Казалось, дом враждебно ощетинился острыми углами: встопорщил колючие крыши, грозно выставил вперед зазубренные карнизы и треугольные фронтоны. Переехав сюда тем летом, когда ее мать вышла замуж за Эллиотта Харпа, Энни пришла в восторг от мрачной готической усадьбы. Она воображала себя героиней захватывающего романа со счастливым концом. Прелестная юная девушка в платье мышиного цвета и с чемоданом в руках. Знатного рода, но без гроша в кармане. Доведенная до отчаяния, она вынуждена искать место гувернантки в богатом доме. Гордая и независимая, она стойко отбивается от назойливых домогательств грубого хозяина (редкостного красавца). Пораженный мужеством и храбростью гувернантки, он в конце концов безнадежно влюбляется в нее. Они женятся, и Энни превращает унылый неприветливый замок в прекрасный дворец.
Однако довольно скоро романтические мечты наивной пятнадцатилетней девочки, которая слишком много читала и слишком мало знала о жизни, разбились вдребезги, реальность оказалась жестокой и неприглядной.
На месте пустого бассейна показывала уродливое брюхо огромная жуткая яма. Изменились и лестницы, ведущие к заднему и боковым входам. Взамен простых деревянных появились каменные, охраняемые горгульями.
Миновав конюшню, Энни направилась по посыпанной гравием дорожке к задней двери. Лучше бы Шоу сидел здесь, вместо того чтобы носиться по окрестностям верхом на одной из лошадей Эллиотта Харпа. Она нажала на кнопку звонка, но из-за двери не донеслось ни звука. Дом был слишком велик. Немного подождав, Энни позвонила снова. Никто не ответил. На коврике возле двери остались следы снега. Похоже, недавно кто-то отряхнул его с ног, входя в дом. Энни громко постучала.
Незапертая дверь со скрипом отворилась.
Энни так замерзла, что без колебаний переступила порог. На крюках вдоль стены висели разномастные куртки и плащи, а рядом щетки, швабры и метлы всех сортов. Пройдя через комнату, она вошла в главную кухню и ошеломленно замерла.
Все здесь выглядело иначе, чем восемнадцать лет назад. Никаких ореховых шкафчиков и сияющей сталью бытовой техники. Энни показалось, что неведомая сила протащила ее сквозь временной туннель и забросила в девятнадцатый век.
Исчезла стена между кухней и комнатой, носившей когда-то название малой столовой, где семья обычно завтракала. Теперь кухня стала вдвое больше. Свет вливался потоками в большие горизонтальные окна, но заглянуть в них мог разве что великан – они начинались по меньшей мере в шести футах от пола. Верхнюю часть стен покрывал грубый слой штукатурки, а нижнюю – четырехдюймовая квадратная плитка, бывшая когда-то белой. Кое-где изразцы потрескались от времени, местами уголки откололись и осыпались. Каменный пол остался прежним. Покрытый копотью камин напоминал черную пещеру, достаточно просторную, чтобы поджарить дикого вепря или… какого-нибудь незадачливого горемыку, которому вздумалось поохотиться на земле своего сюзерена.
Место кухонных шкафчиков заняли грубо сколоченные полки, на которых выстроились глиняные чаши, горшки и кувшины. Два высоких буфета из темного дерева стояли по обеим сторонам огромной, как в ресторане, матово-черной плиты. В каменной раковине, образце грубого деревенского стиля, высилась гора грязной посуды. Медные кастрюли и сковороды, не начищенные и сверкающие, а старые, помятые, висели над длинным щербатым деревянным столом, предназначенным для того, чтобы отрубать головы цыплятам, разделывать бараньи туши или сбивать силлабаб[2] для его светлости.
Энни скорее ожидала бы увидеть, что кухню обновили, сделали более современной, а не отбросили на два века назад в прошлое. Интересно, зачем им это понадобилось?
«Беги! – взвизгнула Пышка. – Здесь творится что-то ужасное!»
Когда Пышка впадала в истерику, Энни обычно полагалась на рассудительность Милашки, которая в свойственной ей деловитой манере все раскладывала по полочкам, но Милашка молчала, и, как ни странно, даже Плутовка не торопилась подпустить шпильку.
– Мистер Шоу! – Голос Энни неожиданно потерял силу, прозвучав до странности безжизненно, глухо.
Ответа не последовало, и она вошла в кухню, оставляя мокрые следы на каменном полу. Снимать ботинки Энни не собиралась ни под каким предлогом. Ей совсем не хотелось остаться в одних носках, если придется спасаться бегством.
– Уилл! – позвала она.
Ни звука в ответ.
Энни миновала кладовую, пересекла узкий коридор, обошла стороной большую столовую и через широкий арочный проем ступила в холл. Сквозь шесть квадратных окошек над входной дверью едва пробивался тусклый серый свет. Массивная лестница красного дерева, ведущая наверх, к широкой площадке с мрачным витражом в окне, осталась с прежних времен, но теперь ее покрывал ковер унылого красновато-коричневого цвета вместо пестрого, с цветочным рисунком, который помнила Энни. На мебели лежал толстый слой пыли, а угол зарос густой паутиной. Стены заново обшили темными деревянными панелями, наводящими тоску. Живописные морские пейзажи заменили тусклыми масляными портретами знатных джентльменов и дам в костюмах девятнадцатого века, мало похожих на крепких ирландских крестьян – предков Эллиотта Харпа. От этого холла кровь стыла в жилах, для пущего эффекта здесь не хватало только рыцарских доспехов да чучела ворона.
Услышав шаги наверху, Энни метнулась к лестнице.
– Мистер Шоу! Я Энни Хьюитт. Дверь была открыта, и я вошла. – Она посмотрела вверх, запрокинув голову. – Боюсь, мне понадобится… – Слова замерли у нее на губах.
На самом верху лестницы стоял хозяин дома.
Глава 2
Он медленно сошел вниз по лестнице. Герой готического романа, соскочивший с книжных страниц. Жгучий брюнет в жемчужно-сером жилете, белоснежном галстуке и темных брюках, заправленных в высокие черные кожаные сапоги для верховой езды. На поясе у него поблескивал сталью дуэльный пистолет.
По спине у Энни поползли мурашки, будто кто-то в насмешку провел по коже ледяным пальцем. Она было решила, что лихорадка снова дает себя знать или буйное воображение сыграло с ней скверную шутку. Но призрак был слишком реален, чтобы оказаться галлюцинацией.
С усилием оторвав взгляд от пистолета, сапог и жилета, она посмотрела мужчине в лицо.
В блеклом сером свете его волосы казались угольно-черными, а глаза светлыми, дымчато-синими. Хмурое лицо, словно высеченное из камня, хранило суровое выражение. От его высокой прямой фигуры так и веяло надменностью минувших столетий. Энни захотелось сделать реверанс. И бежать. Сказать ему, что она передумала: место гувернантки ей не подходит.
Он достиг подножия лестницы, и Энни заметила шрам. Тонкую белую отметину у края брови. Этот шрам оставила ему она.
Тео Харп.
Восемнадцать лет прошло с тех пор, как она видела его в последний раз. Восемнадцать лет она пыталась не вспоминать о том ужасном лете.
«Беги! Уноси ноги как можно скорее!» – На этот раз в ухо ей жарко шептала не взбалмошная Пышка, а разумная, практичная Милашка.
И кое-кто еще…
«Итак… мы наконец встретились». – Вместо обычного презрения в голосе Лео слышался благоговейный ужас.
Холодная мужественная красота Харпа как нельзя лучше сочеталась с мрачным интерьером холла. Высокий, стройный, элегантно небрежный, он походил на скучающего распутного владельца замка. Белый галстук подчеркивал смуглый цвет лица, доставшийся ему от матери-испанки, уроженки Андалусии. Его мальчишеская угловатость осталась в прошлом, но окружавший его ореол величия, свойственный бенефициарам траста, остался при нем. Тео смерил Энни ледяным взглядом.
– Что тебе нужно?
Энни назвала свое имя, и Харп отлично знал, кто она такая, но держался так, будто в дом к нему забрела случайная прохожая.
– Я ищу Уилла Шоу, – отозвалась Энни, с отвращением сознавая, что голос ее слегка дрожит.
Харп ступил на мраморный пол, расчерченный черными ромбами из оникса.
– Шоу здесь больше не работает.
– Кто же тогда присматривает за коттеджем?
– Об этом тебе лучше спросить моего отца.
Как будто Энни могла запросто позвонить Эллиотту Харпу, проводившему зимы на юге Франции со своей третьей женой, полной противоположностью Марии. Живая, яркая личность матери Энни и ее эксцентричный бесполый стиль «унисекс» (брюки-дудочки, белые мужские рубашки, элегантные шарфы и прочее) привлекали мужчин. Она сменила полдюжины любовников, прежде чем встретила Эллиотта Харпа. Женитьба на Марии стала его протестом, бунтом мужчины среднего возраста против размеренной ультраконсервативной жизни преуспевающего буржуа. С Эллиоттом Мария обрела наконец чувство защищенности, в котором так нуждалась. Этот союз был обречен с самого начала.
Энни скрючила пальцы в холодных ботинках, будто стараясь крепче уцепиться за землю, и мысленно приказала себе не сдавать позиций.
– Ты не знаешь, где я могу найти Шоу?
Тео лениво дернул плечом, не желая, по-видимому, тратить силы на более энергичный жест.
– Понятия не имею.
Зазвонил телефон новейшей марки, прервав разговор. Энни только сейчас заметила блестящий черный смартфон в руке у Тео (не в той руке, что поглаживала дуэльный пистолет, а в другой). Харп взглянул на экран, и она поняла, что ночью на дороге видела именно его. Это он мчался неведомо куда сквозь метель, не жалея прекрасного вороного скакуна. Впрочем, едва ли стоило ожидать чего-то иного от Тео Харпа, он всегда плевать хотел на чувства других, будь то животные или люди.
И снова к горлу подступила тошнота. Энни заметила паука, ползущего по грязному мраморному полу. Тео заставил телефон замолчать. Позади него, за распахнутой дверью в библиотеку виднелся большой стол красного дерева. Стол Эллиотта Харпа. Он выглядел заброшенным, голым. Ни кружки с кофе, ни блокнотов, ни клейких листочков для заметок, ни справочников. Если Тео и работал над очередной книгой, то явно не здесь.
– Я слышал о твоей матери, – произнес он.
Ни слова сочувствия, хотя бы из вежливости. Впрочем, он ведь видел, как обращалась с дочерью Мария.
«Встань прямо, Антуанетта. Да смотри людям в глаза, когда к тебе обращаются. И ты еще ждешь, что к тебе станут относиться с уважением?»
Или еще того хуже: «Дай сюда эту книгу. Ты больше не будешь читать всякую дрянь. Только ту литературу, что я выберу для тебя сама».
Энни ненавидела книги, которые навязывала ей мать. Может, кому-то и нравятся Мелвилл, Пруст, Джойс и Толстой, но Энни предпочитала романы, в которых отважные героини настойчиво добивались своего, а не бросались под поезд.
Тео Харп провел пальцем по краю смартфона, задумчиво разглядывая ее импровизированный наряд мешочницы-побирушки: красную накидку, старый платок, поношенные коричневые замшевые ботинки. В расслабленной руке его поблескивал пистолет. Это казалось безумием, жестоким кошмаром. Пистолет… Странный наряд Харпа… Почему дом выглядел так, будто время повернуло вспять и отсчитало назад две сотни лет? И почему Тео однажды уже пытался ее убить?
«Он не просто расшалившийся подросток, Эллиотт. Все куда серьезнее, – сказала Мария мужу в то лето. – С твоим сыном что-то не так».
Теперь Энни поняла то, чего не понимала восемнадцать лет назад. Тео Харп был душевнобольным. Психопатом. Этим объяснялась его бесконечная ложь, манипуляции, жестокость… Грубые выходки, которые его отец Эллиотт пытался выдать за мальчишеское озорство, вовсе не были невинными шалостями.
Энни почувствовала, как внутренности скручиваются в тугой узел. Она терпеть не могла, когда ее пугали. Тео перебросил дуэльный пистолет из левой руки в правую.
– Не приходи сюда больше, Энни.
Харп снова одержал над ней верх, это ее особенно злило.
Глухой, замогильный стон, донесшийся невесть откуда, заставил ее вздрогнуть. Энни испуганно заозиралась:
– Что это?
Она вновь повернулась к Тео. Казалось, вопрос застиг его врасплох, однако он быстро нашелся:
– Дом старый, здесь гуляют сквозняки.
– На вой ветра в трубах не похоже.
– Тебя это не касается.
Он был прав. Дела Харпов ее больше не касались. Она направилась к двери, но не успела сделать и полудюжины шагов, как звук повторился. На этот раз стон прозвучал тише и еще более зловеще, чем в первый раз. Казалось, он донесся из глубины дома. Энни оглянулась на Тео. Тот нахмурился, плечи его напряженно застыли.
– Безумная жена на чердаке? – выдавила из себя Энни.
– Ветер, – с вызовом бросил Харп, будто предлагая его опровергнуть.
Она вцепилась в алую накидку матери, комкая мягкую шерсть.
– На твоем месте я оставила бы свет включенным.
С гордо поднятой головой она пересекла холл и скрылась в коридоре, но, дойдя до кухни, остановилась, сгорбилась и плотнее запахнула накидку. Из переполненного мусорного ведра в углу торчала коробка от замороженных вафель, пустой пакетик из-под крекеров и бутылка со следами кетчупа. Тео Харп и впрямь сумасшедший. И не забавный помешанный, который отпускает неудачные шутки, а опасный маньяк из тех, что складывают в подвале трупы штабелями. Выйдя из Харп-Хауса на ледяной ветер, Энни зябко втянула голову в плечи. Ее сотрясала дрожь. И не только от холода. От отчаяния.
Внезапно она выпрямилась. У Тео в руках был смартфон… Значит, здесь ловится сигнал. Может, удастся отсюда позвонить? Нашарив в кармане древний мобильник, переживший и динозавров, и кистеперых рыб, Энни нашла защищенное место возле заброшенной беседки и включила трубку. Не прошло и нескольких секунд, как телефон принял сигнал. Трясущимися руками Энни набрала номер так называемой городской ратуши.
Трубку взяла женщина, представившаяся Барбарой Роуз.
– Уилл Шоу вместе со своей семьей уехал с острова в прошлом месяце, – объяснила она. – За пару дней до того, как здесь появился Тео Харп. – У Энни упало сердце. – Молодежь здесь не задерживается, – продолжала Барбара. – Все уезжают. Последние несколько лет ловля омаров идет очень вяло.
По крайней мере теперь Энни поняла, почему Шоу не ответил на ее имейл. Она нервно облизнула губы.
– Я хотела спросить… Во сколько обойдется вызвать кого-нибудь, чтобы мне помогли? – Она вкратце описала, что случилось с машиной, и призналась, что понятия не имеет, как обращаться с печью и генератором.
– Я пришлю к вам своего мужа, как только тот вернется, – живо отозвалась Барбара. – Так у нас на острове заведено. Мы всегда помогаем друг другу. Он будет у вас самое позднее через час.
– Правда? Это… было бы замечательно. – Из конюшни донеслось тихое ржание. Энни это строение запомнилось светло-серым. Теперь его, как и беседку, перекрасили в темный, красновато-бурый цвет. Энни посмотрела в сторону дома.
– Все очень огорчились, узнав, что вашей матери не стало, – сказала Барбара. – Нам будет ее не хватать. Она приобщала наш остров к культуре, приглашала сюда знаменитостей. Мы сочувствуем вашей потере.
– Спасибо. – Вначале Энни подумала, что это игра света. Она моргнула, прищурилась, но пятно не исчезло. К окну над лестницей прильнуло чье-то бледное лицо.
– Сперва Букер пригонит вашу машину, а потом покажет вам, как запустить генератор и затопить печь. – Барбара немного помолчала. – Вы уже виделись с Тео Харпом?
Лицо исчезло так же быстро, как и появилось. Энни стояла слишком далеко, чтобы разглядеть черты, но Тео она узнала бы. Это был не он. Тогда кто же? Женщина? Ребенок? Безумная жена, которую Харп держит под замком?
– Только мельком. – Энни задержала взгляд на пустом окне. – Тео привез кого-то с собой?
– Нет, он приехал один. Возможно, вы не слышали… его жена умерла в прошлом году.
Так ли это? Энни поспешно отвела глаза от окна, пока воображение снова не завело ее в непроходимые дебри. Поблагодарив Барбару, она медленно побрела обратно в Мунрейкер-Коттедж.
Несмотря на холод, боль в груди и зловещее видение в окне Харп-Хауса, настроение у нее немного поднялось. Появилась надежда, что скоро удастся вернуть машину, а заодно решить проблему с отоплением и электричеством. Тогда можно будет всерьез заняться поисками неведомого наследства, оставленного Марией. В конце концов, коттедж не слишком велик. Обыскать его не составит труда.