Летать над огородами надо уметь. Кажется - всюду низенькие домики, яблоньки там, черноплодка. И вдруг неожиданно прянет вверх высоченная береза или вековая сосна. Вмиг от шикарного аэро останутся одни проблемы. Но Одд ловко обходил огородные ловушки. Может, занятый этими коварными березами, он не сразу и приметил болтающийся позади и не отстающий от него аэро поносного цвета. Что это не служба охраны, Одд понял сразу - машины МЕНА-службы красные, а охрана Консервы - бело-синяя, с красно-золотыми гербами. Эти же явно действовали на свой страх и риск.
Бизер бросил машину вправо, преследователи тут же повернули следом. Одд стал набирать высоту. Второй аэро тоже попер вверх. Тогда Одд швырнул машину вниз. Любая более старая посудина сорвалась бы в штопор, но его синий аэро легко выровнялся почти у самой земли, пронесся над чьей-то новенькой красной крышей и лихо рванул вверх, пристраиваясь в хвост поносного цвета летучке.
Бортовой компьютер на дисплее услужливо обвел зелеными кружками магнитные нагнетатели летящей впереди машины. Одд хотел включить рассогласователь на максимум, но потом передумал и нажал клавишу - 0,5. Тут же желто-коричневый аэро клюнул носом, потом неловко качнулся и стал стремительно терять высоту.
Одд не удосужился посмотреть - сел его преследователь посреди картофельного поля или неудачно плюхнулся на крышу покосившегося курятника. Бизер вдавил рукоятку скоростей до упора. Корпус аэро дрогнул, и огороды внизу замелькали страничками детской неумело нарисованной книжки.
Через пять минут синий аэро садился уже на стоянке Седьмых огородов.
Проплутав по кривым улочкам, Одд все же отыскал нужный дом и нужную калитку - да и как было не отыскать, когда над забором красовался огромный фанерный щит с надписью масляной краской: "Общество Мемориал". А пониже было нацарапано: "Осторожно, злая собака". Вторая надпись встревожила Одда, и он крикнул:
- Эй, кто-нибудь!
- Заходи! - донеслось из-за дома.
- А собака?
- Джек в парнике, - сообщил хозяин, по-прежнему не появляясь.
Одд вошел. Заглянул на всякий случай в раскрытую дверцу пленочной теплицы. Черная лайка сидела на грядке и аппетитно хрупала зеленый крошечный огурец.
Хозяин наконец появился - крепкий бородатый мужик в линялой майке с яркой надписью:
"Верни имя!"
Кому надо вернуть имя, Одд не знал.
- Рукавицын, - представился тот, пожимая протянутую бизерову ладонь. Председатель исполнительного комитета "Мемориала".
В этот момент пес как раз вылез из парника.
- Джек у меня вегетарианец, - пояснил хозяин, - питается исключительно овощами и картошкой. Осенью сам морковку из грядки лапами вырывает и ест.
- А вы? - спросил Одд.
- Что я?
- Что едите вы?
- Что останется. В дом зайдете или лучше во дворе?
Одд посмотрел на покосившийся набок дом и почему-то сказал:
- Во дворе.
Хозяин перехватил его взгляд и понимающе улыбнулся:
- Да вы не беспокойтесь. Просто в этом году я еще к ремонту не приступал. Вам может как бизеру не известно, что все наши земли огородные это бывшие болота. И здесь под слоем гумуса в полштыка идет сплошной плывун. А плывун - он первый враг для фундамента. Он вроде бы как неподвижный, а на самом деле постоянно течет. И все в него медленно так погружается: дороги, дома, заборы и колодцы. У меня дом на шести столбиках стоит, и каждый год после зимы сруб то в одну сторону, то в другую перекашивает. Так что приходится летом столбики подправлять. Одни наращивать, другие укорачивать, или вообще менять. Тут вся проблема в фундаменте, какой лучше. Не первый год спорят, и никак выяснить не могут. Сосед Василий монолитный фундамент сделал. Три года дом простоял. А на четвертый фундамент повсюду треснул. И теперь его замазывать надо. Или вообще менять. Эх, если бы не плывун наш огородный, мы бы тут такие билдинги возвели! Куда там вашему "Эмпайер стейт" или "Крайслер билдинг". А вы ко мне за именем, надо полагать?
- Угадали, - улыбнулся Одд.
- Дата перекачки известна? Величина клубня?
Одд кивнул.
- Тогда прошу ко мне в Цитадель.
И распахнул слепленную из почерневшего горбыля калитку второй, внутренней оградки. Огорожен был участок три метра на четыре - плотно, доска к доске, и поверху еще было накручено три ряда ржавой колючей проволоки. Внутри второй оградки росло семь или восемь кустов роз. И сейчас они были в самом цвету.
"Зачем такую красоту от людей прятать?" - подивился Одд.
Еще за загородкой росло нечто, ни на что не похожее - зеленый колючий шар около метра в диаметре. Не елка и не туя. Одд с изумлением взирал на странное растение.
Живая чаша? Грааль? Почему-то сразу подумалось о Граале.
- Вам какое время нужно? - поинтересовался хозяин.
- Зима этого года. Февраль.
Пока хозяин ходил за папкой, Одд все решал, что же такое перед ним. И решил наконец, что ель.
- Ель? - спросил на всякий случай он у Рукавицына.
- Елочка Луа, из французского питомника, - подтвердил тот, - видите: веточка к веточке так часто растут, что и ствола не видно, и хвоя густая и мелкая. Только вот незадача - выросла слишком высокой, выше стен цитадели. Ну и залезли, разумеется, спилили. Помнится, как раз на двадцать пятое декабря, на ваше Рождество. Стену горбыльной цитадели проломили, и ель унесли. Вся дорога веточками моей француженки была засыпана. Хорошо, в ту зиму снег был высокий - три яруса ветвей осталось. Я ствол варом замазал, пленкой от солнца ветки накрывал летом. И вот - выжила моя красавица. В рост опять пошла. Так даже красивее. И теперь никто не полезет ее пилить. Здесь красиво, правда? - он наклонился и понюхал оранжевую, медовой окраски розу. Таким бывает закат в ясный день, не сулящий назавтра грозу. "Вестерланд". Я ведь этот куст сначала посадил перед домом. Ждал, когда расцветет. Еще не сегодня... так уж завтра точно... и вот... встаю утром, бегу смотреть. А на кусте не то что цветов - веток нет. Остальным розам давали немного цвести, меня порадовать, а эту сразу ободрали.
- Кто? - спросил Генрих.
Рукавицын пожал плечами.
- Откуда мне знать? Мало ли в огородах любителей цветов.
- Однако давайте вернемся к нашему делу, - попытался изменить тему разговора гость. - Вы обещали сказать мне имя.
- Ах да, да! - Рукавицын хлопнул себя ладонью по лбу, раскрыл пухлую папку, перелистнул желтые, мелко исписанные страницы.
- Так, ищем донора. Известна дата экспортной перекачки. А время забора... извините за каламбур, скрыто от нас забором прошлого. Однако ж тут можно применить три методики. Первая... М-да... А какой у вас клубень был?
- Простите?
- На сколько модулей интеллект заказывали?
- Пять. То есть я не заказывал, а так вышло... против моей воли. Но это неважно.
- Пять не может быть. Вы что-то путаете.
- Не путаю, пять модулей.
- Да не бывает такого! - Рукавицын вскочил, но тут же вновь присел на скамеечку. - Пять модулей откачивать запрещено. Строжайше. Потому что забрать пять модулей безличностно невозможно. Вот смотрите! - Рукавицын стал энергично листать страницы. - Первый забор, второй забор, опять первый... Большинство на первом останавливается. Вернее, их останавливают. Потому как дальше откачивать можно только физиологию. Второй забор, опять первый, первый, первый, третий... Третий - это редко... первый, первый, пятый, первый... - он проскочил слово "пятый" на всем ходу, но сам заметил, еще до того, как Одд вскинул руку. Вернулся назад, и низко склонившись над страницей, прочел медленно, все еще не веря написанному: "Иванушкин, Вторые огороды, двести седьмой огород, пятый забор". Первый раз вижу, - прошептал, не отрываясь от созерцания страницы.
- Так вы убедились? - спросил Генрих, поднимаясь со скамейки.
- Пять модулей, - повторил Рукавицын, и то ли сокрушенно, то ли восторженно покачал головой. - Пять модулей... Бедный парень...
- Вы делаете очень важное дело. Я узнал о вашем "Мемориале" в Париже, - сказал Одд.
- А, Париж... - вздохнул Рукавицын. - Красивый город.
- Вы были в Париже?
- Нет, никогда. Но он мне иногда снится.
- Почему вы основали Мемориал?
- Человек что-то должен сделать, чтобы оставить след. Древние говорили: посадить дерево, родить сына, написать книгу. Дерево - вот... Рукавицын коснулся елочки Луа. - Сын мой третий год лежит в Траншее. А книгу я свою сжег.
- Почему?
- Написал книгу о жмыхах, понес в Консерву, в издательство. А мне говорят: "О жмыхах сейчас никто не пишет. Все сочиняют только про копателей. Даже жмыхи". А лучшие книги о копателях пишут четыре жмыха: вместо того, чтобы на прикопку идти, они слили свой интеллект в один и за месяц по роману пишут.
- И читают?
- Конечно. Прежде о секретарях парткома и передовиках производства читали, потом про братву стали читать, теперь про копателей. И такая меня тоска взяла. Я рукопись и сжег. Под морковку золу высыпал. Польза хоть какая-то.
- Сколько я вам должен? - спросил Одд.
- Мне ничего. - Рукавицын захлопнул папку. - Но в фонд увековечивания жмыхов можете пожертвовать. - Рукавицын вновь воодушевился. - Члены Мемориала задумали установить возле мены огромную гранитную плиту и выбить там имена всех жмыхов и сколько каждый модулей на мену сдал. Этот Иванушкин будет там первым, без всякого сомнения. Пять модулей! Невероятно!
Генрих вытащил из кармана горсть фик и швырнул на скамью, не считая.
- Вы так не бросайте деньги, - укорил Рукавицын, - а то Джек их съесть может. Однажды он у меня бумажник из пиджака вытащил - я пиджак неосторожно на крыльцо положил - и все купюры изжевал.
- Купите ему мяса, - посоветовал Одд.
- Огурцов. Я его огурцами кормлю.
ГЛАВА 6. ВНОВЬ НА ДВЕСТИ СЕДЬМОМ ОГОРОДЕ.
Генрих сразу узнал березу. Еще не разглядел таблички фанерной с номером, прибитой к забору, еще не видел времянки и грядок, а березу приметил издалека. Она росла вместе с ним, он помнил слабенький побег у ворот, а потом она враз обогнала его и потянулась вверх, радуя весною яркой зеленью и пестротою сережек. Все говорили: "Глупо растить на огороде березу, лучше посадить картошку". Сосед ругался: "Она дает тень на мой огород". Он требовал, чтобы ее спилили. Со временем береза стала огромной, выше всех домов на Вторых огородах, крона ее раздвоилась. Одна ветвь протянулась над огородом, а вторая - над дорогой. Тогда пришел помощник младшего огородника и опилил ветку.
Генрих тряхнул головой. То есть, конечно, все это помнил не он, а тот, второй... Но увидел Генрих гибнущую березу с обрубленной веткой, с мелкой чахлой листвою, и стало ему жаль дерево почти так же сильно, как... Он не мог найти сравнения.
Генрих остановил аэрокар над воротами с полинявшими цифрами "207" и спрыгнул на засыпанную песком площадку. Часть забора была повалена, грядки вспороты колесами наземной машины. Дверь во времянку распахнута, окно тоже. Рама болталась на одной петле.
Одд обошел участок. Жидко произрастала морковь на кривых грядках. В меже валялась брошенная мотыга. Внутри времянки было так же убого и неухожено. Пол взломан, вещи перевернуты. Генрих искал картины и рисунки. Ведь Иванушкин рисовал все короткие зимние дни напролет, все долгие осенние вечера, сжигая помоечный "мазут" в самодельной вечной лампе. Но в домике не осталось ни одного картона, ни одного рисунка - Генрих нашел лишь обрывок бумаги, грязный, мятый, возле печки. Ни карандашей, ни красок, ни этюдника - ничего. Лишь в углу банка засохшей эмали да растрепанная кисть, которой можно покрасить забор. И это дом художника!
И тут Генрих почувствовал, что кто-то смотрит ему в затылок. Смотрит без ненависти, но и без приязни - так смотрят на кусок колбасы, на ломтик сыра. Генрих оглянулся. Мелькнула тень за окном и пропала. Бизер выскочил на крыльцо и столкнулся с пожилым мужчиной в очках без стекол.
- Иванушкин? - спросил Генрих зачем-то, хотя сразу понял, что это совсем не тот, кого он искал.
Огородник ничего не ответил, убежал и спрятался в будочку уличного туалета.
- Послушайте, а где Иванушкин?
Огородник выглянул.
- А, правда, что в Консерве так хорошо? - спросил он. - Я никогда там не был, но думаю, что там плохо. Там плохо, правда?
- Где Иванушкин? - повторил Генрих. И, приметив скучное выражение на лице огородника, пообещал. - Я заплачу.
- Двести фик! - Огородник выскочил из своего укрытия и протянул корявую ладонь.