Иногда Старый Грач задавался вопросом: а что же, собственно, нашла в нем эта вкусная, белотелая бабенка? Особенной красотой он не блистал (и никогда не заблуждался на этот счет), да и сексуальной силою – тоже…
Может, она все же искала здесь какую-нибудь практическую выгоду? Что ж, в данном смысле, Грач был не плох. Постоянно подкидывал ей деньжонки, делал дорогие подарки. Но подарки эти Надя принимала без жадности, с равнодушной и ласковой ленцой.
И порою, лаская ее, заглядывая в чистые, светло-голубые ее глаза – такие же чистые, как ключевая вода, такие же голубые, как полуденное небо в ясную погоду – Салов думал: «А, может, и вправду любит? Почему бы и нет? Ведь можно же полюбить меня – такого! Ведь любят же иногда и таких»…
10.
* * *
Малое время спустя, оба они – разгоряченные, распаренные, – уселись рядышком на повлажневшей шкуре. Закурили. Помолчали, думая каждый о своем…
Надя покусала прилипший к губе кусочек папиросной бумаги. И затем – небрежным тоном:
– А что это у тебя за камушек на столе, а? – спросила она. – Я его только что заметила… Красивенький камушек, изящный. Это что же такое? Алмаз?
– Алмаз, – сказал, отдуваясь, Салов, – Король минералов!
Он еще не остыл, не успокоился. И дышал трудно, прерывисто, – словно только что взобрался на крутую гору.
– Ты точно подметила: камень удивительно красив и изящен… Причем, красота его – естественная, природная. Классический октаэдр! Тут ничего и делать-то не надо, – слегка только подправить кое-что, подшлифовать…
– Октаэдр? – протянула Надя.
Она поднялась – нагая, широкобедрая, – и низко склонилась над столом, разглядывая кристалл.
– Ну да. Это значит – кристалл с восьмью треугольными гранями, – наставительно сказал Салов. – Вообще-то в природе имеется только пять натуральных, так называемых «правильных» многогранников! Самый простой из них – это куб. То есть, шесть квадратов. А один из наиболее сложных – додекаэдр, состоящий из двенадцати пятиугольных плоскостей… Но у нас-то, в Якутии, самыми распространенными являются именно октаэдры! Ну и, конечно, встречаются еще примитивные плоские треугольники. Но те – не в счет…
– Вот как? – спросила задумчиво Надя, – почему же у нас – только такие?
– Кто знает? Такова здешняя специфика… Мир натуральных кристаллов – один из самых таинственных и еще не разгаданных до конца… Ведь даже сам процесс зарождения алмазов до сих пор вызывает споры! Ты знаешь, что еще сравнительно недавно существовала теория растительного происхождения их… Считалось, что алмазы растут семьями. Как грибы, или травы. И делятся на мужские и женские. И этого, кстати, никто до сих пор не может по-настоящему опровергнуть,…
– Ну, это уж совсем чепуха! – усмехнулась Надя. – Даже я, на что уж дура необразованная, и то знаю, что алмаз – это кристаллизованный графит. И возникает только в кимберлитовых трубках.
– Но вот вопрос: как возникает? – прищурился Салов. – Каким образом? Почему? Единого мнения на сей счет до сих пор ведь нету… Но, между прочим: алмаз действительно может там, в кимберлите, «расти»! Может увеличиваться в размерах, изменяться, наращивать грани… Это-то, кстати, известно! И тоже – малопонятно.
Как обычна, начав рассуждать о загадочном мире кристаллов, Старый Грач воодушевлялся, и его уже трудно было остановить. Да Надя и не стремилась к этому – наоборот! Сейчас она сама его подстрекала…
Она знала, что в эту минуту Грач – размякший от любви и взбудораженный разговором – ничего утаить не сумеет, откроет ей все…
– Ты сказал: октаэдры распространены в Якутии, – помедлив, проговорила она. И быстро, искоса, глянула на Грача. – Однако, Якутия наша большая… И такие камешки, все же, не везде, встречаются… Вот этот, зеленоватый, к примеру, он откуда – из каких же мест?
* * *
А спустя еще час – близко к одиннадцати – Надя оделась, попрощалась с ним нежно. И поспешила домой.
Но выйдя из переулка на просторный проспект, она оглянулась. Запахнула поплотнее шубку. И повернула не к дому – а совсем в другую сторону…
И вскоре она уже поднималась по лестнице пятиэтажного нового многоквартирного здания, расположенного в центре города.
Дойдя до площадки четвертого этажа, Надя остановилась. Передохнула. Тщательно поправила прическу. И надавила кнопку звонка на угловой двери, которую украшала желтая латунная табличка с надписью: «Инженер-строитель Н. Самарский».
* * *
А затем в старой баньке возле дома Салова произошла между двумя угрюмыми парнями весьма любопытная беседа:
– Значит, эта сука прямо туда поканала? – сказал первый.
– Прямо туда, – сказал второй. – Я ведь и раньше подозревал.
– Но ты как-то быстро успел воротиться… Смотри, старик, не ошибись! Ты – ручаешься?
– Об чем разговор! Я проводил ее точно – до того самого дома. Даже в подъезд вошел. И слышал, как она поднималась и как звонила и как потом хлопнула дверь…
– Н-ну, ладно. Нашим шефам в Хабаровске будет интересно узнать обо всем этом.
– Послушай, а Грач-то, как ты думаешь, может, он в курсе, а? Может, он… а?… Тебе не кажется?
– Да нет, вряд ли. Просто доверяет, любит. И это понятно… Вспомни, какая у них разница в возрасте! Ну, а теперь, к тому же еще, – весна!
– Весна, – пробормотал второй, – это конечно. Весной, как говорится, «щепка на щепку лезет»…
– Вот, вот. И, как поется в одной старой песне, – «звезда с звездою говорит»…
11.
* * *
Первым заговорил о женщинах Сергей – сутуловатый, медлительный, с нечистой прыщеватой кожей.
Вообще-то о них он думал беспрестанно, любил эту тему и пробовал затрагивать ее и раньше… Но полтора месяца назад, когда началась вся эта история, друзья его не поддержали. Иван попросту отмолчался. А Заячья Губа резко его оборвал, да еще и высмеял при этом.
.– Мы собрались здесь не для гульбы, а для работы, – заявил тогда Заячья Губа, – для дела! Такой шанс – один из тысячи. Да что там, – один из ста тысяч! И думать надо сейчас об этом, а не о бабах… А у тебя, у психа, только они одни на уме… А ты забыл, между прочим, как тебя из-за них лупили в Нюрбе и в Жиганске?!
– Ну и что ж, что лупили, – ухмыльнулся в ответ Сергей, – зато и бабенка мне в Жиганске подвернулась – ого! Чистый мед… До сих пор, как вспомню, – слюна брызжет.
– У тебя всегда, между прочим, – брызжет. И думаешь ты не головою, а противоположным местом… Но если б ты, все-таки, пошевелил мозгами, – ты бы понял… Нам же, болван, нельзя себя рассекречивать! Это во-первых. И во-вторых, где они, эти бабы? Откуда им здесь взяться?
– Ну, этот товар всюду можно сыскать. Например – у якутов. Ихнее стойбище находится недалеко, ты сам знаешь, верстах в трех. Я же туда ходил несколько раз за мясом, за самогонкой. И там есть…
– Неважно, что там есть, – живо перебил его Николай, – никаких борделей разводить здесь нельзя! Я запрещаю! И это не только мой личный приказ… Понятно?
Вот такой разговор случился возле старой шахты в середине марта.
С той поры прошло немало времени. Но весенние перемены в тайге день ото дня становились все заметнее, ощутимее… И наконец Сергею стало невтерпеж.
* * *
Он дождался того момента, когда Заячья Губа опять – по каким-то тайным своим делам – покинул шахту… И оставшись вдвоем с Иваном, развеселился, воспрянул духом. И вновь вернулся к излюбленной своей теме.
– Послушай, – сказал он, – что происходит? Почему мы должны сидеть, как в монастыре, или как в лагере? Заячья Губа, в общем-то, парень свой… Старый кореш и все такое… Но сейчас он что-то начал портиться. Обнаглел. Начальничка стал из себя строить, – ты не находишь? Завел здесь строгий режим…
– Да, пожалуй, – вяло согласился Иван, – но с другой стороны, его тоже можно понять. Он прежде всего заботится о конспирации.
– Конспирация! – поморщился Сергей, – при чем тут она? Я же не собираюсь бежать на прииск. Связываться с приисковыми лахудрами опасно – это каждый знает. Но ведь речь – не о них…
– Стало быть, – о якуточках? – Да.
– С ближайшего стойбища?
– Ну, конечно! Там есть один старик – Угатаев. Он изготовляет самогонку и продает из-под полы. И с ним живут две девочки. То ли внучки его, то ли какие-то племянницы. Я толком не понял – да это и не важно… Так вот, ими он тоже подторговывает…
– Угатаев? – спросил Иван. – Постой-ка. Я его, кажется, встречал когда-то.
– Верно. Это было два года назад, на Вилюе. Ну, а теперь старик сюда перекочевал.
– Когда ж он тут объявился?
– Да совсем недавно… В последний раз, когда я ходил в стойбище, я ведь именно у него и купил самогонку.
– Самогоночка у этого каина[9] отличная, – сказал, поглаживая усики, Иван, – и на Вилюе, помнится, мы неплохо попьянствовали. Но вот племянниц его, – убей меня Бог, – никак припомнить не могу… Я их, наверное, и не видел.
– Ты на них просто не обратил внимания. В ту пору они никуда еще не годились.
– А сейчас, – скептически усмехнулся Иван, – думаешь, годятся? Все равно, наверное, еще малы…
– Да нет, что ты, – засуетился Сергей, – они уже дозрели… И ты не сомневайся, дело это верное! Да и старик берет за них совсем недорого.
– Откуда ты все это знаешь? – с сомнением посмотрел на друга Иван.
– Так он мне сам сказал! Он меня сразу вспомнил, узнал. И, видать, обрадовался… И между прочим, – звал к себе в гости.
– Ну, в гости к нему я, конечно, не пойду, – сказал Иван решительно, – мы все-таки при деле. И покидать свое место не должны! Здесь у нас под боком учти, миллионные ценности.
– И не надо идти, – замахал руками Сергей, – не надо! О чем речь! Ты оставайся здесь, а я туда сам сбегаю… Сам сбегаю!
– Но погоди. А мать их согласится? Кто она, вообще? Ведь есть же у них родители?
– Вот в том-то и дело, что нету! Мать умерла…
– Ну, а отец?
– Отец сидит. Получил срок за драку. Перышком, по пьяному делу, одного мужичка зацепил…
– И что же – тот мужичок?
– Помер как-то невзначай.
– Значит, отец сидит, в сущности, за убийство?
– В общем, да. И вернется он теперь не скоро. Да ведь речь не о нем! Главное, старик остался с двумя прелестными крошками – и уже обучил их кое-чему… И я могу сегодня же организовать роскошный ужин! Предоставлю отличную самогонку, а на закусочку – двух маленьких, аппетитных, хорошо приготовленных куропаточек…
Чем больше Сергей говорил, тем сильнее возбуждался. Обычно вялый, медлительный, он сейчас дрожал мелкой дрожью. Он весь был охвачен каким-то болезненным нетерпением.
– Двух куропаточек!… Чем плохо, скажи?
– Так что ж тебе сказать, – пробормотал, свертывая папиросу, Иван, – если все получится тихо, аккуратно, – можно рискнуть. Валяй, тащи их сюда! Я, в общем, тоже люблю свежатинку…
12.
* * *
Женские! – это только сначала так ему показалось. Чуть приглядевшись, он понял, что у стола, на полу, на козьих шкурах, спят туземные девочки.
Одной, судя по всему, было лет пятнадцать-шестнадцать. Другая же выглядела совсем маленькой…
Худощавая и смуглокожая, она лежала – эта маленькая – возле Сергея. Она свернулась клубочком и подтянула голые острые свои коленки к подбородку. Черные растрепанные кудри ее смешались с рыжей шерстью, росшей у Сергея на груди.
С минуту Николай стоял у входа. Затем, широко и твердо ступая, подошел к лежащим ребятам. И начал поднимать их пинками.