— И черт его туда понес одного, — бормотал, не обращаясь, собственно, ни к кому, Володя. — Эти мне западники, ни с чем не считаются. Что хочу, то и ворочу. Хороши мы будем в Рангуне: с беглецом и с покойничком.
Тут Инка не выдержала и возмутилась.
— Ох, как ты начальства боишься! — сказала она, ожесточенно перемешивая в тазу лед. — Человек, можно сказать, со смертью борется, а у тебя одна забота: что о тебе скажут в Рангуне. Да не волнуйся, ничего не скажут: несчастный случай — и только. Ведь не ты же его укусил!
Володя хотел что-то возразить, но из комнаты Хагена послышался голос Тимофея:
— Сэйяма, можно мокрое холодное полотенце, пожалуйста?
— Сейчас, Тимофей, сейчас, миленький!
И Инка убежала.
Помолчав, Володя вновь завел свою песню:
— Нет, ты подумай, достукался все-таки! Никакой не случай, а именно достукался! Знал бы я — не купался бы с тобой, а сидел бы вот тут и держал бы его, дурака, за бороду.
Мне мешала какая-то смутная мысль, я не мог ее даже для себя сформулировать.
— Достукался? — машинально переспросил я. — А почему ты говоришь «достукался»?
— Ну как же! — обретя слушателя, вскипел Володя. — Как боялся человек змей, спал и видел их, проклятых, фотографии на ночь рассматривал — и все равно полез на рожон!
— Постой, постой, — сказал я, — никак не пойму. Объясни поподробнее.
— А чего тут не понимать? Скажем, я акул, к примеру, боюсь, сплю и вижу, как она меня жрет, брюхо белое, ротик ижицей… тьфу, мерзость! Да еще и не сожрет до конца, оставит одну ногу, к примеру… Так скажи ты мне: стану я лезть на рожон, заплывать далеко? Да лучше повеситься А сожрет меня акула — можешь смело говорить: поделом тебе, гражданин Левко, достукался.
— Подожди, — остановил я его. — Так ты хочешь сказать, что Хаген намеренно заплыл далеко… в смысле…
Разинув рот, Володя уставился на меня и не сказал ничего. Я тоже ждал от него продолжения. В таком положении и застала нас вошедшая Инка.
— Лучше ему, пьет! — радостно сказала она. — Много пьет! И смотрит! А что это с вами?
— Скажи, пожалуйста, Инна, — начал я издалека, — ты бы стала гулять по пляжу в туристских ботинках?
Инка медленно опустилась в кресло, а Володя, наоборот, так и подскочил:
— Опа! — завопил он. — Ребята, все ясно! Опа!
— Что ты все шумишь, — с досадой сказала Инка. — Тимофей сказал, что он сейчас заснет, а ты «опа, опа»!
— Ребята, — сатанинским шепотом захрипел Володя, — ребята, он ходил в какое-то змеиное место!
— Правильно, — сказала Инка, — я тоже так подумала, то есть не подумала, а что-то в подсознании такое… И еще, знаете, он был в резиновых перчатках.
Тут уж оба мы подпрыгнули.
— Как в перчатках? — возмутился я. — И ты сразу нам об этом не сказала?
Инка пожала плечами.
— Что ж вы думаете, его так в перчатках и привезли? Не было на нем никаких перчаток. Это мне сейчас в голову пришло, а тогда я просто подумала: руки у него как-то странно пахнут, резиной.
— Я ж и говорю! — взвился Володя и тут же перешел на шепот: — Я ж и говорю: не бывает таких совпадений. Чтобы человек боялся змей и на змею нарвался? Простите великодушно, в мире все увязано!
— Ну а если в мире все увязано, — сказал я, — то давай увязывать и другое. Один сбежал на острова, а другой, как ты говоришь, на змею нарвался. И все в один день. Совпадение?
Володя задумался.
— Н-нет, конечно, — сказал он после паузы с неохотой. — А вообще-то, может быть, мы того? В огороде бузина, а в Киеве дядька? Какая связь?
— А такая, — медленно сказал я, зная, что ни одно мое слово не пропадает впустую, — такая, что ушел на острова тот, кто клад искал, а змея ужалила того, кто об этом кладе знал больше другого. Общее звено имеется? Имеется. Какое?
— Клад, — неуверенно сказала Инка.
— Правильно, клад, — согласился я. — Один мешал другому… — и был выслан на острова. Причем хитренько выслан, практически добровольно. Хаген провоцировал Зо Мьина на уход, а зачем? Чтобы самому без помех отправиться в какое-то змеиное место.
— Да, но не мог же Хаген предвидеть, — задумчиво проговорила Инка, — что все отправятся на поиски. Это надо знать Ла Туна, как мы его знаем.
— А ему мешал только один человек! — уверенно сказал я.
— Один? — переспросила Инка. — А Бени?
Тут мне нечего было возразить: Бени никак не вписывался в мою схему.
— Ладно, — сказал я, подумав, — Оставим пока Бени в сторонке и возьмем ситуацию, так сказать, в чистом виде.
— Валяй, — великодушно согласился Володя. — Бери, чего там.
И в эту минуту вошел Тимофей.
— Заснул, — сказал он, счастливо улыбаясь. — Пульс хороший Обедать будете?
Никто из нас не шевельнулся,
— Скажите. Тимофей, — заговорил я. — Местные люди, которые привезли профессора Бооста, они еще здесь?
— Да, наверно, я думаю, — с усилием ответил Тимофей, не сразу, видимо, поняв, о чем его спрашивают. — Да, сэйя, я предполагаю, что здесь. Они ждут узнать, не нужна ли нам какая-то помощь. Надо сказать им, что все пока хорошо.
Он повернулся было идти, но я остановил его.
— Спросите их, Тимофей, нет ли здесь поблизости еще Других мест, названия которых связаны со змеями.
— Ну, почему названия? — сердито проговорил Володя. — Упрощаешь, старик.
Я взглядом попросил его помолчать.
— Названия которых связаны со змеями, — повторил Тимофей. Здесь, поодаль от больного, из строгого врача он превратился вновь в послушного студента.
— Ну, почему названия? — вновь спросил Володя, когда Тимофей ушел.
— А правда, Саша, — сказала Инка, — это было бы слишком просто.
— Да потому названия, — ответил я, — что Хаген раньше здесь не бывал. Он может судить лишь по названию.
Тимофей вернулся минут через десять: видимо, крестьяне оказались словоохотливы.
— Да, сэйя, — сказал он, — совеем недалеко, около рыбной деревни…
— Рыбацкого поселка, — поправила его Инка.
— Да, сэйяма, спасибо, около рыбацкого поселка находится пагода, местные жители называют ее Змеиной. Она стоит на больших камнях, а под камнями живут змеи, очень много змей. Рыбаки дают им еду, когда уплывают в море. Отсюда и название, — с улыбкой закончил Тимофей, видимо, вспомнив клише из какого-то учебного текста.
— Ну, ты даешь, старик, — сказал мне Володя.
— И еще я узнал, сэйя, — продолжал Тимофей, — что эта пагода не новая, напротив — очень старинная, никто не помнит, когда ее построили Может быть, и четыреста лет назад.
— Ну, ты да… — начал было вновь Володя и осекся. Он смотрел на Тимофея с восхищением И в самом деле, умница наш Тимофей не только «вычислил» все, о чем мы тут только что рассуждали, но и внес необходимые коррективы в мой вопрос. Что толку было бы в Змеиной пагоде, если бы она была построена недавно.
Тут с моря послышался рокот мотора.
— Ура! — сказала Инка и вскочила. — Наши приехали!
Мы все побежали на веранду, все, кроме Тимофея. Место врача было возле больного, и он, преодолев любопытство, ушел в комнату Хагена.
15
Напротив нашего бунгало невдалеке от берега стояло небольшое двухмачтовое суденышко. Точнее, передняя жердь была даже не мачтой, а флагштоком, на ней полоскались: три треугольных черных флажка, на второй — косая рея со скатанным парусом. Что-то мне не очень понравились эти черные флажки, ассоциации были, прямо сказать, не слишком приятные. Впрочем, кроме флажков, ничего пиратского в суденышке не было: груда зеленых сетей на палубе, два шалаша, один пониже, другой повыше, поставлены впритык, из-под шалашей на берег с любопытством глядели темнокожие люди. И еще — такого я не видел — длинная толстая штанга, на конце которой поблескивал мокрый гребной винт, поднята была на корме: видимо, при запуске мотора эта штанга опускалась в воду.
От суденышка к берегу по пояс в воде, задрав юбки чуть ли не до подмышек, шли наши тьюторы — Ла Тун и Тан Тун. Даже издали было видно, что они устали и злые как черти. Ни профессора Ба, ни тем более Зо Мьина не было видно.
Когда Ла Тун и Тан Тун поднялись на второй этаж и сели в кресла в холле, мы засыпали их вопросами:
— Ну, что там, на острове?
— Нашли что-нибудь?
— Был там Зо Мьин?
— А где Бени?
Мы говорили по-русски: деликатничать было не перед кем.
— Вот что, товарищи, — выждав паузу, мрачно сказал Ла Тун, Тан Тун был совершенно измочален и не проронил ни слова, — наша поездка, похоже, закончена. Собирайте вещи, мы поедем в Тавой на этом корабле.
То, что Ла Тун назвал суденышко «кораблем», нам, русистам, не казалось странным: мы и сами-то не слишком разбираемся во всех этих карбасах, шхунах и шаландах. Мы и сами понимали, что наша поездка практически исчерпала себя, но одно дело умом понимать, а другое — услышать вчуже, да еще сказанное таким безнадежным тоном. Нам всем троим было очень жалко, что вот так придется расставаться с Маумаганом. Но возражать, конечно, не стали. Мы молча сели, и я не нашел ничего лучшего, как спросить:
— Так где же все-таки Бени?
— Бени просил передать вам свои извинения за невольную мистификацию. Он перешел на ган-боат… как это будет по-русски?
— На канонерскую лодку, — подсказал Тан Тун.
— Да, на канонерскую лодку береговой обороны. Там, за островами, ходит чужая яхта, моряки хотят ее отогнать, а нас попросили уехать. На всякий случай.
— Так кто же такой этот Бени? — спросил Володя.
— Он не профессор и не француз, вы, наверное, сами уже догадались.
При этих словах Инка быстро взглянула на меня. Я не моргнул и глазом.
— Мистер Ба — сотрудник службы сыска. Они там, в Рангуне, перехвалили телеграмму на имя Зо Мьина — телеграмму из Таиланда, от какого-то Генри Бадхолда: «Рейс ТГ-301, прибывает 0790 Эйч-Эр-Эс двадцать шестого, встретить аэропорту». Этого Генри Бадхолда у нас хорошо знают, он скупает древности из Пагана. Вы же знаете, после землетрясения в Пагане исчезло много древностей. Ну, вот и решили посмотреть, что за дела у Зо Мьина в Маумагане. Бени просил передать вам всем свои извинения.
— А Зо Мьин? — спросил я.
— Что Зо Мьин? — рассердился Ла Тун и тут же спохватился: — Извините, Александр Петрович, я немного устал, и у нас мало времени, люди ждут. А Зо Мьина на острове нет, и его катера тоже. Каменный столб мы нашли, все вокруг разрыто. Мистер Боост, конечно, большой шутник… Кстати, где он? Я что-то его не вижу.
В двух словах нам пришлось изложить суть происшедшего. Усталость Ла Туна как рукой сняло.
— Где Тимофей? — закричал он, вскакивая. — Я кого здесь оставил?
Подхватив намокшую юбку, он крупными шагами направился в комнату Хагена. Вскоре оттуда раздались возбужденные голоса: громкая ругань Ла Туна и оправдывающийся тенорок Тимофея.
Тан Тун тоже поднялся, но, прежде чем идти смотреть на укушенного, повернулся ко мне и сказал:
— Сэйя, честное слово, тут есть о чем подумать.
— Разумеется, есть, дорогой мой Тан Тун, — согласился я, — но ты же слышал: нам некогда. Мы уезжаем.
— Я все сделаю! — быстро проговорил Тан Тун и пошел успокаивать разбушевавшегося коллегу.
Впрочем, его вмешательства не потребовалось: у постели больного наш Тимофей сумел-таки постоять за себя. Шаткая дверь каморки Хагена открылась, и оттуда вышел обескураженный Ла Тун. Тимофей же, высунувшись, сказал ему вслед для большей убедительности по-русски:
— Я запрещаю вам шуметь, сэйя, извините.
Ла Тун жалобно посмотрел на меня и пробормотал:
— Ну, черт задери… ну, что я буду говорить ректору?
Он вышел из коридорчика в холл, тяжело рухнул в свое кресло. Володя протянул ему сигарету, он не глядя взял ее, закурил.
— Спасибо, хоть вы на месте, — проговорил он. — Больше никого с собой брать не будем. Ездили-ездили, все было так хорошо, и вот, пожалуйста: все разбрелись, как эти…
— Как тараканы, — подсказала Инка.
Сравнение насмешило Ла Туна: видимо, оно было ему в новинку.
— Да, как тараканы! — с удовольствием повторил он и, сделав еще несколько затяжек, выбросил сигарету за окошко.
— Послушай, Ла Тун, — приблизясь к нему, хитренько заговорил наш Тан Тунчик. — Зачем ты так переживаешь? Все наши на месте. Ну, пусть один укушенный, так это даже лучше: спать теперь будет, никуда не уйдет… По крайней мере, до Рангуна.
Ла Тун махнул на него своей толстой рукой, однако, даже отвернувшись, продолжал слушать.
— А что касается Зо Мьина, — продолжал искуситель Тан Тун, — так он же не наш, не институтский. Кто его вписал в наши бумаги, пусть тот и отвечает. Ну, что мы будем плакать о нем? Теперь его ищет полиция
Ла Тун пожал плечами с таким видом, как будто говорил: все равно неприятно.
— Ты хочешь оправдаться перед ректором? — вкрадчиво говорил Тан Тун. — Конечно, хочешь.
Ла Тун молчал.
— У нас ведь есть один шанс. Извините, товарищи, по-русски мне трудно…
И, наклонившись к Ла Туну, Тан Тун быстро и напористо заговорил по-бирмански. Толстяк слушал его с недоверчивым интересом.
— Да, но черт его задери!.. — воскликнул он вдруг по-русски. — Как мы узнаем, куда он ходил, если он будет спать трое суток?
— Ну и что? Подождем, когда спящий проснется, — спокойно возразил Тан Тун, но коллега не оценил его шутки.
— Как подождем? — воскликнул он и хотел вскочить, но Тан Тун удержал его за плечи. — А вдруг он умрет?
— Не умрет, здесь врач.
— Но ты же сам слышал, моряки нам сказали…
— Они не знали, что у нас здесь больной.
Ла Тун погрузился в угрюмое оцепенение. Должно быть, ему и самому не улыбалось оказаться сегодня вечером в тавойском гест-хаузе, но сомнения были слишком велики. Сами же приключения и поиски сокровищ его совершенно не интересовали. Он мог бы сказать, что с сегодняшнего дня на всю жизнь по горло сыт сокровищами. С другой стороны, какой блестящий шанс оправдать нашу неудачную экспедицию перед ректором У Эй Чу! Видя, что Ла Тун в тяжких сомнениях, я решил вмешаться.
— Послушайте, коллеги, не надо отпускать баркас. Пусть рыбаки отвезут нас к Змеиной пагоде.
Володя до сих пор не устает повторять, что это была совершенно гениальная реплика: «Старик, ну просто — мене, текел и этот, как его, упростим! Ты все исчислил, взвесил и разделил! Конгруэнтно!» Кстати сказать, Володя питал слабость к старинным изречениям и безбожно их перевирал. До сей поры ре знаю, было ли это игрой или следствием верхоглядства при чтении.
Но, кажется, я отвлекся. Я очень благодарен был Инке и Володе, что они не стали меня перебивать и дали возможность спокойно и последовательно изложить все наши соображения. Тан Тун был в восторге от нашей логики, Ла Тун же утешился мыслью, что «корабль» не надо отпускать, а значит, все еще можно поправить. Даже дерзкое «пусть отвезут нас», даже эта заявка устроила осторожного Ла Туна: по крайней мере, вся наша компания будет у него на глазах и не разбредется по окрестностям Маумагана.
Иными словами, через десять минут все было кончено, и мы впятером рысцой побежали к берегу, возле которого терпеливо покачивался рыбацкий баркас, Тимофей стоически перенес известие о том, что мы его покидаем: никакие сокровища мира не заставили бы его нарушить Гиппократову клятву. Он только вручил Тан Туну жестяную коробочку с сывороткой и шприцем и настоятельно призвал нас быть благоразумными. Володя больше веровал в бальзам миссис Рузи и время от времени ощупывал рукой баночку в кармане своих джинсов.