У Ирочки был отсутствующий взгляд - Ирочка обдумывала новую картину. На полотне на фоне черного должна разместиться нагое мужское тело равномерно красного цвета с головой Бертикова. Весь вопрос, где взять чистый грунтованный холст? На остальное Ирочке было плевать.
Мужчины скоро выбились из сил, и Ядвиге с Диною пришлось их сменить. А когда повернули с дороги на рыхлое поле, тележку уже волочили впятером. Наконец Ядвига сказала: "Здесь", и похоронная процессия остановилась. Серое небо нависало низко и давило. Ожидался дождь.
Развязали сверок. Под одеялом оказался совершенно голый человек, худой, узкогрудый, без возраста, с мучительно-напряженным выражением лица. Бертиков взял его за руку. Лицо огородника вытянулось, сделалось изумленно-глуповатым.
- А пульс-то есть.
- И должен быть, - отвечала Ядвига.
- Так он что, живой?
- Я же объясняла! - раздраженно воскликнула Ядвига. - Он - жмых.
- Он воскреснет, мы воскресим его! - выкрикнул сын Васятка и почему-то захлопал в ладоши.
- Надо торопиться! - Ядвига вязалась за лопату.
И тут хлынул холодный частый дождь. Капли зашлепали по голому телу. Вода скапливалась в закрытых глазницах, в уголках рта, стекала по щекам. Влажная прядь редких волос на лбу завернулась колечком. Но сам жмых даже не вздрогнул.
- Скорее! - почти истерически выкрикнула Ирочка. - Ему же холодно! - И плотнее закуталась в просторный плащ.
Наконец яму вырыли. Перепачканными в земле руками Ядвига прикрыла лицо жмыху куском полиэтилена.
- Ну что, опускаем?
Все замерли в нерешительности. Васятка жалостливо взглянул на Ядвигу.
- Я его любил, - Васятка всхлипнул. - Как же я буду без него?
Ядвига не ответила, и первой взялась за угол одеяла.
- Лучше бы он просто умер, - проговорила тихо Ирочка. - Нам было бы проще.
Через два часа они сидели в старом домишке Папаши, пили черноплодную брагу, закусывали квашеной капустой и картошкой. В углу распалялась жаром железная печка. Когда закуска кончилась, побежали во двор, надрали морковки с грядки, начистили и принялись жевать. Всех мучил страшный голод. Верно, от страха.
- У Папаши где-то мясные консервы припрятаны. Надо отыскать их и съесть, - предложила Дина.
- Вот он воскреснет, и покажет тебе, как жрать его консервы, пригрозил Васятка.
- Да не воскреснет он, все это чушь! В общем, так, я его сапоги забираю, и машинку счетную, и свитер, - объявила Дина.
- Свитер у меня, не все тебе хапать, дорогуша, - заметил Ирочка.
- Нахалка! Ты стаканы вчера забрала и одеяло теплое! - взвизгнула Дина.
Она вся дрожала от обиды. Опять ее обделили, опять ей ничего не достанется. А она самая младшая, ей вообще шестнадцать, не то, что этим коровам-перестаркам!
- Прекратите! - повысила голос Ядвига и стукнула ладонью по столу. Нам Папаша такое сокровище оставил, а вы из-за какого-то тряпья грызетесь!
- Разум Папаши должен перейти к кому-то одному. Делить его на две части просто варварство, - заявил Васятка.
- На четыре части, - поправила его Ядвига. - Тебе, братец, полагается только четвертушка.
- О чем вы балакаете! - воскликнула Дина. - Разум целый, не целый... Мне нужны теплые колготки и новые сапоги!
- Динуля, яблочная моя, - раздался над ухом бархатный голос Бертикова, - у меня такие трусики есть голландские, да еще кофточка, закачаешься... - Он накрыл ладонью Динину ладошку. - Тебе Папашин разум ни к чему, ты же женщина, в конце концов, и красивая женщина. А я в долгу не останусь.
Дина растаяла от прикосновения этих больших и уверенных рук. Ей хотелось попросить еще куртку и сапоги, но Бертиков смотрел так выразительно, что Дина почему-то уверилась, что куртку и сапоги он подарит ей непременно. Просто так. После.
И Дина кивнула, соглашаясь. И потянулась простудными губами к полным ярко-красным губам Бертикова.
Ядвига уверенным жестом сдвинула пустые стаканы и тарелки, и Васятка водрузил на стол тяжелый баллон. Ядвига взяла плетенку из белых проводов, чем-то похожую на головную повязку, повертела.
- Я первая, - заявила Ядвига, и надела на голову паутинку из проводов.
Несколько секунд она сидела неподвижно, не решаясь повернуть ржавый тумблер на боковой приставке баллона.
- Подумай, Вигуся, прежде чем пить, - вкрадчиво заговорил Бертиков. Разум-то Папашин - мужской. Ну и кем ты станешь после этого?
Ядвига не ответила, резким движением повернула тумблер. Лицо ее секунду оставалось растерянным, а потом помертвело.
Ирочка налила себе полный стакан браги и осушила залпом.
- Ерунда. Я вообще ни во что не верю.
- А пить разум будешь? - живо спросил Бертиков.
- Буду. - Ирочка шагнула к печке и протянула ладони к огню.
- Это великая ошибка, делить разум на четыре части, - вновь вернулся к прежней теме Васятка. Его никто не слушал.
Бертиков, следивший за индикатором на баллоне, щелкнул тумблером и остановил перекачку.
Ядвига несколько секунд сидела неподвижно с закрытыми глазами, потом медленно стащила с головы белую паутину проводов.
- Ну, как? - живо спросил Васятка.
Ядвига беззвучно пожевала губами, скорчила брезгливую гримасу и наконец выдохнула:
- Противно.
Следующая очередь была Дины, но Дина отрицательно мотнула головой, и тогда вперед выдвинулся Бертиков.
- Я вместо нее.
- Облапошил, значит, дурочку, - усмехнулась Ирина.
- Прошу не оскорблять! - ринулась на защиту Бертикова Дина, и глаза ее сверкнули синими огоньками. - У нас соглашение добровольное. И вообще женщине вся эта чушь ни к чему! Творческое начало всегда принадлежало мужчинам.
- Неужто думаешь, что Папаша тебе творческое начало оставил? - Ядвига попыталась рассмеяться, но лицо ее перекосилось от боли.
А Бертиков уже присосался к баллону, и физиономия его под белой сеткой проводов выражала высшую степень блаженства. Ирочка подскочила к столу.
- Следи, чтобы он лишнее не сожрал! - приказала она Ядвиге. - Он такой, он все может слопать!
- Я слежу, - сообщил Васятка. - Потому как моя теперь очередь пить.
- А я, значит, последняя, - Ирочка понимающе скривила губы.
- Тебе самое ценное достанется, - утешил ее брат. - Создать образ воскрешения. Без этого ничего не получится.
- А Бертиков? Что получает он? - встревожилась Ирочка.
- Саму перекачку, - отвечал Васятка, глядя на зеленый столбик индикатора. - То есть технологию.
- Мы все - идиоты! - заявила Ирочка. - А Дина - самая большая кретинка во всех Огородах.
- Опять напали! - вскрикнула Дина. - Бертиков мне обещал...
- Заткнись! - прошипела Ирочка.
- Значит, вы поделили Папашин разум на четыре части, - сказал Одд. Но зачем?
- Так было завещано, - отвечала Ядвига. - И мы все исполнили, как он приказал. Мне достался сад, Бетрею - вместо Дины - Мена, Ирочке - образ воскрешения, а Васятке - наставление жмыхам.
Генрих расхохотался.
- Что с тобой? - Ядвига обидчиво выпятила губы.
- Ничего. Я вдруг подумал: а что если Папаша не умел рисовать? Что тогда? Какой образ воскрешения можно создать?
Глава 20. БЕТРЕЙ ИДЕТ НА ШТУРМ
Четыре аэро с золотыми эмблемами мены опустились на довольно обширную площадку там, где хребты Больших помоек плавно спускались к черной ленте Траншеи. Впереди зеленел Сад, а к Саду вел лишь один узкий мосток. Из первого аэрокара выпрыгнул господин Бетрей, из остальных - копатели. Большинство осталось на площадке, а двое последовали за главным менаменом.
Бетрей подошел к мосту через Траншею и остановился. Не потому что не решался идти дальше, в Сад, а потому что не мог двинуться с места - он как будто уперся в невидимую стену - лицом, грудью, коленями. От непереносимого сопротивления нос и губы его расплющило - как будто он прижался лицом к стеклу.
Копатели за его спиной остановились, ожидая.
Что за черт? Вернее, что за шуточки Ядвиги? Прежде Бетрей мог беспрепятственно заходить в Сад и проводить с собой, кого захочет. Правда, не более двух - каждого надлежало держать за руку. Но тут невидимая стена почему-то не пускала лично его. Его - наследника Папаши!
- В чем дело?! - крикнул Бетрей. - Ядвига, стерва! Пусти!
- Нельзя ли узнать сначала, зачем ты пожаловал? - отвечала хозяйка Сада, появляясь на другой стороне моста. - Годовщину, насколько я помню, праздновать еще рано.
- Я пришел за этим придурочным бизером. - Бетрей отступил и принялся растирать ладонями лицо. - Папаша велел его забрать...
- Представь, и мне Папаша велел его забрать, - насмешливо отвечала Ядвига.
- Быть такого не может! - взъярился Бетрей.
- Это почему же? Думаешь, твоя часть Папашиного разума глупее моей? Не думаю... Особенно если учесть, что тебе досталось Динино наследство, съехидничала Ядвига.
Бетрей стиснул зубы.
- Пусти меня, и спокойно поговорим.
- Ни за что! Мистера Одда ты не получишь. Так что и говорить не о чем.
Он повернулась и исчезла за деревьями. Бетрей яростно навалился на невидимую стену, но не проломил.
Вот сука! Он повернулся и, оттолкнув копателя, что стоял на дороге, зашагал к своему аэрокару с эмблемой мены. Он уже ничего не понимал. Зачем Папаше этот мистер Одд, если Папаша его так боится. Во всяком случае, та часть, что досталась Бетрею, боится безмерно.
"Ты можешь что-нибудь объяснить, дерьмоед? - обратился господин Бетрей к подселенцу. - Или ты и сам ни хрена не понимаешь?!"
Но четвертушка Папашиного разума не отозвалась. Никакой подсказки. Растерянность. Полный коллапс. Ну и что теперь делать прикажете?!
Глава 21. ПЕТЛЯ ТРАНШЕИ.
Зачем он рассказал все это Ядвиге? Зачем? Он испытывал к этой женщине влечение, но отнюдь не доверие, и все же... что-то притягивало в ней, как магнитом. Стремление прикоснуться и тут же отдернуть руку. Ощущение нереальности, подделки. Она не та, за кого себя выдает. Она любит и ненавидит одновременно. Она его союзник, но на время. И он рассказал ей самое потаенное. Будто раскрыл карты перед игрою. А что было потом? Она поцеловала его. Или нет? Он ответил на поцелуй. Была близость. Или нет? Или он вообще ей ничего не рассказывал? Просто поднялся утром и вышел в Сад?
Генрих поднял голову. Деревья протянули над ним свои белые ветви одревесневшие руки жмыхов, выпростанные из земли. Генрих шагнул к ближайшему дереву и коснулся пальцами гладкого ствола. Прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Сердце сжалось. Страшно захотелось жить. Он ощутил свою молодость, краткость прошлого и бесконечность дней впереди, которые наступят уже без него. И тело содрогнулась от страха в предчувствии холода, который наполнит руки, ноги, грудную клетку, и доберется до самого сердца. Наконец доберется.
- Я знал, что ты их почувствуешь, - раздался за спиной знакомый голос.
Генрих оглянулся. Леонардо стоял рядом и смотрел на него снизу вверх, как на икону. Генриху стало не по себе от этого взгляда.
- Я видел, как ты поднял жмыхов из траншеи. Я знаю, для чего ты пришел. Ты явился исполнить обещанное и воскресить всех. Мы тебя ждали. Очень долго. Ты будешь нашим богом и дашь нам новую жизнь, я знаю. Это главное занятие огородника - сидеть и ждать бога. И видеть его в каждом, кто намекает, что за спиной у него не рюкзак с овощами, а белые крылья. Но в этот раз я не ошибся. Ты - он!
От этих слов Генрих почувствовал тепло внутри, а на губах сладость, и горячая капля потекла вином, согревая растревоженную душу и пьяня. Предчувствие великого, сплавленного со смертельной опасностью охватило его. Будто завтра битва, а сегодня накануне. Он едва не закричал: "О Боже, не попомни мне грехи!.." И какое-то подобье трона, а следом и венца с зубьями в виде земляничных листьев замаячили в прозрачном воздухе Сада. Он уже хотел сказать: "да", и губы шевельнулись, но тут в мозгу всплыло: "Что ты такое, величья идол?.. В чем смысл и сущность твоего обожествленья?" И этот самый идол вдруг сделался почти осязаем - огромный золоченый истукан с гнилым запахом Клеток. И Генрих вспомнил Клетки, вопль безумной толпы, грязь, безделье и жажду немедленного чуда, вспомнил капризную требовательность и недолговечную истерическую любовь этих людей, и едва не задохнулся от отвращения.
- Нет, Лео, я не спаситель. Ты ошибся.
- Если ты откажешься, они просто сгниют. Ты же видел: они гниют в земле. Нельзя ждать так долго! Это выше всяких сил. Ты только подумай: бизеры называют их трашами. То есть дерьмо, мусор. Стать трашем... Разве такое можно пережить?