В кофейне – откровенная атмосфера разгильдяйства.
– Отдыхаем? – интересуюсь у почти задремавшего у стойки официанта, тот, вздрогнув, недовольно косится в мою сторону.
– А мы полчаса как закрыты.
– Закрыты?
– Вернее, кофейню зарезервировали на вечер. Церемонии твои на сегодня отменили.
– Вот как.
Пренебрежительный тон неприятно царапает нервы. Афишировать наше деловое соглашение с Гамлетом мы не стали, ввели меня как обычную штатную единицу, но из-за загруженности собственного графика я так и не познакомился с персоналом.
– Отвези Гамлету, все равно делать нехрен, – парень, перегнувшись через стойку, вытаскивает большой пакет, – сейчас я тебе адрес и телефон черкну.
Смирившись с ролью, приписанной мне насильно, я молча забираю посылку. Смысл доказывать что-то? Проще завезти и оставить парнишку на его пьедестале. Неуклюже перехватив абсолютно неудобную ношу, я выцарапываю из кармана телефон и извещаю Его Высочество о незапланированном визите. Не успеваю запихнуть телефон обратно, как он разражается прелестью шопеновского вальса.
– Жень, ты не мог бы сегодня заехать… – и я, удерживая пакет двумя руками и пытаясь зажать телефон покрепче между ухом и плечом, запоминаю маршрут и список дел, которые Мартин благополучно решил слить на мою скромную персону. Все лучше, чем ковыряться в дебрях развороченной души. С этой почти оптимистичной мыслью ловлю такси.
Через несколько часов, ругаясь и бурча, я плетусь на четвертый этаж обычной хрущевки, недоумевая, как же наш принц не отгрохал себе хоромы где-нибудь в приличном тихом месте близ парковой зоны. Что это еще за дауншифтинг?
Дверь мне открывает заспанный Гамлет, облаченный в видавшие виды шорты.
– Я думал, сегодня уже не доедешь, – отбирает он пакет и направляется на кухню. – Ужинать будешь, савраска?
Мой желудок обрадованно уркает, выражая свое мнение насчет ужина.
– Буду, – иду я на уступки организму.
Гамлет увлеченно потрошит на столе пакет, который я полдня таскал по городу. Там, тщательно упакованные в фольгу, радуют взор контейнеры. Суши, рыба с оливками, рис со специями, тонкие пластинки мясной нарезки, круассаны, облитые шоколадом. Я застываю в дверях с чувством глубочайшего наеба.
– Это что, я пер, чтобы Ваше Высочество покормить?!
– И награда ждет своего героя, – Гамлет закидывает оливку в рот и расплывается гримасой блаженства.
– Требую как минимум половину добычи, – отчеканиваю я, сгребая к себе исходящую маслом рыбу.
– Главное – правильный раздел имущества, – Гамлет довольно тянется к суши. – И никаких семейных раздоров. Руки мыть иди.
Я кошусь на рыбу, не желая покидать ее общество, и взвешиваю свои степень воспитанности и степень голода, но под насмешливым взглядом хозяина все же выбираю цивилизацию со всеми ее реверансами.
Перенюхав в ванной несколько тюбиков с шампунями и гелями, прихожу к выводу, что Хомо Сапиенс, проживающий в этой скромной «распашонке», не обременен стабильными отношениями. Этот незначительный факт заставляет прятать глаза от отражения в зеркале и не признаваться в причине своей радости.
Рыба оказывается божественно вкусной, но исчезает неоправданно быстро. Попробовав рис с нарезкой, я делаю вывод, что суши лучше. Утаскиваю второй рулетик под неодобрительное порыкивание Гамлета и поясняю:
– Налог на наглость.
– Моя с твоею не сопоставима. И куда в тебя вмещается?
– Пффф… ты просто не владеешь древне-японским способом правильной укладки пищи в желудке. Как говорил представитель этой школы у нас Кот Матроскин: «Неправильно вы бутерброд едите, дядя Федор».
Отвоевав еще один рулетик в ожесточенной битве на палочках, я сыто отодвигаюсь от стола.
– Все, теперь я ручной.
– Гладить можно или на лоток ходить приучен? – интересуется язвительный принц.
– Глааадить.
Принц, поперхнувшись, радует меня забегавшими глазами. Якобы пропустив мой ответ, он суетливо убирает со стола и ставит чайник. Проследив за этими невнятными манипуляциями, я осведомляюсь:
– Ты всерьез решил напоить меня чаем с этой водой из-под крана и гранулированной чайной пылью?
Гамлет поворачивается ко мне:
– Ой блин… позволь мне сделать харакири.
– Делай, – разрешаю я, – только через два часа, чего даром суши переводить.
– Твое великодушие поражает.
Я, расслабленно откинувшись на спинку диванчика, бездумно передвигаю по столу чашки. Беззлобная, чуть подсоленная шутками перепалка, неяркий свет лампочки, Гамлет в домашнем виде, растерявший лоск хищного бизнесмена и поэтому опять превратившийся в долговязого мальчишку. «Хорошо как…» – прорезавшаяся мысль стопорит мыслительный процесс намертво. Ощущение домашнего уюта баюкает вздрюченый мозг. Голова тяжелеет, скулы сводит от того, как хочется зевнуть и устроиться поудобнее.
– Спишь уже. Оставайся, я один живу.
– Знаю, – признаюсь я. – У тебя в ванной скукотень такая, все с запахом лжеморя.
– Пинкертон.
– А тебя не смущает… – делаю неопределенный жест рукой, – моя сексуальная ориентация?
– Периодически. Но я физически крепче, если что – отобьюсь.
Меня от усталости уже тоже ничего не смущает, поэтому засыпаю на большой двухместной кровати и абсолютно не терзаюсь муками совести при мысли, что Гамлет осваивает неудобный диван в гостиной. Мою душу даже чуть-чуть греет мелкое детское злорадство. Но правило бумеранга никто не отменял. Проснувшись ночью от страшнейшей жажды, я плетусь на кухню, поминая рыбу и суши недобрым словом, и, прихватив с собой бутылку воды, направляюсь назад. Кинув взгляд на разобранный диван, я поддаюсь любопытству и решаю посмотреть, каков Гамлет спящий. Слишком уж много граней у этого человека, пусть добавится в мою личную коллекцию еще одна.
«Красивый» – екает что-то внутри. Морщинки разгладились, ресницы лежат веером, губы приоткрыты – все это смягчает хищный профиль. Сбившееся одеяло обнажает грудную клетку с темными ореолами сосков, под одним из них некрасивый шрам, кляксой стянувший чуть смуглую кожу. Я завороженно обвожу края шрама.
– Руки оторву, – тихо сообщает мне Гамлет.
Вздрагиваю и натыкаюсь на изучающий взгляд.
– Я за водичкой ходил, – открываю я ему истину, – а тут ты спишь по пути.
– Какая занимательная история. И что же привело тебя ко мне?
Что же привело? Если бы я посмел признаться, как покалывает кончики пальцев от желания снова ощутить тепло его тела… Обвести все правильности и неправильности, все метки жизни и оставить там же рядом свои.
– Глупости, – выдыхаю я.
– Какие глупости? – голос Гамлета, хрипловатый со сна, падает еще на пару тонов.
– Пойду спать, – сообщаю я ему.
– Жень, – Гамлет ловит мое запястье в кольцо пальцев, – какие у тебя запястья тонкие.
– Какой есть, – пытаюсь стряхнуть его руку, но пальцы лишь крепче фиксируют запястье.
– Жень, а можно мне чуть-чуть глупостей?
Меня окатывает горячей волной стыда и желания. Я сильнее выкручиваю свою руку, проклиная начинающее реагировать тело, прикрытое лишь узкой полоской слипов. Гамлет дергает меня на себя и, подхватив упирающееся всеми конечностями в него тело, переворачивается. Я лихорадочно вцепляюсь в его плечи. Мысли неясными отрывками мечутся из крайности в крайность, одновременно предлагая сопротивляться и сбежать и остаться и позволить. Он же не торопится, ждет, пока я прекращу метаться.
– Отпусти меня, – жалко скулю я, чувствуя, как предательски тяжелеет в паху.
Отвернувшись, я пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то, что вытащит меня из этого сладостного терпкого тумана, окутывающего тело и сознание. Поцелуй обжигает шею и заставляет кожу моментально покрыться мурашкам предвкушения удовольствия, соски сжимаются в твердые камушки, желая ласки, я с всхлипом выдыхаю.
– А на вкус ты точно такой же, как я тебя запомнил, – шепчет мне в ухо Гамлет, заставляя мои бедра чуть разъехаться в стороны.
Мое тело объявляет категоричную капитуляцию и дрожит в неприкрытом желании, отрицать очевидное не имеет смысла, тем более когда в живот Гамлета упирается такое внушительное доказательство. Поэтому я решаю донести ощущаемое вербально.
– Я парень, Гамлет.
– Я уже давно об этом жалею, – он прижимается ко мне еще плотнее. – Но с каждым разом сожаления все призрачней и невесомее. Особенно когда я чувствую, что и тебе не все равно.
– Просто у меня давно никого не было, – пытаюсь я все же вырулить из ситуации.
– Это почему-то радует, – сообщает задумчиво Гамлет. – Поцелуй меня. Как тогда, помнишь?
Хочу… хочу…
Хочу впечатать в себя его теплое тело, почувствовать тяжесть. Выкинуть из головы все мысли. Наблюдать, как меняется его лицо от разного градуса удовольствия. Узнать те границы, за которые он готов шагнуть. Увидеть, как его тело реагирует на меня. Хочу почувствовать всю степень возможного бесстыдства…
– Нет, – но мой лимит здравого смысла уже заканчивается.
– Один раз. Прошу, – Гамлет склоняется к моим губам, чуть касаясь их, вымаливая просьбу.
Я не соглашаюсь… нет… Я рефлекторно раскрываюсь ему навстречу, и в груди тяжелеет и обогащается чувствами бестолковое сердце. Правильный, приносящий удовольствие, заставляющий продлевать его поцелуй. Оторваться на короткий глоток воздуха и вновь возвращаться. Руки оглаживают, тянут к себе, обнимают, держат…
Гамлет разрывает поцелуй и, чуть приподнимаясь, смотрит на меня.
– Уйдешь?
Ответ бессмыслен, как и мои действия, но я, хоть и опьяненный желанием, тяжело стекаю с кровати и плетусь в комнату… Какая разница, уйду я или нет, если один поцелуй спустя вселенную опять меняется, как при повороте трубки калейдоскопа? Какая разница, в какой я сейчас кровати, если мысленно отдаюсь ему до самого донышка? И он знает это, и я знаю это. Что же происходит? Что за новую главу я открыл только что?
Смелости на утро не хватает. Поэтому, как только ночь за окном линяет в серый рассвет, я тихо собираюсь и, стараясь не шуметь, крадусь к входной двери.
– Не думаешь же ты, что я сплю? – останавливает меня на полпути голос Гамлета.
– Думаю, может быть, ты сделаешь вид, что спишь. Так было бы удобно и тебе, и мне.
– У меня, может быть, тут взрыв стереотипов и сдвиг шкалы ценностей.
– Сильный сдвиг? – не поворачиваясь, интересуюсь я.
– Колоссальный. Как дальше жить будем, Жек?
Я слышу, как диван прогибается под Гамлетом, слышу его шаги, чувствую спиной тепло его тела. Руки обнимают меня и притягивают к себе, он зарывается носом в мою макушку и вдыхает.
– Уйдешь? – опять спрашивает он.
Утвердительно киваю, скорее себе, чем ему.
– Может, забудем? – предлагаю я.
– Думаешь, получится?
Утро красит нежным цветом… Ничего оно не красит, оно сонно кутает в блеклые оттенки дома, редких прохожих, деловито снующих воробьев. Даже машины урчат лениво, позевывая, бурчат на беспокойных хозяев и еще сонных пешеходов. Я ежусь от утренней свежести и от ощущения пустоты. Я все правильно сделал, уговариваю я себя. Правильно. Моя жизнь и так завязана в такие узлы, что проще рубануть, чем распутывать. Не умею я выбирать людей. Илья не тот, Егор тот, но не про мою честь, Гамлет… Да ничего бы не получилось, еще раз убеждаю себя. Была бы ночь, а потом было бы неловкое утро с привкусом сожаления, убегающие взгляды, еще пара неловких моментов и конец. Так же? Я вздыхаю и соглашаюсь сам с собой, но где-то на задворках сознания мечта, грустно улыбнувшись, шепчет: «Печальная получится у тебя глава… про одинокого человека…» Чаю бы черного, с капелькой Бехеровки, чтобы разогнать стынущее под сердцем горе.
========== Обыкновенное чудо ==========
– Ты мне можешь просто ответить? Я не прошу ключи от квартиры, пароли и явки. Я просто прошу сказать мне, что он любит? – голос Гамлета гремит из кабинета.
Я останавливаюсь в недоумении. Что его привело в наш ресторан и чего он хочет?
– Я не могу тебе ПРОСТО ответить, – орет в ответ Мартин. – Ты не тот, с кем прокатит дружеская беседа о Жеке. Зачем тебе это нужно?
– Боюсь, ответ тебе не понравится.
– А то я сейчас в восторге.
– Я решил попробовать… попробовать… фух… сложно-то как… поухаживать за ним.
Я в ступоре застываю под дверью. Судя по гробовому молчанию, Мартин испытывает аналогичные ощущения.
– Что, прости? – недоверчиво уточняет Мартин, и я в согласии с ним киваю головой.
– Я хочу быть больше, чем… чем никто. Поэтому и хочу знать о нем больше.
– Женька в курсе?
Толкнув дверь в кабинет, я объявляю:
– Теперь в курсе и, мне кажется, мы с тобой это уже обсудили.
– Уже обсудили? – Мартин с любопытством подается мне навстречу. – Когда это вы успели? – с видом оскорбленной дуэньи вопрошает он.
– Не обсудили, – возражает Гамлет. – Ты внес предложение, я обдумал и решил вынести встречное.
– Ничего не получится, Гамлет, – я устало опускаюсь на стул. – Я не Ева, что бы ты там не придумал. Большую часть времени я вот такой, обычный, уставший, приземленный парень. Все, что я хорошо умею, это делать чай. Никаких явных и скрытых талантов. А Ева… это так, случайная личная слабость, сбой психики ли, генная мутация… не знаю… этому есть масса объяснений. Да и вообще, – решаю я поставить точку в этой истории, – может быть, у меня кто-то есть?
– Егор? – стылым тоном интересуется Гамлет.
Я пожимаю плечами. Можно, конечно, соврать. Но не хочу.
– Да, Егор. Нет, мы не вместе и да, я люблю его. Место не вакантно, понимаешь?
Гамлет молча переваривает эту унизительную сцену, Мартин стоит, отвернувшись к окну с отсутствующим видом, я бессмысленно вожу по полированной столешнице пальцами.
– Я очень долго жалел о том, что ты не девушка, – глухо начинает Гамлет. – Такое глубокое, очень болезненное чувство, Жень. И каждый день оно грызет и грызет. Я смотрю на тебя, вижу твою улыбку, и мне мучительно хочется поцеловать в уголок рта. Смотрю, как ты перебираешь эти свои коробочки, чашки, и хочется сплести пальцы, прижать к себе и подышать тобой. Вижу, как ты опускаешь глаза во время церемоний, и мне хочется, чтобы, поднимая их, ты первым делом находил меня, а потом замечал уже весь мир. Той ночью я вдруг понял – какая разница, какого покроя вещь прикрывает твое тело? Какая разница, если под этой вещью все равно ты. Я понимаю, что значит занятое сердце. Ты же занимаешь мое, хотя мне и многое не понятно, трудно принять, трудно осмыслить. Но ты его занимаешь. Скажи мне, Жень, у меня совсем нет шанса? Если нет, я уйду, потому что понимаю, что выцарапать, выкинуть, пододвинуть кого-то из сердца, души невозможно… Я так чувствую.
Я молчу. Молчу, потому что сердце сжимается просто невероятным спазмом надежды, я боюсь поднять на него глаза и поверить. Я боюсь…
– Скажи, мне уйти? – тихо просит Гамлет.
Как трудно удерживать рухнувшее небо.
Как трудно принять те слова, о которых мечтать-то себе не разрешал.
Как трудно поверить.
Разжать руки, которые цеплялись за привычные уступы.
Разжать и полететь… Вверх или вниз?
«Не отпускай, – звучит тихий, наполненный колокольными нотами слез голос Евы внутри. – Я, может, и нечто лишнее, слабость, сбой… Но я твоя часть, и мы нужны ему вместе».
– Не уходи, – позволяю я себе первую каплю надежды. Терпко-сладкой надежды.