– Взгляните. Что вы думаете?
Девушка неторопливо подплыла к Делу и заглянула в машину. Она излучала флюиды женственности.
– Господи! – тихо, с благоговейным ужасом произнесла она. Потом отступила. Лицо ее побледнело. – Я думала, у нее солнечный удар или что-то в этом роде. Но я не знаю, что с ней. Судороги, что ли? Вряд ли сердечный приступ. Единственное, что могу посоветовать, – выньте ее из этой духовки. Хорошо бы соорудить носилки. А потом отнесите ее в одну из лавчонок. Ее бы поскорее показать врачу.
Повернувшись, Дел отыскал глазами в толпе мальчишку лет тринадцати. Он видел его в лавке, когда покупал пиво.
На ломаном испанском он спросил мальчишку, есть ли в Сан-Фернандо врач. Мальчик отвечал, что есть прекрасный врач, который замечательно говорит по-английски.
– Реку переплыть сможешь?
– Наверное, смогу.
Дел вынул из кармана банкнот в двадцать песо, разорвал пополам и дал одну половину мальчишке.
– Когда вернешься назад с доктором – возьми одну из лодочек, которые стоят у того берега, – получишь вторую половину. Если обернешься очень-очень быстро, я дам тебе еще.
Мальчишка припустил вниз по дороге. Очкарик наконец очнулся. Вынул из багажника два пиджака и, повернувшись к Делу, неуверенно сказал:
– Если бы достать какие-нибудь палки, чтобы продеть их в рукава...
Стоящий рядом мексиканец понял и бросился к своему грузовичку. Вскоре он вернулся, неся две длинные бамбуковые жерди. Дел помог парню соорудить импровизированные носилки, а потом влез в машину, неловко приподнял старуху и передал ее на руки сыну. Она соскользнула, ее платье немного порвалось. Они кое-как уложили ее на носилки. Ее белые глаза смотрели вверх, в яркое, бездонное небо, а руки все так же цеплялись, шарили по шершавой материи.
Дел взялся за один конец носилок, парень – за другой. Они отнесли ее в лавку. Толпа расступилась. Лавочник торопливо убрал бутылки. Больную уложили на высокий длинный прилавок.
Девица в желтом платье сказала:
– Смочите тряпку холодной водой и положите ей на лоб. Дергаться она перестала, но хорошо бы просунуть ей между зубами палку. Если снова начнутся конвульсии, она может прокусить себе язык.
Откуда-то достали короткую грязную палочку. Девица в желтом платье тщательно вымыла ее. Дел раскрыл старухе рот, а девица всунула ей палочку между зубами. Ну и потешный стал у старухи вид! Словно старая собака грызет сухую кость.
Девушка по имени Линда проговорила:
– Джон, милый, он скоро будет здесь. – Она подошла к парню и положила ему руку на плечо.
Дел Беннике был не из тех, кого легко вывести из равновесия. Но от того, что случилось, ему чуть не стало плохо. Парень развернулся к девушке и со всего маху ударил ее по губам. От удара она покачнулась и упала бы, если бы не ударилась поясницей о противоположный конец прилавка. Губы у нее вспухли; она изумленно смотрела на парня широко раскрытыми глазами.
Парень истерически завизжал:
– Ты заставила меня сделать это, а мама здесь умирала! Ты утащила меня, и все это время мама была здесь одна!
Девушка обрела равновесие и оттолкнулась от прилавка. Она смотрела на своего дружка пристальным взглядом – в нем не было злобы, только удивление. Потом, повернувшись к нему спиной, вышла из лавки походкой манекенщицы.
До парня по имени Джон постепенно дошло, что все присутствующие глазеют на него. Дел заметил, что он вроде как не в себе. На мгновение Джон закрыл лицо руками. Затем повернулся, подошел к матери.
В тишине стало слышно, как скрежещут ее зубы. Парень взял неподвижную руку матери и удерживал ее во время очередного припадка конвульсий.
– Мама, все будет хорошо, – тихо проговорил он. – Все будет в порядке, мама.
Дел вышел из лавки, поискал глазами льняное платье телесного цвета и светлые волосы. И вскоре заметил девушку. Она медленно брела в тень. Он нагнал ее. Губы у нее начали распухать. Она посмотрела на него совершенно мертвыми глазами.
– Тут всякий потеряет голову, когда с мамашей беда, – произнес Дел.
– Спасибо за помощь, друг мой.
– Он ваш муж?
– Вроде бы да.
– Не судите его слишком строго. Некоторые парни поздно взрослеют.
– Жду не дождусь, когда же это, наконец, случится, мистер...
– Дел Бен... сон.
– А я Линда Герролд. Спасибо за заботу. От Джона толку было мало.
К ним присоединилась девица в желтом платье:
– Привет, ребята! Между прочим, меня зовут Бетти Муни. Пытаюсь вспомнить, чему меня учили, – в этих учебниках по сестринскому делу столько всего понаписано! Детка, удар был неслабый, но пусть это тебя не огорчает.
– Мисс Муни, это миссис Герролд. А я – Дел Бенсон. Вспомнили что-нибудь из своих учебников?
– Слово забыла. Что-то вроде кровоизлияния в мозг.
– Церебральное? – подсказала Линда.
– Точно, детка, именно церебральное! Вроде удара. И если я права, вы почти ничем не можете ей помочь, остается только ждать – вдруг она сама поправится. Такие больные вроде как впадают в кому, приходится давать внутривенно глюкозу и все такое, и их поддерживают на плаву, пока они либо не отбросят копыта, либо не очнутся. И во многих случаях для них же лучше, если они отбрасывают коньки, потому что после такого классного приступа приходят в себя чаще всего парализованными.
– Спасибо большое, мисс Муни.
– Детка, я могу и ошибаться.
Линда вздохнула:
– Я лучше вернусь и дам ему шанс снова ударить меня. Может, от этого ему полегчает. – Она повернула назад, к магазину.
Бетти смотрела ей вслед.
– Девчонка что надо, мистер Бенсон.
– Красоточка, и храбрости ей, видно, не занимать.
– Если бы меня так припечатали, я бы всю эту вонючую лавчонку перевернула! – Бетти покосилась на него. Они были почти одного роста. – Как жизнь, Бенсон?
– Нормально, Муни. А где твой папик?
Губы ее скривились в презрительной усмешке.
– Хочешь сказать, где старый нытик? Сидит на дороге и гадает, не укусить ли самого себя, чтобы умереть от заражения.
– Такие, как он, скисают, когда устают.
– А такие, как ты?
– Я пока не устал.
– Должно быть, Бенсон, мы с тобой в детстве ходили в одну школу.
Он широко ухмыльнулся. Мозг у него работал как часы. Он просчитывал для себя все варианты. Припадок старухи может оказаться на руку. Можно поиграть с тремя машинами: машиной Герролдов, «кадиллаком», на котором путешествовала эта девчонка Муни, и «хамбером», который он угнал у тореадора. Может, стоит ввязаться в игру? Парень с девчонкой, пусть даже с такой шлюхой, выглядит лучше, чем одинокий парень. А может, получится и так, что Бетти Муни подбросит его в Матаморос на черном «бьюике»? Насколько можно судить, дружку Бетти так же не терпится избавиться от нее, как ей не терпится от него улизнуть.
– Что, глазки загорелись?
– Интересно, что связывает такую бойкую девчонку, как ты, с таким сухарем – словно сейчас из Торговой палаты?
– Ошибка вышла, Бенсон. В Сан-Антонио было жарко, я скучала, а тут подвернулся он, и я подумала: да ладно, один раз в жизни можно и повеселиться.
– Хорошо его растрясла?
Она провела кончиком языка по нижней губе.
– В этом «кадиллаке», Бенсон, тряпья свалено на двенадцать сотен баксов.
– От меня не жди тряпья на двенадцать сотен.
– Да ладно, будто я не знаю! Ты слишком хитрый, тебя не растрясешь.
– Живешь в Сан-Антонио?
– Квартирка имеется, правда не ахти.
– Ну и?..
– Бенсон, не слишком ли ты торопишься?
– А что такого? Подписываюсь на жилье со жратвой и выпивкой. У тебя на хате готовить можно?
Она наградила его понимающим взглядом:
– Тебе небось надо смыться? Залечь на дно? Знаешь, если у тебя неприятности, не пытайся меня втянуть.
– Есть небольшие неприятности, но ты тут ни при чем. Ты-то в любом случае остаешься чистенькой. И потом, у меня проблемы только в Мексике. По ту сторону границы я чист как стеклышко. Вот только попасть на ту сторону будет трудновато. Знаешь Браунсвилл?
– Не то чтобы очень хорошо.
– В двух милях на север от этого городишки по главному шоссе есть мотель, он называется «Ранчо Гранде». Может, твой старичок тебя туда подбросит? У меня машины не будет.
– А потом куда? В Сан-Антонио?
– Может быть, и в Сан-Антонио.
– Я всю жизнь была чокнутой, так к чему сейчас меняться?
Он бросил взгляд на реку. Кто-то плыл к ним на лодке. В лодке сидел только один человек. Беннике тихо выругался, когда узнал мальчишку. Они с Бетти Муни пошли вниз, к воде. Когда подошли к берегу, мальчик вытаскивал из воды лодку. Вид у него был озабоченный.
– Сеньор, – затараторил мальчишка, – доктору Ренаресу должны принести больного ребенка. Ребенка укусила змея, и он не может ждать. Поэтому доктор предлагает, чтобы сеньору перевезли в этой лодке на тот берег и доставили к нему.
– Он знает, что сеньора богата?
– Я сказал, что у нее «бьюик» и перстни с драгоценными камнями, сеньор. И все же доктор исполняет свой долг.
– Что он говорит? – спросила Бетти.
Беннике перевел ей слова мальчика.
Она посмотрела на грязную лодчонку, на рыбью чешую, на скамейки, наполовину залитые водой.
– Бенсон, в такой развалюхе ее везти нельзя.
Беннике услышал крик с другого берега. Наконец паром разгрузили. На палубу по деревянным сходням въехали легковушка и пикап. Паром двинулся по направлению к ним.
– Так, может, посадить ее в машину и передвинуть в голову вереницы? – негромко предложил Беннике.
Бетти посмотрела на ряд машин.
– Было бы здорово, если бы получилось, – сказала она.
Глава 4
Билл Дэнтон надвинул на лоб сомбреро и сел на пятки, зажав между большим и указательным пальцами дешевую мексиканскую сигарету. Внешне он ничем не отличался от своих попутчиков – мексиканцев-батраков: на нем были такие же поношенные рабочие брюки цвета хаки, рваная на плече футболка, на загорелых ногах – плетеные сандалии. Они с отцом совместно владели большим ранчо возле Манте, вели хозяйство. Выращивали хлопок и рис. Работая в поле, под палящим солнцем, он загорел дочерна.
Однако, когда Дэнтон вставал, сразу бросалось в глаза его отличие от остальных. Высокий, костлявый – типичный техасец, да и особый, тягучий говор выдавал его происхождение.
Они сидели на берегу реки и беседовали. Билл не без удовольствия прислушивался к тому, что говорят о мексиканцах приезжие с севера – американские туристас. Никто из них не догадывался, что он – техасец. Его грузовичок-пикап стоял вторым в очереди на паром. Они с Пепе Эрнандесом направлялись в Хьюстон – купить у оптовика кое-какие запчасти для культиватора и большого трактора.
Когда Билл Дэнтон размышлял о жизни, что, вообще-то говоря, случалось нечасто, он каждый раз удивлялся тому, что в нем уживаются два совершенно разных человека. И ответственность за это, по его мнению, лежала на отце. Мать Билла умерла, когда ему было всего год. В то время они жили в Техасе; отец занимался выращиванием цитрусовых, да еще часть угодий занимали овощи. В доме нужна была хозяйка, женщина, главным образом для того, чтобы заботиться о малыше. Отец нанял стройную застенчивую большеглазую мексиканку по имени Роза. Билл догадывался, что в те времена отец разделял все предрассудки жителей долины. Используй батраков в поле, пока можешь что-то из них выжать. Их труд дешев, поэтому батраков выгодно нанимать и стараться удерживать у себя. «Белые мужчины», владельцы крупных поместий, не считали для себя зазорным спать с мексиканками, если придет охота, но ни у кого и в мыслях не было вступать с ними в законный брак.
Через два года после смерти жены горечь утраты сгладилась; он влюбился в Розу и женился на ней. Теперь-то отец смеется, вспоминая, как отреагировали соседи на его антиобщественную выходку. Однако Билл догадывался, что в то время отцу пришлось несладко. Он не хотел, чтобы Билл и их с Розой дети как-нибудь пострадали из-за его решения. Поэтому распродал все имущество и переселился в Мексику с Биллом и беременной Розой. Купил большой участок земли возле Манте и подал прошение о предоставлении ему мексиканского гражданства. Несколько лет ушло на бумажную волокиту, но в конце концов гражданство он получил. Отцу Билла не без труда удалось выхлопотать для старшего сына статус постоянного жителя с правом работать. Билл при этом оставался гражданином Соединенных Штатов.
В Мексике дела у отца пошли в гору. Роза родила ему пятерых детей. В их большом доме всегда было тепло и уютно – такая атмосфера возможна лишь тогда, когда в семье царит любовь. Они много пели, часто смеялись и работали до седьмого пота. С Биллом отец всегда говорил по-английски, поэтому, когда его отправили в частную школу в Хьюстоне, и потом, когда он учился на агронома в сельскохозяйственном и машиностроительном колледжах в Техасе, с языком у него проблем почти не возникало.
Теперь, в двадцать пять лет, Билл Дэнтон был полностью до волен своей жизнью. Его все устраивало. Старшая сводная сестра недавно вышла замуж; они с зятем строили им дом на земле Дэнтонов. Роза в свои сорок два года сохранила девическую стройность. Отцу, немного располневшему и погрузневшему за эти годы, очень шла благородная седина; он считался негласным главой местного общества, его почитали во всей округе.
Билл, разумеется, понимал, что когда-нибудь женится. Не сомневался он и в том, что, скорее всего, выберет в жены мексиканку. Но... куда спешить?
В Билле жили два человека. Сейчас, когда он общался с друзьями, и мимика и жесты его были совершенно мексиканскими. Но стоило ему заговорить по-английски, как поведение его в корне менялось: ленивые, неспешные манеры, тягучий говорок, бесстрастное лицо, медленные, скупые жесты. Он без усилия переключался из одного состояния в другое, даже не задумываясь над этим. Слушая, как жалуются туристы на задержку в пути, американец, сидящий в Билле Дэнтоне, мысленно соглашался с ними. Ему было хорошо понятно их раздражение. Однако Билл-мексиканец видел и знал другое: паромные рабочие делают все, что в их силах. Пикапчик через реку на спине не перенесешь, поэтому умнее всего расслабиться и отнестись к происходящему с юмором. На ожидание уйдет еще час или еще день. Quien sabe? Кто знает? Культиватор и трактор простоят еще какое-то время. Ну и что? Раз приходится ждать, лучше всего не дергаться и относиться ко всему спокойно.
Тени, отбрасываемые деревьями, удлинились. Билл прищурил глаза: ветер с реки, взбивший рябь на воде, взметнул с дороги клубы пыли.
Вернулся Пепе. Присел на корточки рядом с Биллом и преувеличенно тяжело вздохнул.
– Будем сидеть и ждать, пока у нас бороды до земли не вырастут.
Билл ухмыльнулся:
– Как думаешь, дружище. Кармелита еще будет в Манте, когда мы вернемся?
– Ай! Я волнуюсь прежде всего из-за работы. Любовь – глупость, блажь. – Пепе оживился, глаза его заблестели. – Знаешь, почему сейчас кричали? Одной пожилой туристке стало плохо, ее отнесли в лавку.
– На солнце перегрелась?
– Нет, с ней что-то другое. По-моему, дело дрянь. Она скрежещет зубами. Это мать того молодого человека в очках. Мы его видели, он шел с красивой светловолосой девушкой. После того как мать внесли внутрь, они с девушкой о чем-то повздорили, и парень в очках на глазах у всех ее ударил. Это было безобразно и очень нелепо. Я ничего не понял. Если она его жена, он, конечно, может ее бить, но все же такие вещи лучше делать наедине. А тот мальчишка, что плыл на лодке, оказывается, ездил за доктором, но, как видишь, вернулся без него.
– Пепе, с тобой никаких газет не надо. Ты мигом все узнаешь. Но, друг мой, все это нас с тобой не касается.
– Теперь придется гнать, чтобы наверстать потерянное время. Билл, знаешь, почему я рассказал тебе о заболевшей туристке? Я помню, ты употребил грубое слово по отношению к светловолосой девушке. Вот я и решил, что тебе захочется узнать о ней.
– Я просто назвал ее «птичкой».
– И при этом плотоядно облизнулся, verdad?[1]