– Да я не к тому, – махнул рукой Эдвар, – налоги – не моя печаль. Разбойники у нас в лесу. Банда Марольда Черного. Черный – колдун, ловко ворожить, злодей, наловчился, никак его поймать не могу. Нынче нанял мага знающего, чтобы Марольда извел своей волшбой, да где там!
– Что, одолел разбойник приезжего колдуна? – спросил солдат.
– Одолел, еще как одолел! Чародей этот бродячий так от нашего Марольда бежал, только пятки сверкали!
Свен подумал, что начальник стражи не без некоторой гордости говорит об удачливом местном разбойнике. Да что там! Парень и сам ощутил, что где-то даже рад – вот, мол, как наш колдун утер нос пришлому! А что разбойник – так все они, чародеи, друг друга стоят.
– Про Марольда и у нас в Гонзоре говорят, – отозвался солдат. – Вот поэтому и требуется, чтобы вы, мастер, со своими людьми господина казначея по дороге встретили. Дополнительная охрана не помешает. Вряд ли разбойник отважится на большой караван напасть, но все же… Что, готово?
Кузнец закончил работу, латник расплатился, и, садясь в седло, бросил сверху вниз:
– Так что, мастер, завтра встречайте казначейский обоз. Ну а я еще раз в магистрат ваш загляну, потороплю насчет налогов.
Свен с тоской уставился вслед великолепному всаднику. Эх… Вот бы так, на коне…
– Ну, чего спишь! – прервал мечты подмастерья сердитый окрик Мейдера. – Раздувай мехи, соня! Нам две тысячи гвоздей сковать нынче…
* * *
Весь день, качая рычаг, а затем, помогая мастеру Мейдеру пересчитывать гвозди, Свен вспоминал красивого всадника и мечтал о геройских подвигах. Он даже не пошел, как обычно после работы, в «Счастливое колесо» послушать рассказы приезжих – сразу отправился домой, чем вызвал волнение матери: не заболел ли?
Нет, не заболел, а просто задумался – к чему он, Свен, теряет лучшие годы в кузнице Мейдера? Мир так велик – а он торчит в маленьком захолустном городишке в Гонзоре, на окраине Империи! И ладно бы на южной границе, где, говорят, снова разгорается война с нелюдями… Нет, в Пинеде не происходит ничего интересного, а самые красивые девушки крутят любовь с разбойниками.
На следующее утро, когда Свен явился в кузницу и собрался переодеться в рабочее платье, Мейдер остановил его:
– Не спеши! Сегодня работаешь не у меня!
– Как это?
– Слыхал, что вчера солдатик нашему Эдвару толковал? Про Марольда, про обоз казначейский? Так вот, нынче велено созвать городское ополчение. И ко мне из магистрата приходили, одного человека нужно на службу отправить.
Свен не верил собственным ушам.
– Ополчение? А что, будет война?
– Какая война, дурень? – Мейдер нахмурился. – Наша стража выступает обоз встретить и через лес проводить, понял? Поэтому соберут десяток олухов вроде тебя, поставят ворота стеречь да за порядком на рынке присматривать, вместо парней Эдвара. Война… При тебе ж вчера этот малый в синем плаще с нашим капитаном толковал. Вот что, Свен, я тебе скажу: нашему брату следует ухо держать востро, и все, что важные персоны при нас говорят, мотать на ус. Глядишь, где и обломится толика выгоды. Заказ какой, или еще что-то. Понял? Эй, ты меня понял?
– Да, мастер…
Свен загрустил. Войны не будет. Опять не будет ничего интересного. Правда, с другой стороны, хорошо уже, что не придется целый день торчать в кузнице, качать мехи, таскать уголь и подсчитывать гвозди.
– А если понял, дуй в магистрат. Писаря знаешь? Найдешь его, скажешь, мастер Мейдер прислал. Ну, ступай себе с Гилфингом…
У магистрата Свен присоединился к толпе таких же, как и он, подмастерьев, присланных заменить городских стражников. Парню выдали помятую каску, кожаную, подбитую войлоком, безрукавку, украшенную позеленевшими медными бляхами и круглым стальным щитком посередине груди, а также вооружили секирой на длинной рукояти. Должно быть, статный рослый Свен выгодно отличался от сотоварищей, потому его назначили охранять ворота, чтобы господин казначей, въезжая в Пинед, видел молодцеватого подтянутого стражника. В помощь назначили троих подмастерьев, да наказали им не слишком высовываться, когда явится начальство.
Свен занял пост в городских воротах. Вскоре мимо подмастерья протопали полторы дюжины стражников, возглавляемых Эдваром – командир, угрюмый, как всегда, по случаю похода оседлал смирную лошадку и пристегнул к поясу меч в украшенных бляхами ножнах. Свен проводил земляков равнодушным взглядом – эти вояки не вызывали у парня зависти, как давешний гонец – и приготовился скучать.
Мимо покатили крестьянские возы, запряженные унылыми клячами, которых понукали столь же унылые возчики. Тоскливое зрелище.
* * *
Поднялось солнце, в доспехах стало жарковато, но Свена не раздражала ни жара, ни застарелый запах пота, пропитавшего куртку. Он чувствовал себя большим начальником и даже пару раз прикрикнул на подчиненных ему подмастерьев – не зло прикрикнул, а так, для порядка. Однако и ему, в конце концов, надоело разыгрывать из себя важную шишку, тем более, что на проезжих Свен особого впечатления не производил.
Удостоверившись, что повозки катятся, а путники шагают в обе стороны без его участия не менее успешно, чем когда он покрикивает, Свен решил оставить подчиненных глотать пыль в воротах, а сам поднялся на башенку.
С невысоких пинедских укреплений округу было видно не очень-то хорошо, обзор загораживали поросшие лесом холмы. Бугристые зеленые склоны волнами уходили к горизонту, лишь кое-где изредка попадались расчищенные поля, засеянные пшеницей, да маячила вдалеке колокольня. Свен снял каску и подставил потный лоб легкому ветерку. Здесь, наверху, было все же чуть прохладней, чем в пыльном портале ворот.
В душном чуть колышущемся мареве поплыл колокольный звон. Сперва зазвонили в часовне, что едва виднелась за холмами, затем – в невидимом отсюда монастыре, потом и в городской церкви подхватили. Значит, уже полдень… Интересно, когда появится казначейский обоз? Там наверняка есть на что поглядеть! Будут важные персоны, писари и чиновники, будет сам казначей, будет охрана в красивых доспехах, таких, как у вчерашнего гонца. Свен замечтался и не заметил, что к воротам изнутри подошли трое членов городского совета. Свена окликнули.
Толстый краснощекий старшина ткачей поинтересовался, не видать ли обоза. Свен развел руками – нет.
– Странно, – заявил толстый ткач, – хотя бы показаться должны… Время-то уже им до нас добраться. Ну, ничего, подождем… Однако, жаркий нынче выдался денек!
– Точно, – согласился другой мастер, – жарко, да и парит. Пожалуй, к вечеру грозу жди. Дождичек соберется.
– К вечеру? Да нет, похоже, совсем скоро, – возразил третий, – вон как потемнело.
Все задрали головы и поглядели в небо. Свен, не удержавшись, тоже уставился вверх. Удивительное дело, не видно ни облачка, тем не менее, стало темнее, притом, что солнце палит по-прежнему, да и ветер сильней не сделался. В небе над Пинедом происходило что-то непонятное.
Свену почудилось, будто ветерок иногда доносит отзвуки сражения. Парень перестал пялиться в посеревшие небеса и уставился на дорогу. В отдалении, почти у самого горизонта, где тракт скрывался в лощине между двух лесистых холмов, клубилась тьма. Похоже, что там вдруг наступила ночь – такая маленькая, крошечная ночка, темноты в которой хватило лишь, чтобы застлать черным пологом небо над дорогой и покатыми, поросшими кривым подлеском, скатами. В мареве изредка сверкали вспышки – будто и впрямь разразилась гроза, о которой толковали члены городского Совета, да только ни туч, ни дождя не было.
Свен хотел крикнуть, объяснить, привлечь внимание земляков к тьме вдали, но никак не находились нужные слова, да и какие слова-то? Как можно описать клубящуюся между холмами тень, превратившую светлый день в ночную темень над дорогой?
И вдруг нужное слово нашлось. С трудом, пересиливая себя, Свен просипел, тыкая пальцем вдоль тракта:
– Марольд! Марольд Ночь!
И тут же, словно имя разбойника сняло запрет со стихии, задул холодный ветер, несущий вопли, грохот и лязг оружия. Возчики в воротах придержали коней, кто-то выбежал наружу, чтобы выглянуть из-за телег, какой-то крестьянин привстал на облучке. Все смотрели и слушали, а Свену, глядящему с башенки, уже были видны черные точки, медленно выползающие из облака мрака и спешащие по дороге к Пинеду – беглецы, спасающиеся от людей Марольда, напавших на казначейский обоз.
Глава 9
Около полудня Лукас, как обычно, закончил работу в монастыре. План обители постепенно дополнялся, обрастал пометками и пояснениями. Художник уже прикидывал, в какой последовательности он будет расписывать помещения, да сколько подмастерьев потребуется… Неплохая работа, тихая, спокойная. Лукас не любил трудиться на людях, а обитательницы монастыря стараются не показываться на глаза мужчине. Все, кроме настоятельницы, старательно избегают художника. Зато нудная и настырная горбунья одна могла испортить настроение, это Лукас уже понял.
Погруженный в раздумья, художник шагал по лесу и вдруг заметил, что стало темно. Лукас замер и машинально посмотрел вверх – неожиданно посеревшее небо было, тем не менее, чистым. Ни облачка – очень странно, куда девается солнечный свет? Художник с тревогой огляделся – вокруг было тихо, даже лесные птицы смолкли. Ни шороха, ни треска веток под лапами зверья. Лукас переступил с ноги на ногу, хворост зашуршал, почудилось художнику, оглушительно. Потом вдруг налетел ветер, заходили верхушки сосен над головой, заскрипели, зашуршали, сухо зашелестела листва… И тут же странный ветер донес новые шумы – грохот, хриплые вопли боли и отчаяния, звон и скрежет.
Лукас осторожно двинулся навстречу звукам. Что бы там ни происходило, он должен это увидеть! Художник шагал осторожно, стараясь держаться под прикрытием деревьев. А в лесу становилось все темней и темней. И крики слышались все явственней.
Первого покойника Лукас увидел, когда звуки боя, казалось, были еще далеко. Выглянув в очередной раз из-за толстой сосны, художник заметил руку с растопыренными судорожно искривленными пальцами. Покойник замер, прислонившись к стволу по другую сторону от мастера. Гвардеец в кольчуге и шлеме. Меч валяется рядом, а по отставленной руке медленно стекают багровые капли… Лукас осторожно прикоснулся к плечу солдата, покойник медленно сполз в кучу хвои у подножия ствола и, перевернувшись, завалился лицом вниз. Лукас подобрал меч и двинулся дальше. Пройдя несколько шагов, он обнаружил в кустах начальника пинедской стражи. Эдвар лежал на боку, под ним быстро растекалась темная лужа, кровь медленно впитывалась в мох и пожелтевшую хвою. Этот был жив. Увидев, что стражник пошевелился, Лукас подбежал к нему и рухнул рядом на колени.
Эдвар приподнял голову и прохрипел:
– Наших… на дороге… Ночь… Там Бэр… он… где Бэр?..
При каждом выдохе по морщинам изо рта солдата стекала кровь.
– Что? – растерялся Лукас. Сперва художник не понял, что стражник называет имя сержанта.
Но ответить было некому. Последний красный ручеек сбежал по щеке Эдвара и стражник затих. Лукас быстро оглядел тело – в спине, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный по самую рукоять. Художник в ужасе отпрянул, побежал, не разбирая дороги… за кустами остановился, испугано озираясь по сторонам. Здесь было уже совсем темно, будто наступила ночь.
Лукас побрел в сумраке, изредка между деревьев мелькали какие-то фигуры, звенело оружие, кто-то надрывно орал… Ноги то и дело скользили в лужах крови, несколько раз попадались покойники – прислуга в добротных камзолах и стражники из Пинеда. Художник проклинал собственное любопытство, но упрямо шел дальше, не в силах остановиться или свернуть в сторону.
Лес становился все реже, впереди была дорога, там горели телеги, озаряя оранжевым пламенем странную темноту. Одна повозка, съехав с тракта, врезалась в росшие на опушке топольки, сломала несколько стволов и завалилась набок. В рассыпавшейся поклаже копошились двое в темных накидках. Лукас отшатнулся и, благодаря Гилфинга, что никем не замечен, попятился назад – в густой лес, под прикрытие мощных сосен. Художник шагал наискосок, постепенно удаляясь от дороги и обходя встречающиеся по пути тела. Один раз Лукас приметил покойника в темном плаще и кожаных, усиленных металлическими бляхами доспехах, этот явно не принадлежал к охране каравана. Лица его мастер не разглядел, лежал разбойник спиной вверх.
Впереди послышались крики и звон клинков. Лукас понял, что не успеет сбежать, и притаился за причудливо переплетенными стволами. Осторожно выглянул. Двое в темном теснили солдата, стараясь прижать к деревьям – как раз к тем, за которыми притаился Лукас. Солдат отступал, с трудом отражая удары с двух сторон. Возможности оглянуться у него не было, и только когда спина уперлась в твердое, он понял, что угодил в ловушку. Радостно завопив, разбойники кинулись к нему, занося клинки, латник пригнулся. Один бандит угодил мечом в сосну над головой противника, клинок другого заскрежетал о кольчугу, солдат нанес ответный удар – разбойник с воем кинулся, ломая кусты, к дороге… Тут Лукас, едва соображая, что делает, выступил из укрытия и ткнул в лицо второго разбойника подобранным мечом. Острие угодило в глазницу и пробило мозг. Не издав ни звука, злодей завалился навзничь, выдернув рукоять из разом ослабших пальцев художника.
* * *
Спасенный Лукасом солдат, едва глянув на художника, бросил: «Бежим!» – и первым помчался по темному лесу, петляя между древесных стволов, Лукасу ничего не оставалось, кроме как побежать следом. Чем дальше оставалась дорога и горящие повозки, тем становилось светлей. Наконец латник остановился, привалившись к дереву, и поглядел на спутника.
– А ты не из наших? – тяжело переводя дыхание, пропыхтел он. – Вроде я тебя в обозе не приметил.
– Нет, я… случайно проходил.
Лукас только теперь рассмотрел, что солдатик совсем молоденький, лет двадцати. Перепугался, должно быть.
– Сам Гилфинг тебя послал, добрый человек, – заявил парнишка. – А как бы теперь к городу выйти?
– К городу… – Лукас огляделся, – пожалуй, туда.
Они побрели по серому лесу. Художник молчал, зато солдатик болтал без умолку. Должно быть, от пережитого волнения.
– …Мы и не думали, что кто-то осмелится напасть на господина казначея. Разбойники обычно выбирают добычу полегче, чем наш конвой. Я даже удивился, когда эти к нам присоединились – ну, эти, из Пинеда. Стража городская. Командир у них такой… сутулый такой…
– Эдвар, – вставил Лукас. – Его убили.
– Да, Эдвар, – тараторил латник, – так вот, мы по дороге двигались, я в головном разъезде ехал, нас разбойники пропустили, а мы ничего не заметили. Вроде и не было никакой засады! Наверное, колдовство! Точно, это колдовство!
Лукас подумал, что дозорные, скорей просто не слишком приглядывались к лесу по обочинам, потому что не ждали нападения, а колдовство Марольда здесь не при чем – но смолчал.
– …А потом как загрохотало что-то, как завыло! – захлебываясь, продолжал солдатик. – И еще стало смеркаться! Мы развернули коней и назад, да вдруг на всем скаку влетели в ночь.
– В ночь?
– Ну да! Это если идти, как мы вот сейчас, то вроде темнеет постепенно. А когда галопом… В общем, очнулся в кустах, кругом телеги горят, бой идет… да какой там бой… Этот колдун, Гангмар его забери… никогда бы не подумал, что может быть такая сила у человека. Он одной рукой перевернул фургон, я сам видел! Было темно, но телеги горели, огонь яркий! Так он ухватил фургон за борт! Одной рукой!..
Солдатик умолк. От горящего обоза они ушли достаточно далеко, здесь уже стало светло – почти, как и положено в полдень. Деревья расступились, и беглецы вышли к дороге. Разбойников было не видать, в отдалении темнели стены Пинеда, да в нескольких сотнях метров впереди, ближе к воротам, маячила горстка беглецов, несколько пеших окружали всадника, который сидел на упряжной лошади боком, так что его поддерживали, чтобы не свалился.