстолл. А кто этот священник рядом с миссис Спенсер?
— Мистер Хейворд из Нижнего Бингли.
— Просто удивительно, сколько здесь священников. Послушай, вон ещё один рядом с миссис Виллис.
— Это мистер Бейтс, племянник мистера Хеппенстолла. Преподаёт в Итоне. Здесь он проводит летние каникулы и замещает мистера Спеттигю, пастора Гэндл-на-Холме.
— По-моему, я его знаю. Он учился в Оксфорде на четвёртом курсе, когда я туда поступил. Горячий парень. Участвовал в регатах, и всё такое. — Я обвёл глазами стол и увидел Бинго. — А вот и он.
— Кто «он»?
— Малыш Бинго Литтл. Мой старый друг. Он занимается с твоим братом, знаешь ли.
— Боже всемогущий! Он твой друг?
— Точно. Сто лет с ним знаком.
— Тогда скажи мне, Берти, он слабоумный?
— Слабоумный?
— Я не имею в виду слабоумный только потому, что он твой друг. Но его поведение более чем непонятно.
— В каком смысле?
— Он странно на меня смотрит.
— Странно? Как? Изобрази.
— Не могу. Здесь люди.
— Нет, можешь. Я прикрою тебя салфеткой.
— Ну, хорошо. Только быстро. Смотри!
Учитывая, что в её распоряжении было не больше полутора секунд, я должен сказать, что она прекрасно справилась с поставленной задачей. Глаза её расширились, нижняя челюсть отвалилась на сторону, и она стала так похожа на телёнка, страдающего расстройством пищеварения, что я мгновенно узнал симптомы.
— Всё в порядке, — сказал я. — Можешь не беспокоиться. Он просто в тебя влюбился.
— Влюбился? Не говори глупостей.
— Моя дорогая старушка, ты не знаешь малыша Бинго. Он может влюбиться в кого угодно.
— Спасибо!
— О, я совсем не это имел в виду, знаешь ли. Неудивительно, что ты ему понравилась. Помнится, я тоже когда-то был в тебя влюблён.
— Когда-то? Ах! А сейчас от пожара остались одни головешки? Куда подевался твой такт, Берти?
— Но, старушка, прах меня побери, если учесть, что ты смеялась до икоты, когда я сделал тебе предло…
— О, я ни в чём тебя не упрекаю. Несомненно, мы просто не подошли друг другу. Он красивый молодой человек, правда?
— Красивый? Бинго? Бинго красивый? Ну, знаешь ли, это уж я не знаю!
— Я имею в виду, по сравнению с другими, — уточнила Синтия.
Через некоторое время леди Уикхэммерсли сделала знак особам женского пола, означавший, что им пора уматывать, и они покорно ретировались. Мне не удалось поговорить с Бинго, когда мы остались в мужской компании, а позже, в гостиной, он просто не появился. В конце концов я разыскал его в отведённой ему комнате, где он валялся с трубкой в зубах, задрав ноги на спинку кровати и глядя в потолок. Рядом с ним на покрывале лежал блокнот.
— Привет, старый хрыч, — сказал я.
— Привет, Берти, — рассеянно сказал он.
— Как странно, что ты здесь. Насколько я понимаю, после твоей гудвудской проделки дядя перестал выплачивать тебе содержание, и ты устроился гувернёром, чтобы немного подзаработать?
— Точно, — коротко сказал Бинго.
— По крайней мере ты мог бы дать знать своим друзьям, куда ты исчез.
Он нахмурился.
— Я не хотел, чтобы они знали, куда я исчез. Я хотел куда-нибудь забиться и никого не видеть. Ты не представляешь, Берти, что я пережил за эти три недели. Солнце перестало светить…
— Странно. У нас в Лондоне погода стояла дивная.
— Птицы перестали петь…
— Какие птицы?
— Не всё ли тебе равно, какие птицы? — довольно грубо выкрикнул Бинго. — Разные птицы. Птицы, которые здесь живут. Я не успел каждую из них назвать по имени. Говорю тебе, Берти, мне нанесли удар, страшный удар.
— Кто? — Я никак не мог взять в толк, о чём он говорит.
— Бессердечная Шарлотта.
— Э-э-э… гм-м-м… — Я столько раз видел Бинго влюблённым, что совсем забыл о девушке, сыгравшей определённую роль в гудвудском деле. Шарлотта Кордэ Роуботам. Она дала Бинго от ворот поворот и ушла к товарищу Батту.
— Я испытал адские муки, Берти. Но сейчас, э-э-э, я воспрял духом. Послушай, Берти, что ты здесь делаешь? Я не знал, что ты знаком с владельцами Твинг-холла.
— Я? Да что ты, я знаю их с детства.
Малыш Бинго резко скинул ноги на пол, стукнув каблуками.
— Ты хочешь сказать, что давно знаком с леди Синтией?
— Конечно! С тех пор, как ей исполнилось семь лет.
— Великий боже! — воскликнул Бинго. Впервые за весь разговор он посмотрел на меня так, будто я чего-то стоил, и тут же поперхнулся дымом.
— Я люблю эту девушку, Берти, — заявил он, откашлявшись.
— Само собой. Очень приятная девушка.
Он посмотрел на меня с отвращением.
— Не смей говорить о ней таким мерзким, безразличным тоном! Она ангел! Ангел! Она что-нибудь говорила обо мне за обедом, Берти?
— О, да.
— Что? — быстро спросил он.
— Всего не помню, но она сказала, что ты красивый молодой человек.
Малыш Бинго закрыл глаза. На лице его появилось выражение исступлённого восторга. Затем он взял блокнот с покрывала.
— Поди погуляй, старичок, будь умницей, — сказал он каким-то далёким голосом. — Мне надо немного посочинять.
— Посочинять?
— Стихи, да будет тебе известно. Как бы я хотел, разрази меня гром, — не без горечи заявил он, — чтоб её звали не Синтия, а как-нибудь иначе. Во всём проклятом языке нет ни одного слова, которое рифмовалось бы с Синтией! Боже великий, чего бы я только не сотворил, если б её звали Джейн!
На следующее утро я только открыл глаза, радуясь красивым солнечным зайчикам на туалетном столике и недоумевая, куда подевался Дживз, как на мои ноги опустилась какая-то тяжесть и голос малыша Бинго сотряс воздух.
— Уходи, — сказал я. — Оставь меня в покое. Я не могу ни с кем общаться, пока не выпью чаю.
— Когда Синтия смеётся, — изрёк малыш Бинго, — голубеют небеса, соловьям в ночи неймётся, песня жаворонка льётся и творятся чудеса, когда Синтия смеётся. — Он откашлялся и поехал в другую сторону. — Когда Синтия печальна…
— Какого чёрта! Что ты бормочешь?
— Я читаю тебе поэму о Синтии, которую написал ночью. Продолжать?
— Нет!
— Нет?
— Нет. Я ещё не выпил чай.
В этот момент Дживз вошёл в спальню, и я с радостным криком схватил с подноса чашку живительной влаги. После нескольких глотков мир приобрёл свои привычные очертания, и даже Бинго стал выглядеть не так омерзительно, как раньше. Когда я выпил первую чашку чая, я, можно сказать, родился заново и не только позволил бедному дурачку прочитать до конца его дребедень, но даже покритиковал скандирование в четвёртой строке пятого стиха. Мы всё ещё спорили, когда дверь распахнулась настежь, и в спальню ввалились Клод и Юстас. Одна из причин, по которой мне не нравится деревенская жизнь, заключается в том, что на свежем воздухе суета начинается чуть ли не с петухами. Однажды я гостил за городом у знакомых, которые попытались меня вытащить из дому в половине седьмого утра, чтобы искупаться в озере. Слава богу, в Твинг-холле меня знают и не мешают завтракать в постели.
Казалось, близнецы были рады меня видеть.
— Добрый старый Берти! — воскликнул Клод.
— Наш человек! — подтвердил Юстас.
— Преподобный сказал нам, что ты приехал. Я не сомневался, что, получив моё письмо, ты примчишься как угорелый.
— На Берти всегда можно положиться, — согласился Клод. — Спортсмен от кончиков ногтей до корней волос. Бинго тебе всё рассказал?
— Нет, конечно. Он…
— Мы разговаривали на другие темы, — торопливо перебил меня малыш Бинго. Клод стянул у меня последний кусок хлеба с маслом, а Юстас налил себе
чашку чая и уселся на кровать.
— Сейчас я тебе всё объясню, Берти. Как ты знаешь, нас тут девять человек. Живём как на необитаемом острове и занимаемся у старого Хеппенстолла. Само собой, нет ничего интереснее, чем изучать классическую литературу в сорокаградусную жару, но отдохнуть тоже хочется, а в этой жуткой дыре, будь она проклята, нет никакой возможности как следует расслабиться. Слава богу, Стегглзу — он тоже в нашей группе — пришла в голову блестящая мысль. Вообще-то Стегглз жалкая личность, и всё такое, но надо отдать ему должное, идея что надо.
— Какая идея?
— Ты ведь знаешь, что в округе навалом священников. В радиусе шести миль расположена дюжина деревушек, и в каждой деревушке имеется церковь, а в каждой церкви имеется священник, а каждый священник по воскресеньям читает проповеди. В воскресенье на следующей неделе — двадцать третьего числа — мы хотим устроить соревнование под названием «Проповедь с гандикапом». Надежный распорядитель, как на скачках, будет наблюдать за каждым священником, и тот, кто прочтёт самую длинную проповедь, будет считаться победителем. Стегглз — букмекер. Ты изучил скаковую карточку, которую я тебе прислал?
— Я ничего в ней не понял.
— Олух царя небесного, там чёрным по белому были написаны гандикапы и шансы участников, на которых делаются ставки. Я захватил с собой копию на тот случай, если ты потерял письмо. Изучи её самым внимательным образом. Дживз, старина, не хочешь проявить спортивный дух и нажить немного денег?
— Сэр? — спросил Дживз, который только что принёс мне завтрак.
Клод объяснил ему положение дел. Удивительно, как Дживз сразу во всём разобрался. Но он лишь покачал головой и отечески улыбнулся.
— Благодарю вас, сэр. Я воздержусь.
— Но ведь ты с нами, Берти? — спросил Клод, уворовав с тарелки ломоть бекона и кусок булки. — Изучил карточку? Ну как, прояснилось в голове?
Дурацкий вопрос. Мне всё стало ясно с первого взгляда.
— Нет сомнений, старого Хеппенстолла никто не сможет обскакать, — сказал я. — Его дело в шляпе. По всей Англии не найти священника, который смог бы дать ему восемь минут форы. Твой Стегглз самый настоящий осёл, если он даёт ему такой гандикап. Да что там говорить! Когда я здесь жил, старик никогда не проповедовал меньше получаса, а одна из его проповедей, о Братской Любви, продолжалась сорок пять минут, и ни секундой меньше. Может, с годами он утратил свой пыл?
— Ничуть, — ответил Юстас. — Расскажи ему, в чём дело, Клод.
— Ну, в первое же воскресенье, как мы сюда приехали, — сказал Клод, — старый Хеппенстолл прочитал проповедь, продолжавшуюся не больше двадцати минут. Ни Стегглз, ни сам священник этого не заметили, но мы с Клодом увидели, что старик уронил из своей папки по меньшей мере с дюжину страниц, когда поднимался на кафедру. Бедняга чуть замешкался посередине проповеди, но никто ничего не понял, и Стегглз ушёл в полной уверенности, что двадцать минут — предел для Хеппенстолла. В следующее воскресенье мы слушали Такера и Старки, и оба они говорили больше тридцати пяти минут, поэтому Стегглз распределил гандикап так, как ты видишь на карточке. Ты должен войти к нам в долю, Берти. Понимаешь, у меня нет ни гроша, и у Юстаса нет ни гроша, и у Бинго Литтла нет ни гроша, так что тебе придётся финансировать наш синдикат. Не сомневайся. Мы набьём карманы деньгами, как дважды два! Ну, нам пора. Внимательно всё обдумай и позвони мне позже. И если ты подведёшь нас, Берти, пусть проклятье кузена… Пойдём, Клод, старичок.
Чем больше я размышлял, тем больше мне нравилось это предприятие.
— Что скажешь, Дживз? — спросил я.
Дживз мягко улыбнулся и выплыл из комнаты.
— В Дживзе отсутствует спортивный дух, — заметил Бинго.
— Но во мне он присутствует. По-моему, дело верное. Клод прав. Это всё равно, что найти деньги на дороге.
— Так держать! — воскликнул Бинго. — Наконец-то передо мной забрезжил свет! Скажем, я поставлю на Хеппенстолла десятку. Когда выиграю, поставлю на Розовый Мяч в Кэтвике через неделю; когда выиграю, поставлю на Ондатру в Люисе; когда выиграю, у меня соберётся кругленькая сумма для скачек в Александр-парке десятого сентября, где я точно знаю победителя. Информация прямо из конюшен.
Для меня это прозвучало, как отрывок из «Дома, который построил Джек».
— А затем, — продолжал малыш Бинго, — у меня появится возможность навестить дядю и припереть его к стенке. В душе он большой сноб, и когда я сообщу ему, что женюсь на дочери эрла…