На его месте человек мрачный показался бы отвратительным, а бьющее через край веселье Финго делало его похожим на размалеванного клоуна. Службу на кухне Финго исполнял в качестве наказания, и она была временной. Будучи резчиком по дереву, он работал в плотницкой мастерской. Финго ужасно возгордился, когда ему позволили вырезать из дерева фигуру Блаженного Лейбовица, и настоятель приказал перевести его на кухню до тех пор, пока не проявит должного смирения. Между тем недоконченная скульптура Блаженного так и валялась в мастерской.
Ухмылка Финго исчезала по мере того, как он приглядывался к Френсису, а тот сгружал кукурузу и воду с норовистой ослицы.
- Ты похож на больную овечку, парень, - сказал он послушнику. - Что случилось? У отца Чероки опять был припадок злости?
Брат Френсис покачал головой:
- Да нет, я бы не сказал.
- Тогда что не так? Ты и вправду заболел?
- Он приказал мне вернуться в монастырь!
- Что-о-о?
Финго перекинул волосатую ногу через спину осла и ступил на землю. Поглядев на брата Френсиса сверху вниз, он хлопнул его мясистой ладонью по плечу и наклонился, чтобы получше рассмотреть его лицо.
- У тебя что, желтуха?
- Нет. Он думает, что я. - Френсис покрутил пальцем у виска.
Финго рассмеялся.
- Ну это понятно, тоже мне новость. Но почему он тебя назад-то отсылает?
Френсис смотрел на сундучок, стоявший у его ног.
- Я нашел вещи, принадлежавшие Блаженному Лейбовицу. Стал ему рассказывать, а он не верит. Даже объяснить ничего не дал. Он...
- Чего-чего ты нашел?
Финго недоверчиво улыбнулся, потом опустился на колени и открыл сундучок. Послушник с тревогой следил за его действиями. Монах потрогал пальцем стеклянные цилиндрики с усиками и тихо присвистнул:
- Никак амулеты горных дикарей? Это древность, Франциско, настоящая древность. - Он увидел записку на крышке ящика и поднял глаза на печального Френсиса. - А это что за каракули?
- Древний английский.
- Мне не приходилось его учить, разве что песни для хора.
- Это написано самим Блаженным.
- Это? - Брат Финго таращился то на записку, то на Френсиса, то снова на записку. Внезапно он покачал головой, захлопнул крышку и встал. На лице его появилась натянутая улыбка.
- Может, отче и прав. И вправду, иди-ка назад и попроси брата Аптекаря сварить тебе какое-нибудь из его снадобий из жабьего дерьма. Это лихорадка, брат.
Френсис пожал плечами:
- Наверное.
- Где ты нашел эту штуку?
- Вот у той дороги, за холмиками, - показал послушник. - Я сдвинул несколько камней, и вдруг случился обвал. Я нашел там подземелье. Можешь сам посмотреть.
Финго покачал головой:
- Нет, мне трогаться уже пора.
Френсис зажал ящик под мышкой и, пока Финго возился со своим ослом, побрел было по направлению к монастырю. Но пройдя несколько шагов, послушник вернулся.
- Послушай, Пестрый, ты можешь уделить мне две минуты?
- Ну, - ответил Финго, - чего тебе?
- Ты только пойди и загляни в дыру.
- Зачем?
- Если она там есть, ты скажешь об этом отцу Чероки.
Занесший было ногу, чтобы влезть на спину осла, Финго замер, потом опустил ногу обратно.
- Ладно, если ее там нет, я скажу об этом тебе.
Две недели голодания брали свое. Через две-три мили он начал спотыкаться. Когда же до монастыря оставалось около мили, Френсис потерял сознание. И только под вечер его, лежавшего на дороге, заметил отец Чероки, возвращавшийся со своего объезда. Чероки торопливо вылез из седла и смачивал водой лицо юноши до тех пор, пока тот потихоньку не начал приходить в себя. На обратном пути Чероки встретил груженых ослов и остановился послушать рассказ Финго, подтверждавший находку брата Френсиса.
Хотя священник не склонен был верить, что Френсис обнаружил что-нибудь действительно важное, он пожалел, что был так нетерпелив с мальчишкой. Заметив, что содержимое ящика рассыпалось на дороге, и бегло взглянув на записку на крышке - Френсис тем временем, слабый и смущенный, сидел на краю дороги, - Чероки подумал, что теперь он скорее склонен считать бессмысленную болтовню послушника результатом романтической фантазии, нежели безумием или бредом. Он не спускался в подвал и не рассматривал бумаги, но во всяком случае, было ясно: во время исповеди юноша рассказывал не о галлюцинации, он просто неверно истолковал происшедшее.
- Ты можешь завершить исповедь, как только мы вернемся, - мягко сказал он, помогая Френсису вскарабкаться на кобылу сзади него самого. - Я думаю, что смогу отпустить твои грехи, если ты не будешь настаивать, что святые самолично пишут тебе записки. Договорились?
Брат Френсис был слишком слаб в эту минуту, чтобы настаивать на чем бы то ни было.
4
- Вы правильно поступили, - проворчал наконец настоятель. Вот уже минут пять он медленно вышагивал по келье, его широкое крестьянское лицо, изборожденное морщинами, было сердито напряжено, в то время как отец Чероки беспокойно ерзал на краешке стула. С тех пор, как священник, по приказу настоятеля, пришел к нему в келью, тот молчал. Чероки даже слегка вздрогнул, когда настоятель Аркос наконец произнес эти слова.
- Вы правильно поступили, - повторил настоятель, останавливаясь посреди комнаты, и покосился на приора, понемногу начинавшего расслабляться. Было около полуночи, и Аркос собирался удалиться на час-другой для сна перед заутреней и обедней. Еще влажный и растрепанный после купания в бочке, он, как казалось отцу Чероки, походил на медведя, не вполне удачно превратившегося в человека. Настоятель был одет в рясу из шкуры койота, и единственным отличительным признаком его сана служил наперсный крест, висевший на груди и вспыхивавший на черном мехе от света свечей при малейшем движении. В этот момент он менее всего походил на священника; напротив, мокрые волосы, свисавшие на лоб, короткая торчащая борода и шкура койота делали его похожим на воинственного вождя, едва сдерживающего ярость после недавнего сражения.
Отец Чероки, происходивший из денверского баронского рода, очень серьезно относился к внешним атрибутам власти. Он всегда почтительно вел себя по отношению к человеку, носящему регалии, стараясь не обращать внимания на его личные свойства. В этом смысли Чероки следовал вековой придворной традиции. Таким образом он поддерживал сдержанно-дружественные отношения с символами настоятельской власти - пастырским перстнем и наперсным крестом; но заставлял себя не замечать чисто человеческие качества аббата Аркоса. В данных обстоятельствах это было довольно трудно: преподобный отец настоятель, разгоряченный после купания, шлепал босиком по комнате. Он, очевидно, только что срезал мозоль и сильно поранился - большой палец весь был в крови. Чероки старался не обращать внимания, но чувствовал себя очень неловко.
- Вы понимаете, о чем я говорю? - нетерпеливо рявкнул Аркос.
Чероки помедлил с ответом.
- Прошу вас, отец настоятель, будьте чуточку поконкретней, если, конечно, это не нарушает тайны исповеди.
- А! Ну да! Черт меня побери! Он же вам исповедался, я совсем забыл. Хорошо, пускай он вам расскажет все заново, чтобы вы могли пересказать мне. Хотя, Бог свидетель, весь монастырь уже говорит об этом... Нет, не ходите к нему. Не будем нарушать таинства исповеди, я и сам вам все расскажу. Вы видели эти вещи? - настоятель махнул рукой на стол, где лежало содержимое Френсисова ящика.
Чероки медленно кивнул.
- Он выронил их на дороге, когда упал. Я помог их собрать, но не приглядывался.
- Значит, вы слышали, что он утверждает?
Отец Чероки отвел взгляд. Казалось, он и не расслышал вопроса.
- Ну ладно, ладно, - проворчал настоятель, - неважно, что он там утверждает. Посмотрите-ка сами внимательно и скажите, что вы обо всем этом думаете.
Чероки склонился над столом и начал тщательно разглядывать бумаги одну за другой, а настоятель тем временем продолжал ходить по келье, разговаривая не столько со священником, сколько с самим собой.
- Это невозможно! Вы правильно сделали, отправив его назад, прежде чем он еще что-нибудь раскопал. Но даже не это самое худшее. Хуже всего тот старик, о котором он болтает. Это переходит все границы! Я не знаю ничего более вредного для нашего дела, чем обрушившаяся лавина невероятных "чудес". Какие-то реальные события - пожалуйста! Для того чтобы произошла канонизация, должно быть доказано, что Блаженный сотворил некие чудеса. Но надо же знать меру! Посмотрите, Блаженный Чанг причислен к лику блаженных два века назад, а до сих пор не канонизирован. А почему? Да потому, что его орден слишком хотел этого, вот почему. Каждый раз, когда кто-то вылечивался от насморка, - это была чудодейственная помощь Блаженного. Видения в подвале, воскресение мертвых на колокольне - все это больше смахивало на истории о привидениях, чем на чудодейственные события. Может быть, два-три из них действительно произошли. Но как узнать, когда так много чепухи?
Отец Чероки поднял глаза. Костяшки его пальцев, опирающихся на край стола, побелели, лицо напряглось. Казалось, он не слушал.
- Простите, что вы сказали, господин настоятель?
- Что-что. А то, что то же самое может произойти здесь, - сказал аббат и продолжал шлепать туда-сюда по комнате. - В прошлом году - брат Нойон со своей веревкой палача. Ха! А за год до того - чудодейственное выздоровление брата Смирнова от подагры. Как? Возможно, после прикосновения к реликвиям нашего Блаженного Лейбовица, как утверждали молодые олухи. А сейчас этот Френсис. Он встречает паломника, одетого - во что бы вы думали? - в юбку из той самой мешковины, которую нацепили на голову Блаженному Лейбовицу, прежде чем повесить. А что у старика было вместо пояса? Веревка. Какая веревка? Ну конечно, та самая...
Настоятель замолк на полуслове, поглядев на Чероки.
- По вашему недоуменному взгляду я понимаю, что об этом вы еще не слышали. Нет? Ах да, вы не можете говорить. Нет-нет, Френсис этого не говорил. Вот что он сказал, - аббат Аркос постарался своим обычно грубым голосом изобразить фальцет. - Вот что он сказал: "Я встретил щуплого старика, и я думал, что это паломник, направляющийся в монастырь, потому что он шел той дорогой. И он был одет в старую мешковину, перевязанную обрывком веревки. И он сделал отметину на камне, отметина выглядит вот так".
Аркос достал из кармана своей меховой рясы клочок пергамента и поднес его к лицу. И хотя у настоятеля не очень получалось, он продолжал передразнивать брата Френсиса:
- "Ума не приложу, что это значит. А вы знаете?"
Чероки пристально посмотрел на непонятные буквы и отрицательно покачал головой.
- Я не спрашиваю вас, - рявкнул настоятель уже своим обычным голосом. Это спросил Френсис. Тогда я не знал.
- А теперь?
- А теперь знаю. Мне сказали. Это буква ламедх, а это - садхе. Древнееврейский.
- Садхе ламедх?
- Нет. Справа налево. Ламедх садхе. Произносятся, как звуки "л" и "ц". Если бы была огласовка, то можно прочитать, как "луц", "лоц", "лец", "ляц", "лиц" - что-то вроде этого. Если бы между двумя буквами были другие, то все могло бы звучать, как л-л-л... ну, догадайтесь!
- Лейбо... Не может быть!
- Может! Брат Френсис не додумался до этого. Постарался кто-то другой. Брат Френсис не придал значения ни мешковине, ни веревке висельника; сообразил кто-то из его дружков. Итак, что происходит? К ночи весь монастырь будет гудеть о том, что Френсис встретил самого Блаженного и тот сопроводил нашего дурачка туда, где валялась вся эта дребедень, и сказал: "Вот твое призвание".
Чероки озадаченно нахмурился.
- Брат Френсис так сказал?
- Нет!!! - заревел Аркос. - Вы что, оглохли? Френсис такого не говорил. Пусть бы только попробовал, я бы негодяя... Но он рассказывает об этом с невероятным простодушием, я бы даже сказал - с тупостью, а выводы делают другие. Я с ним еще не беседовал; послал ректора Меморабилии расспросить его.
- Мне кажется, будет лучше, если я сам поговорю с братом Френсисом, пробормотал Чероки.
- Да уж! Когда вы вошли сюда, я, по правде говоря, собирался вас живьем зажарить. За то, что вы отослали мальчишку сюда, я имею в виду. Разреши вы ему остаться в пустыне, не заварилась бы вся эта каша. Но, с другой стороны, останься он там, невозможно себе представить, что бы еще откопал этот парень в подвале. Так что вы все же правильно сделали, прислав его обратно.
Чероки, отправивший Френсиса в монастырь совершенно по другим соображениям, предпочел промолчать.
- Поговорите с ним, - проворчал настоятель, - и пришлите потом ко мне.
В понедельник, ярким солнечным утром, брат Френсис робко постучался в кабинет настоятеля. Послушник славно выспался на жесткой соломенной подстилке в старой, привычной келье, да плюс к тому съел менее привычный завтрак. Невозможно было восстановить истощенную плоть и освежить одуревшие от солнца мозги, но эти весьма относительные роскошества, по крайней мере, достаточно прояснили его голову, чтобы Френсис сообразил: у него есть основание бояться. Он так тихо постучал, что на его стук в дверь ответа не последовало. Френсис и сам-то своего стука не услышал. Подождав несколько минут, он собрал остатки мужества и постучал снова.
- Господин настоятель вызывал меня? - прошептал послушник.
Настоятель Аркос поджал губы и медленно наклонил голову.
- М-м-да, господин настоятель посылал за тобой. Войди и закрой дверь.
Брат Френсис затворил дверь и весь дрожа встал в середине комнаты. Настоятель вертел в руках те штучки с проволочками из старого ящика для инструментов.
- Или уместнее было бы, - сказал аббат Аркос, - чтобы ты посылал за преподобным отцом настоятелем? Ты ведь у нас теперь такой знаменитый - еще бы, само провидение избрало тебя, а? - Он ласково улыбнулся.
- А? - вопросительно хихикнул Френсис. - О нет, мой господин.
- Ну-ну, не спорь. За одну ночь ты достиг вершины славы. Провидение посчитало тебя достойным обнаружить этот... - настоятель широко обвел рукой реликвии, лежавшие на столе. - Это барахло; если я не ошибаюсь, прежний владелец называл это именно так?
Послушник только беспомощно пыхтел и силился изобразить улыбку.
- Тебе семнадцать лет, и ты, очевидно, идиот, так?
- Истинная правда, господин настоятель.
- Какое можешь ты представить оправдание тому, что вообразил, будто призван служить религии?
- Никакого, мой господин.
- Ах так! Значит, ты не чувствуешь призвания служить Ордену?
- О... Я чувствую... - задохнулся послушник.
- Но у тебя есть оправдание?
- Нет.
- Ты, маленький кретин, я хочу от тебя объяснений. Так как объяснений нет, я считаю, что с этого момента ты должен отрицать и свою встречу в пустыне с кем бы то ни было, и находку этого... этого старого ящика с барахлом, и все остальное, что я слышал от других монахов. Это всего лишь больное воображение!
- О нет, дом Аркос!
- Что - нет?
- Я не могу отрицать то, что видел собственными глазами, преподобный отче.
- Хм. Значит, ты встретил ангела. А может, это был святой? Или не святой? И он показал тебе, где искать?
- Я вовсе не говорил, что он...
- И вот из-за него ты вообразил, будто получил истинное призвание? Этот... это... - могу я назвать его "существо"? - сказал тебе: "обретешь голос", пометил камень своими инициалами, велел тебе поискать там, и ты откопал эту рухлядь. Так?
- Да, дом Аркос.
- И как ты оцениваешь твое мерзкое тщеславие?
- Ему нет прощения, господин учитель.
- Ты возомнил о себе настолько, что даже свое непомерное тщеславие считаешь непростительным! - заревел настоятель.
- Мой господин, я всего лишь червь.
- Хорошо. Отрицай только встречу с паломником. Ты же знаешь, никто больше не видел эту личность. Насколько я понял, он шел по дороге, ведущей сюда. И даже сказал, что, может быть, остановится в монастыре. И спрашивал про монастырь. Все так? Но тогда куда же он исчез, если и в самом деле существовал? Такой человек здесь не проходил. Врат, дежуривший на дозорной башне, не видел его. А? Ты признаешь, что просто выдумал его?