— Осень, товарищ капитан.
— Небось, и пирожки идем кушать?
— Так точно.
— А почему не едешь на место происшествия?
— Какое место происшествия?
— Квартирная кража.
— Мы же вчера там все отработали…
— Я говорю про сегодняшнюю кражу.
— И сегодня? — не поверил Леденцов.
— Они стали ежедневными, дорогой, а потом будут две на дню, потом три…
Петельников говорил с веселым сарказмом, и Леденцов никак не мог уловить, против кого он направлен — против него или против обнаглевшего вора.
— Машина ждет, адрес у водителя.
— А вы не поедете, товарищ капитан?
— Я с утра мечусь по скупочным и комиссионным, ищу дубленку дамскую, часы золотые, кофту синюю, туфли бежевые и ложку серебряную. А другие дела стоят!
Почему-то новая кража Леденцова поразила. Видимо, сознание, числившее до сих пор этого домушника в мелких птицах, все переоценило в момент. Леденцов стоял и не мог сообразить, что хотел сделать и куда бежал. Поесть пирожков. Пятая кража…
— И я не имею морального права искать этого вора, — чуть таинственно поделился Петельников.
— Почему?
— Если поймаю, то убью его на месте.
— Бывали преступники и покрупнее, товарищ капитан.
— Но мне понятные!
Леденцов застегнул куртку, намереваясь идти в машину. Но Петельников вдруг отчеканил звонко:
— Лейтенант, вы мой подчиненный?
— Так точно, товарищ капитан.
— Приказываю! Выехать на место происшествия, кражу раскрыть и преступника задержать.
— Есть, товарищ капитан.
Лейтенант улыбнулся. Любил он Петельникова, прежде всего, за веселость, без которой в уголовном розыске что в море без пресной воды. Шутит, когда за серию нераскрытых краж, того и гляди, потащат на ковер…
Леденцов позвонил в квартиру. Кругленькая старушка открыла дверь не спрашивая и улыбнулась молодыми ямочками на щеках. Обворованные редко встречали улыбками. Но удивила тишина.
— Никого нет?
— А кто должен быть?
Он опередил следователя и всю бригаду. Без эксперта ходить по квартире не полагалось, и Леденцов остался в передней.
— Что случилось, бабушка? — не решился он на официальную «гражданку».
— Вышла я в булочную да за кефиром. С часик отсутствовала. Прихожу — господи помилуй, все растворено, как бес какой ходил. Ну, с перепугу-то я и навертела «ноль два».
— Ничего в квартире не трогали?
— Все уже позакрывала и прибрала.
— Бабушка, неужели вы не смотрите телевизор? До прихода милиции ничего нельзя трогать!
Леденцов прошелся по однокомнатной квартирке. Чистота и порядок. Что же тут делать следователю с экспертом?
— Вы не волнуйтесь, все цело, — успокоила она.
— То есть как цело?
— Да ты присядь, — велела она заинтригованному Леденцову.
Он сел на диван. Старушка тоже примостилась на каком-то, вроде бы детском, стульчике. В круглых и больших очках, в клеенчатом фартуке, с седыми волосами, прихваченными тесемкой, она походила на камнереза.
— И деньги целы, и вещи. Зря я органы потревожила. Видать, вор передумал, а то и совесть пробудилась.
— Скорее всего его спугнули.
— Нет, не спугнули.
— Откуда вы знаете?
— По одной махонькой пропаже.
— Вы же сказали, что все цело…
— Да такая пропажа, что бог с ней.
— Бабушка, не бог с ней. Для вас пустяк, а для нас улика.
— Варенье пропало.
— «Варенье» в смысле… То есть как варенье?
— Натуральное, сама варила.
Леденцов умолк. Он знал, что нужно задать следующий вопрос, точный и умный, но это варенье сбило своей неуместностью. Для чего домушнику варенье? После дубленок, золотых часов… Опять для женщины?
— Из каких плодов? — попробовал он вернуться на путь криминалистики.
— Из клубники.
— Сколько банок украдено?
— Полбанки.
— Взял уже начатую банку?
— Нет, взял-то он целую, но отполовинил.
— Ничего не понимаю… Взял банку клубничного варенья, отложил полбанки и унес?
— Нет же, молодой человек… Полбанки варенья унес, да только не в банке, а в желудке.
Леденцов оторопел. Не разыгрывает ли его эта старушка-каменотес?
— Хотите сказать, что варенье он съел?
— Ага, на кухне, ложечкой.
Разыгрывает. Или скормила внуку да позабыла. Что же, вор подобрал отмычки, открыл замок, проник в квартиру, съел полбанки варенья и ушел? И его ущипнула злость против этой пожилой гражданки, городящей несуразицу. Он тут же поймал себя на том, что злобится против вора, но без той веселости, которая была у капитана. А злоба в их деле не помощник. Да и круглые глазки с очками, круглые щеки с ямочками обескураживали. И вора она не придумала; иначе откуда бы она узнала про его манеру все открывать и распахивать?
— Банку, ложечку не трогали?
— Вымыла, милый, — закручинилась хозяйка и в успокоение предложила: — Чайку не выпьешь? С клубничным вареньем?
— С остатками из-под вора, то есть от вора? — усмехнулся Леденцов. — Где у вас тут телефон?
Старушка виновато засуетилась и провела его в переднюю, к полке. Он набрал номер. Голос у Петельникова был ждущий и тревожный.
— Товарищ капитан, все цело. Но преступник съел полбанки клубничного варенья.
Леденцов не знал, как он почувствовал и чем, но в эту короткую паузу от капитана потекла слаботочная радость.
— Теперь мы его поймаем, — вздохнул Петельников.
— Как?
— Сделаем анализ варенья. Попроси-ка у хозяйки пару баночек.
— Я серьезно, товарищ капитан…
— Леденцов, это подросток.
9
Еще когда говорил по телефону с Леденцовым, еще не положив трубки и не глянув на карту, еще ничего не обдумав и не решив, он уже прилип мыслью к этой восьмилетке, единственной в микрорайоне…
Петельников медленно взошел по лестнице на второй этаж с неожиданным чувством — не то мысль философская, не то печаль.
Все школы похожи. Уроковой тишиной, длинными коридорами, запахом натертых и перетертых полов… Давно ли он кончил школу? Как давно он кончил школу…
Шли уроки. Петельников намеревался начать с директора, а еще лучше — с завуча. Вполне возможно, что кто-нибудь из них свободен. Он побрел, разглядывая двери.
В темном тупичке сопели. Он стал, намереваясь спросить про канцелярию или учительницу.
— Отпусти, — попросил слезный голос.
— А будешь про меня трепать?
Петельников пригляделся. Длинный костистый парень, растопырившись по-паучьи, душил приемом второго, щупленького.
— Отпусти, — уже с хрипотцой попросил щуплый.
— Отпусти, — попросил и Петельников.
Костистый глянул на постороннего без интереса и задышал настырнее, видимо вжимая свои тренированные кисти. Петельников ухватил его за шиворот без всяких приемов и так рванул на себя, что парень с картонной легкостью оказался перед его лицом.
— Я не учитель, могу и оплеуху дать, — разъяснил Петельников.
— Не имеете права, — смекнул костистый, что нарвался на силу, и поэтому вспомнил о законе.
— Кто это тебе сказал?
— На правоведении. Бить нельзя.
— Разве я бить собираюсь? И разве на правоведении не сказали, что каждый гражданин обязан вступаться за жизнь и здоровье другого гражданина?
— Какого гражданина? — не понял костистый, тараща глаза и отдуваясь.
— Которого душил.
— Это Чулюка, отличник.
— Отличники тоже люди.
— У нас поединок, — нашелся парень.
— А он согласен? — Петельников поискал взглядом убежавшего Чулюку. — А силы равные? А весовая категория одна?
— Он без весовой категории заслужил…
— За что же?
— Я с бабкой живу, — насупился парень. — Она часто в школу приходит. А он ее обзывает Ром-бабой.
— Почему же Ром-бабой?
— Меня Ромкой зовут…
Звонок школу разбудил. Вокруг сразу заклубились какие-то группки, стайки, цепочки и повлекли этого Ромку в даль коридора. Петельников стоял, оглушенный непривычным гомоном. Вернее, забытым, а теперь всплывшим из отстойников памяти и задевшим той грустью, которая прикоснулась к нему еще на лестнице.
— Вы кого ищете? — спросила пожилая женщина, — конечно, учительница и, конечно, математичка, что Петельников определил по какой-то геометрической строгости лица.
— Директора или завуча…
— Обе в роно.
— Пожалуй, мне нужны классные руководители восьмых, — отмел он все другие классы. — Я из милиции.
— Пойдемте в кабинет…
Они оказались, видимо, в учительской, в уютном уголке под портретом Макаренко, в низких мягких креслицах вокруг журнального столика — только кофе не хватало. Петельников не то чтобы развалился, но сел вольготно, коли выпало редкое время отдохнуть в мягкой мебели. Да и разговор предстоял сложный. Но трое классных руководительниц — та, которая его привела, еще одна пожилая и третья, лет тридцати, — не сели, а полуприсели, как на жердочки, готовые сорваться и бежать. И он вспомнил, что у них всего лишь десятиминутная перемена.
— Что случилось? — спросила первая, приготовившись к дурной вести и заранее опечалившись.
Петельников не любил рассказывать о преступнике до конца следствия; тем более об этом, о непонятном и еще не пойманном.
— Потом доложу, хорошо? Мне сперва надо отыскать парнишку, в чем надеюсь на вашу помощь.
Вторая учительница, чуть сонная и думающая вроде бы о своем, вздохнула:
— Как что, так к нам.
— Естественно: восьмилетка, — ответила молодая.
— Почему естественно? — заинтересовался Петельников.
— Небольшой процент способных ребят идет в среднюю школу и потом в вузы. А остальные — в ПТУ, девушки — в педагогические и медицинские училища.
— Не понимаю.
— Что вы не понимаете?
Молодая учительница смотрела на него строго, как на опоздавшего. И Петельников подумал, что лицом она перестрожила обеих пожилых, и он тут же отобрал у первой преподавание математики и отдал молодой.
— Способные идут к машинам, а неспособные к людям?
— Теперь я вас не понимаю, — удивилась молодая тому, что не понимает, но строгости не убавила.
— Простите мое педагогическое невежество, — улыбнулся Петельников, скрадывая это невежество. — Серьезные и способные ребята идут в технические вузы, чтобы потом иметь дело с машинами. Неспособные же идут в медицинские, в педучилища, чтобы потом работать с детьми, с людьми. А не надо ли наоборот? Я всегда думал, что работа с людьми требует побольше способностей, чем работа с машинами.
Изредка к ним в уголовный розыск попадали эти неспособные, непоступившие, непрошедшие… В них поражала уверенность, что познание человеческой души не требует никаких талантов. Чуть поработав, эти ребята обидчиво исчезали в море народного хозяйства. Впрочем, и не всякому способному поддавалась их работа. Как-то пришел в розыск скорый парень, безуспешно поступавший на физический факультет. Все знал, в электронике разбирался, эксперта мог поправить… Считал себя неудачником, поскольку губил в милиции свои таланты. И на людей — на преступников и свидетелей, на потерпевших и других разных граждан — душевных сил не тратил, как на объекты второстепенные и примитивные, стоящие после всяких компьютеров и ЭВМ. Петельников выжил его на завод, поближе к машинам.
— Скоро звонок, — пресекла вторая начавшийся было разговор.
— Товарищи, я ищу подростка выше среднего роста.
Учителя переглянулись. Петельников закончил фразу точкой, и они ждали продолжения.
Но примет было так мало, что он их подсознательно экономил, заставляя учителей обдумывать каждую.
— Половина восьмиклассников выше среднего роста, — сказала первая, сочувственно улыбнувшись.
— Он узкоплеч.
Классные руководительницы вновь переглянулись и не ответили. Петельников понял их: вторая половина восьмиклассников узкоплеча. И все-таки он надеялся изобразить хотя бы размытый образ.
— Ходит в светлом длинном плаще.
— Ну, это надо проверять одежду каждого. — Теперь молодая учительница глянула на него, как на ученика, пришедшего на экзамен неподготовленным.
— По-моему, теперь ребята в плащах и не ходят, — зевнула вторая.
— Он, видимо, неуравновешен и склонен к фантазиям.
— Видите ли, все подростки… — начало было молодая и не кончила, посчитав разговор никчемным.
— Он любит клубничное варенье.
— Я люблю клубничное варенье, — призналась первая, уже развеселясь.
Тогда Петельников сказал главное, ради чего и пришел:
— Мне нужен ученик, который пропустил уроки пятнадцатого, семнадцатого, девятнадцатого, двадцать второго и двадцать третьего октября.
— Это Саша Вязьметинов, — удивилась молодая учительница, сразу простив взглядом Петельникова.
10
Вязьметинова сняли с последнего урока.
Они разделись. Парень скинул синюю куртку с десятком ненужных молний. Это был не допрос, который еще предстоял у следователя, поэтому Петельников сел подальше от официального стола, в полумягкое креслице, и кивнул подростку на соседнее, рядом. Вязьметинов опустился в него свободно и, как показалось оперативнику, с едва заметным вежливым кивком. Петельников улыбнулся: галантные пошли воришки.
Черные и густые волосы казались нахлобученными или париком, налезавшим на шею, на уши и на брови. Темные глаза ждали его вопросов. Загорелое узкое лицо было так спокойно, что по задворкам петельниковского сознания пробежала всполошенная мысль: он ли, тот ли?
— Красивая фамилия — Вязьметинов. Как Вяземский.
— Нормальная.
— Тебе уже пятнадцать… Второгодник?
— Год не учился, в пятом ногу сломал.
Петельников решил сбросить официальность уже проверенным способом: как-то рассеянно зевнул, вздохнул, буркнул, вытянул ноги, уселся поудобнее и глянул на подростка добродушно, как на приятеля, невесть откуда взявшегося. Темные глаза парня оживились: что дальше?
— Ну, помолчим?
— А что мне говорить? — вежливо поинтересовался школьник.
— Почему не спрашиваешь?
— О чем?
— Тебя же не в кино пригласили, не в гости и не на концерт рок-музыки — в милицию доставили.
— Вы сами скажите…
— А у тебя вопросов нет?
Вязьметинов не то чтобы задумался, а умолк выжидательно, что-то решая. Его темные глаза спокойно и, пожалуй, смело изучали оперативника. Петельников нетерпеливо шевельнулся, удивляясь этой смелости: вор должен бояться милиции, вор таки обязан бояться наказания.
— Есть вопрос…
— Давай, отвечу.
— Как вы меня нашли?
Петельников улыбнулся, может быть, чуть скованнее, чем хотелось бы, ибо пробовал скрыть облегченную радость: коли человек спрашивал, как его нашли, то знал, что его ищут. Считай, признался. Впрочем, он не помнил, чтобы подростки запирались долго и нагло.
— По варенью.
— Как… по варенью?
— Варенье у бабуси съел?
— Треть банки.
— Не треть, а половину.
— Нет, треть, — уперся Вязьметинов.
— Вот и наследил.
— Я в перчатках ел.
— Видимо, перемазался, — продолжал шутить оперативник.
Взгляд парня потух, и лицо скучнело на глазах. Петельников тихо всполошился. Ему, капитану и старшему оперуполномоченному, десять лет проработавшему в уголовном розыске, все известно, как в шахматах; для него это были заурядные кражи с вором, потерпевшими, материальным ущербом… Потому что он знал законы и накопил опыт, а главное — потому что он был взрослым. Конечно, парень умом понимал, что совершает преступление. Но для него это были не только квартирные кражи — были отмычки, перчатки, серый маскировочный плащ, мешок на лицо; были долгие прикидки и расчеты, подсмотренные в детективных фильмах; была жуткая работа, преодоление страха, тайна… Оказалось, его поймали при помощи клубничного варенья.
И Петельников испугался, что парень замкнется, еще не начав говорить.
— Тебя, Саша, вычислили, — серьезно заверил Петельников, впервые назвав его по имени.
— Вы?
— Разве человеку это под силу… Компьютер.
— На каком языке программа у компьютера?