– Ты почему коротко стрижешься, Нелл? Молчание.
– Это тебя в университете научили? Молчание.
– Если ты лесбиянка, это ничего. Я считаю, трое в постели – это отлично.
– Слушай, если я стригу волосы, это не значит, что я лесбиянка, а даже если я и лесбиянка, тебя это не касается. У меня полно подруг-лесбиянок, но я не лесби. Но я могла бы стать лесбиянкой, если бы захотела. И лесбийская любовь – это не трое в постели. Это двое в постели. Две женщины. И никаких мужчин.
– Для нелесбиянки ты, я вижу, неплохо разбираешься в том, что такое однополая любовь.
Молчание.
– Могу спорить, парня у тебя нет. Молчание.
– У тебя есть парень? Молчание.
– Может, у твоего парня длинные волосы. Может, он педик.
Молчание.
– Он педик?
– ЗАТКНИСЬ! У меня нет... То есть тебя не касается, если я... Заткнись, понял?
– Извини, ты права. Я слишком любопытен. Молчание.
– Ты примешь мои извинения? Молчание.
– Ну же, будь умницей. Молчание.
– Что это ты читаешь? “Экологический Гардиан”! Да ты, блин, смеешься. Эй, Марк, она читает “Экологический...”, блить, “...Гардиан”! Если ты веришь во всю эту экологию, что ж ты столько бумаги каждый день изводишь? Зачем ты изводишь бумагу?
И так далее.
Мне, например, скучно с такими, как Нелл, поэтому я всегда вставал на сторону Гэвина и смеялся каждый раз, когда мне казалось, что я распознал шутку. Обычно его игнорировали или презирали, так что скоро я стал ему союзником. Гэвин давал мне дополнительное свободное время, усаживал в кафе, угощал чашкой дубильной кислоты и развлекал воспоминаниями.
Ну разве что это были не его воспоминания. Насколько я понимаю, рождались они в его гиперактивном больном воображении. Но он был одаренный, опытный пиздобол, и я у него многому научился.
Мы узнавали друг друга все лучше, и его прошлое расцветало все пышнее. Вот список тем, которые мы обсуждали:
– Жизнь в армии, включая подробности позорного изгнания Гэвина за злоупотребление наркотиками.
– Жизнь наемника в Южной Америке, включая вопросы обращения с бомбами, каково это – кого-нибудь убить, и радости дружбы с головорезами.
– Хватит ли у меня, Марка, моральной выдержки застрелить кого-нибудь в упор.
– Краткая кругосветная экскурсия по местам обитания щедро разбрызганных Гэвиновых потомков.
– Негритянки в постели.
– Его отношения с десятилетним сыном – тот живет в Лондоне, и Гэвин видел его несколько раз.
– Буддизм, произносится “будизьм” (почти то же самое, что диалог “Негритянки в постели”).
– Тот раз, когда кто-то напал на Гэвина в метро с ножом, а Гэвин броском отправил его через весь вагон, а потом стоял у парня на голове, пока у того не хлынула кровь из уха.
Каждый день начинался с завтрака в “Уимпи” на Кингз-Кросс, потом мы загружались в метро и отправлялись в то место, которое выбирал Гэвин. Аксбриджский торговый центр, Брент-Кросс, Кэмден, Уэмбли, Кингстон, рынок “Шепердз-Буш”, Брикстон – все самые обаятельные места Лондона были наши.
В метро была бездна времени для разговоров, и, не считая Гэвина, все, видимо, друг другу нравились. Даже Нелл как-то вписывалась. И им действительно нравился я! Вот это меня по-настоящему удивляло. В школе новенький, чтобы заслужить всеобщее одобрение, должен совершить акт насилия или публично унизить вечную жертву, а тут они просто решили, что я неплох.
Я начал думать, что, может, крутые парни в конечном счете не так уж и круты.
Почти все бросили работу в первые же несколько дней, так что через три недели я был ветераном. Из первой команды остались только я и Триш. Триш все еще работала, поскольку пыталась сколотить состояние. Большинство из нас боролись за каждый номер телефона, часто опускаясь до мольбы (“Разумеется, вам не нужно пенсионное страхование, просто мне нужны ваше имя и номер; я получаю по пятьдесят пенсов за каждую листовку, а вам придется лишь ответить на один телефонный звонок и послать их к черту”). Но Триш, похоже, добывала номер из каждой женщины, с которой разговаривала (“Приветик, дорогуша. Как дела? Какие на сегодня планы? За покупками идешь? Вот, дорогая, возьми, положи осторожненько в сумку и глянь, когда домой вернешься. Как, ты сказала, тебя зовут? Ну да. Потрясающе – спасибо за помощь большущее, милочка. Ну да – вот и все – ну вот если бы ты мне дала телефончик... О, спасибочки – тогда тебе насчет листовки кто-нибудь позвонит. Ладно, спасибки, увидимся – пока-пока”.)
Только я начал развлекаться мыслью о том, что нравлюсь Триш, как она сообщила, что, кажется, Уэйн ее обрюхатил.
– Контрацепция мне никогда не давалась, – сказала она. – Я обычно использовала колпачок, но меня уже достало. Так что я просто импровизирую.
– Получается? – спросил я. Она рассмеялась:
– ПОЛУЧАЕТСЯ! Я б так не попала, если б получалось, верно? Он должен был вынуть в последний момент, но ты же знаешь Уэйна.
– Не настолькохорошо.
– Ну, ты понял. Он сверху. Один бутерброд, и вся любовь. Притормозил – и ага.
– А, понятно.
– Правда, он ничего.
Я решил использовать выражение, которое слышал от девушек на телефоне.
– Хрен у него без костей, – сказал я.
Триш смеялась минут десять.
– Слышь, так нельзя говорить. Ты педик, что ли, или как?
Как выяснилось, я пока не все понимал правильно, но месяц закончился, деньги были заработаны, и в воскресенье я встречался с Барри на вокзале Виктории, дабы отправиться открывать мир. Студенческий билет стоил всего 160 фунтов, и с ним мы могли садиться на любой поезд в Европе – когда угодно в течение четырех недель. К сожалению, после покупки билета денег у нас осталось маловато, так что много есть не получится, а спать придется главным образом в поездах, но все равно – я был в восторге. А если повезет, к нашему возвращению Барри и думать забудет о женщинах средних лет.
Мы с Триш поклялись не теряться и с тех пор никогда больше не общались. Гэвин пожал мне руку и пожелал жить хорошо. Я сказал, что постараюсь.
Глава двадцать восьмая
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 7 ИЮЛЯ
В 10 утра встречаюсь с Барри на вокзале Виктории. Грузимся в поезд на Дувр. Вроде все идет гладко. Через час мне надоедают поезда и я прихожу к выводу, что поездку по Европе возненавижу. Через час десять минут вхожу в ритм и решаю, что поезда мне нравятся. Каникулы будут веселые. Правда, Барри начинает надо мной слегка глумиться.
Дневной паром – скука. Полно школьников, которым раньше не дозволялось и близко подходить к игральным автоматам. Барри тошнит, что меня несколько взбадривает.
В 11 вечера прибываем в Кале. Если сядем в ближайший поезд до Парижа, то приедем среди ночи, ни за что не найдем гостиницу, придется спать на улице и нас, наверное, убьют. Наша первая серьезная проблема.
Сняли “ночлег с завтраком” в Кале, что стоило каждому трехдневного бюджета. Консьерж, как и наша комната, воняет французскими фекалиями (более творожистыми по сравнению с английской разновидностью). Спать приходится в двуспальной постели, и у меня всю ночь эрекция.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 8 ИЮЛЯ
Кошмарно болит пенис. Барри заказывает на завтрак яичницу с ветчиной. Горячий шоколад очень вкусный. В 9.30 – поезд до Парижа.
Париж пахнет замечательно – “Голуазом”. Говорю об этом Барри, и он соглашается, хотя я уверен, что он считает “Голуаз” фамилией политического деятеля. Живо себе представляю, как он удивляется, что здесь избирают человека с такой вонючей фамилией.
Отправляемся прямиком в хостел, где встаем в очередь за койкой. К трем часам дня добираемся до начала очереди, и нам говорят, что коек больше нет. Мы не можем себе позволить остановиться в другом месте, поэтому, чтобы не спать на улице, топаем на ближайший вокзал и вычисляем подходящий ночной поезд. После бесконечных очередей находим ночной поезд в Бордо, который идет достаточно долго, чтобы мы успели выспаться. Поезд отходит в семь вечера. Когда мы все улаживаем, уже пять. На Париж у нас два часа. К несчастью, мы еще ничего не ели, так что большую часть этого времени проводим в ближайшем ресторане, который оказывается “Кью-Квик-Бургером”. После этого у нас все еще остается чуть-чуть времени на небольшую прогулку. Париж, похоже, неплохой город.
Свободных мест в поезде нет. Барри сидит на полу возле вагона-ресторана, а я провожу ночь на унитазе.
ВТОРНИК, 9 ИЮЛЯ
Утро – чудовищно рано приезжаем в Бордо. Оба вымотаны. Направляемся прямиком в городской парк вздремнуть.
Просыпаемся в два часа дня и всю дорогу бегом бежим до хостела, где выясняем, что последняя койка только что сдана. На гостиницу денег нет, поэтому решаем поехать ночным поездом в Марсель. Он отходит в 8 вечера, так что у нас несколько часов на обследование Бордо. Вердикт: очень мило – надо когда-нибудь вернуться. Хорошие дешевые рестораны.
Находим супермаркет, где бутылка вина стоит всего 20 франков, покупаем ее в поезд.
В поезде полно мест. У нас отдельное купе. Вытягиваюсь на полке. Напиваюсь. Сплю как бревно. Просыпаюсь. Блюю. Сплю как бревно дальше.
СРЕДА, 10 ИЮЛЯ
Похмелье. Зубы покрылись плесенью.
Вываливаемся на станции Ницца. Марсель проехали несколько часов назад. Ложимся вздремнуть на платформе.
Автобус до хостела. Снимаем койки. Душ. Автобус на пляж. Спим. Едим. Автобус до хостела. Спим.
ЧЕТВЕРГ, 11 ИЮЛЯ
Все женское население хостела следует за нами с Барри на пляж. Женщины нескольких сотен национальностей весь день ластятся к нему, используя все мыслимые варианты плохого английского. Чувствую себя человеком-невидимкой.
Барри весь день рассказывает ревнивым женщинам о своей страсти к Маргарет Мамфорд. При упоминании о сексе у них твердеют соски.
Жалуюсь Барри, что ненавижу пляжи, и напоминаю ему, что мы приехали в Европу с культурными целями. Решаем ночным поездом поехать в долину Луары.
Из хостела выписываемся час, потому как Барри твердит, что не может уехать без своей футболки: “МОЯ ТЕТУШКА ЕЗДИЛА В ТРИНИДАД И ТОБАГО, А Я ПОЛУЧИЛ ТОЛЬКО ЭТУ УРОДСКУЮ ФУТБОЛКУ”. Я высказываю предположение, что футболку украли прямо из койки, но, по мнению Барри, она скорее всего просто играет в прятки и забилась куда-нибудь в угол. Без нее он ехать отказывается, потому что Тринидад и Тобаго больше так не называются и он не сможет добыть другую такую футболку, а тетушка расстроится. Видимо, у него очень странная тетушка.
В конце концов он соглашается уехать без футболки, но, когда мы добираемся до станции, последний поезд на север уже ушел. Поскольку коек в Ницце у нас больше нет, мы вынуждены сесть на единственный ночной поезд из города, который едет в Бордо.
ПЯТНИЦА, 12 ИЮЛЯ
Приезжаем в Бордо. Кошм. устали. Весь день спим в городском парке. На ужин кусаю бутерброд с козьим сыром – на вкус значительно хуже, чем человеческое говно. Ночной поезд в долину Луары.
СУББОТА, 13 ИЮЛЯ
Приезжаем в Блуа. Хостел далеко за городом, так что мы решаем ехать туда стопом. Безуспешно. В итоге идем пешком, что занимает несколько часов.
Барри по-прежнему бубнит про миссис Мамфорд. Я называю ее пыльным мешком, и следующие два часа он дуется.
Мы добираемся до хостела, расположенного в поле возле фермы, и вернуться в город уже не в силах. Там обнаруживается еще десяток человек в том же состоянии, и Барри весь день болтает с ними (про миссис Мамфорд), а я дуюсь.
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 14 ИЮЛЯ
День повышенной активности. Ранний подъем. Завтрак. Автобус в город. Арендуем велики.
Ох.
Черт.
Воскресенье.
Никаких великов.
В городе открыт один магазин. Скобяная лавка. Quincaillerie. Думаю, это слово мне еще пригодится. Около часа слоняемся по quincaillerie. Потом два часа обедаем в кафе. Возвращаемся в лавку. Быстро все досматриваем. Садимся в автобус до хостела.
При выезде из города пять сотен людей в фантастических костюмах идут нам навстречу, играя на музыкальных инструментах и размахивая деталями военных прибамбасов. Барри смотрит в окно с другой стороны и все пропускает, что утешает меня невообразимо.
Весь день проводим в том же поле, беседуя с тем же десятком человек. Одна из них, Белла, – второкурсница Бристольского университета. Выясняется, что Белла знает Нелл и к тому же лесбиянка.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 15 ИЮЛЯ
День повышенной активности. Ранний подъем. Завтрак. Автобус в город. Арендуем велики. С Беллой и ее подругой Бриони едем к замку Шенонсо.
Шенонсо красивый. Чего не скажешь о Бриони. К счастью, она весь день пытается трахнуться с Барри, так что большую часть дня мы с Беллой вдвоем. Ради эксперимента пытаюсь с ней флиртовать. К моему удивлению, это не только весело, но и провоцирует отклик, по нескольким параметрам отличный от отвращения. Просто замечательно. Романтически ужинаем a quatre<Вчетвером (фр.)> в Блуа, а потом отправляемся в хостел. Я разговариваю с Беллой до полуночи, быстро в нее влюбляясь. В итоге мы целуемся. Она это делает отлично. Сердце у меня сбивается с ритма, танцует танго, потом голышом мчится по Трафальгарской площади. Наконец-то! Я познал любовь!
Уже абсолютно уверенный, что ей нравлюсь, я задаю банальный вопрос: “Почему я? Ты не считаешь меня уродом?” Это мой первый шанс получить вразумительный ответ. Он должен дать мне представление о том, как пойдет остаток моей половой жизни. Я отчаянно, отчаянно,ОТЧАЯННО вытягиваю, вылавливаю, выуживаю комплимент.
– Мне нравятся уроды, – отвечает она.
Я надеялся на другой ответ. Но во всяком случае, честно. Я хотел услышать, что красив, но, думаю, я бы все равно ей не до конца поверил. По крайней мере, у меня имеется слабый проблеск надежды на будущее. Может, бывают и другие девушки, которым нравятся уроды. Может, таковы вообще все женщины. Странно!
Белла понимает, что ее ответ меня расстроил, и дарит мне самый длинный и мокрый поцелуи. А-га, я определенно влюблен.
Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я мчусь в спальню, чтобы рассказать обо всем Барри. Его, однако, там нет. Лежу на койке и жду. Чувствую, как все тело подрагивает от счастья.
Через два часа подрагивание стихает, а Барри все не возвращается. Хостел давным-давно закрыт на ночь, так что Барри, наверное, не сможет попасть внутрь. Это неприятно – я хочу с ним поделиться. Подхожу к окну посмотреть, нет ли его снаружи. Он действительно там: придавлен к земле под вишней, голый, а Бриони скачет на нем, словно ходуля “пого”.
Опять выиграл.
Гад.
ВТОРНИК, 16 ИЮЛЯ
Когда я просыпаюсь, Барри лежит на соседней койке. Как-то пробрался. Подрагивание возвращается, и я больше не злюсь. Расталкиваю его и выкладываю свой хитроумный план. Барри под впечатлением и считает, что попробовать стоит. Идея такая: я завтракаю с Беллой, спрашиваю, куда она едет дальше, а потом, что бы она ни ответила, говорю: “Какое совпадение, мы тоже туда собираемся. Может, поедем вместе?”
Весьма умно, а?
Десять минут спустя:
– Привет, Белла.
– А, привет... – Глаз не поднимает.
– Мм...
– Черт, я вчера надралась... – Все еще на меня не смотрит. Я чувствую, что пахнет дурными новостями.
– Мм... вы... вы обе... э... куда-нибудь сегодня едете?
– Да.
– Так И мы. Ммм... а вы теперь куда... мм...
– Домой. У нас кончается билет. Передай джем.
Я в отчаянии. Конец. Возможно самоубийство.
– Ты оглох? Джем передай.
Передаю джем.
Они садятся в ближайший автобус. Моего адреса она не спрашивает.
Мы уже третий день торчим с Барри в хостеле в поле под Блуа. На этот раз в одиночестве. Особо не разговариваем. Решаем уехать из Франции.
СРЕДА, 17 ИЮЛЯ
Утренний поезд до Парижа. Два часа в Париже (у меня такое чувство, что я уже неплохо знаком с городом). День и ночь – в поезде на Барселону.
Оба дуемся.
Между Тулузой и Каркассоном Барри спрашивает, считаю ли я, что Маргарет для него слишком стара.
Я говорю “да” сразу после Нарбонна. От Перпиньяна до границы он говорит мне, что, значит, я – осел.
ЧЕТВЕРГ, 18 ИЮЛЯ
Приезжаем в Барселону. В Барселоне – неплохо. Ночной поезд в Мадрид.
ПЯТНИЦА, 19 ИЮЛЯ
Приезжаем в Мадрид.
Осматриваем Прадо – скучновато.