«Кажется, попал, – подумал он с неожиданным раздражением. – Молодец, майор. С твоим тактом нужно немедленно перевестись на склад хранения табельного оружия».
Ему некогда было анализировать собственные чувства, и он крайне редко этим занимался, тем более до недавнего времени его чувства постоянно анализировала жена, напрочь отбив у него охоту к этому занятию. Поэтому он не стал думать, откуда взялось раздражение. Просто ему было неприятно, что он угадал, и все.
Много лет эта рыжеволосая тихая девушка принадлежала его семье, а следовательно, и ему тоже. И он никогда не задумывался, что будет, если в один прекрасный день она перестанет им принадлежать.
И что это за мужчина, в которого она влюбилась? И впишется ли он в семью?
– Давно? – спросил он неожиданно для себя.
– Что давно? – не поняла Клавдия.
– Влюбилась-то давно?
Она вдруг развеселилась.
– Давно, Андрей. А что? Неужели ты заметил?
– Заметил, – буркнул он, не понимая причины ее веселья.
А может, она не влюбилась, а просто морочит ему голову? На них это похоже, на девчонок. Хорошо бы морочила…
Странно, он никогда не думал о своей жене как о «девчонке». А о Таньке с Клавой только так и думал, хотя им обеим уже… сколько? По тридцатнику, наверное.
– Андрюха, ты такой потрясающий слон, – сказала она и засмеялась. – Неужели на твоей работе можно быть таким слоном?
– Каким слоном? – спросил он, подозревая, что речь идет о пресловутом «социуме», но в других выражениях.
– Таким, – сказала Клавдия, заливаясь идиотским смехом. – Я же была в вашем управлении, когда тебя орденом награждали, и там все в один голос говорили, какой ты необыкновенный сыщик. Шерлок Холмс по сравнению с тобой просто маленький неопытный мальчик.
– Так не говорили, – сказал он, польщенный. Ему было приятно, что она об этом помнит. Никому не было никакого дела до его работы и до того, плох он или хорош в деле, которым занимался уже много лет. А она… помнила, что его хвалили. – И все-таки почему я слон?
– Не скажу, – ответила она, – не проси. Расскажи мне лучше, как ты живешь?
– Нормально, – ответил он, все еще раздумывая над слоном. – Работа, дом. Работа, дом. Вот в гараж сегодня съездил, с бывшей пообщался. Напился вчера…
– Зачем? – спросила она.
– Затем, что хреново было, – ответил он честно. – Иногда мне бывает хреново.
– Ну что ж, – сказала она рассудительно, – пожалеть себя и напиться по поводу собственной загубленной жизни время от времени очень полезно. Ты из-за этого напился?
Ее неожиданная проницательность удивила его.
Она не могла знать его так хорошо, чтобы с одного раза угадать причину. И все-таки угадала.
– Да, – буркнул он. Она его смутила. – Все-то ты знаешь. В следующий раз, когда мне захочется оплакать свою загубленную жизнь, я тебе позвоню.
– Давай! – разрешила она с непонятным ему энтузиазмом. – Я вполне могу напиться вместе с тобой.
– Ты-ы? – протянул он. – Кишка тонка!
Это был очень странный разговор, каких они никогда не вели раньше. Это был очень легкий разговор, болтовня и треп, и непонятно было, почему им обоим показалось странным, что никогда раньше они не разговаривали так легко.
Андрей высадил Клавдию у подъезда, помахал на прощание, развернулся на крошечном пятачке между домом и детской площадкой и уехал.
Клавдия долго смотрела вслед его красным «Жигулям». Потом вздохнула и повернулась, чтобы идти в подъезд.
Внезапно сильно стукнуло сердце, и полиэтилен пакета противно пополз из ставшей влажной ладони.
Она еще раз глянула, проверяя.
На лавочке у беспорядочно торчащих «ракушек» сидел тот тип в полосатой рубашке. Он смотрел в сторону, на площадку, где под одиноким фонарем прогуливались несколько собак с хозяевами. Это был именно он, и майор Ларионов мог заткнуться со всеми своими подозрениями, что у нее галлюцинации.
Она вся подобралась, как бывало в детдоме перед большой войной.
Что-то происходит вокруг нее, и она не знает, что именно. И что бы там ни думал майор, это происходит на самом деле.
Ей нужно подумать и подтвердить свои подозрения.
Сердце билось медленно и сильно.
Она все выяснит и расскажет Андрею. Конечно, он все ей объяснит и успокоит. Только сначала нужно проверить. Тот тип или не тот? Он приходил в аптеку или нет? Зачем она может быть ему нужна?
В понедельник она посмотрит, и если увидит его у аптеки, значит, тот самый.
Слежка? Что за глупости?
Она юркнула в подъезд и опрометью бросилась к себе на третий этаж. Только заперев дверь на все замки и цепочку, она почувствовала себя в безопасности и перевела дух.
Она все поймет на следующей неделе. Поймет и позвонит Андрею. И он ее спасет.
Если бы она только могла догадаться, что принесет ей следующая неделя, она скорее всего собрала бы вещи и улетела ночным самолетом на Камчатку…
Спала Клавдия плохо.
Полночи она пролежала, зажмурившись и напрягая слух.
Ей слышались какие-то звуки, вчера еще совсем не страшные, и даже успокоительные, сегодня они казались зловещими и предвещающими беду.
Уличный фонарь заливал комнатку мертвенно-синим светом. Разросшийся за лето клен постукивал тонкой когтистой лапкой в подоконник.
А может, это не клен? Может, это кто-то заглядывает к ней в окно и проверяет, одна она или нет?..
Скрипнула половица в крохотной прихожей. Хлопнула подъездная дверь.
Что это? Сквозняк или кто-то поднимается на ее этаж?
Шевельнулись белоснежные занавески, казавшиеся в мертвенном свете фиолетовыми.
Нет, это не сквозняк. Ей стало жарко от страха.
Успокойся, это просто твои фантазии. Ни один злоумышленник не полезет на третий этаж, в квартиру, где совершенно нечем поживиться, да еще среди ночи, да еще в присутствии хозяйки!
Да, но почему опять хлопнула подъездная дверь?.. Разве она когда-нибудь хлопает по ночам? И что за странный сквозняк шевелит штору? Откуда он взялся? Форточка на кухне закрыта, значит, открылась дверь на лестницу?
О господи, наверное, нужно встать и посмотреть, но это очень страшно…
– Кто там? – неожиданно даже для себя тонким голоском спросила Клавдия, и вопрос повис в тишине ночной квартиры, как мертвец на потолочном крюке.
Ледяной рукой Клавдия нащупала шнурок торшера и дернула его вниз. Комнату залило желтым светом, штора сразу стала белоснежной, а стеклянный омут окна как будто потемнел и провалился.
Ни в комнате, ни в прихожей, конечно, никого не было.
– Я не буду трястись, как последняя дура! – громко заявила Клавдия себе и всем окружающим ее предметам. – Ничего не происходит. Все в полном порядке. Я расскажу обо всем, что видела, Андрею Ларионову, и он посоветует мне, что делать. Скорее всего я ошибаюсь. У меня эти… как он сказал?.. галлюцинации. Сейчас я лягу спать и усну. В пятницу я веник так и не купила, придется завтра ехать на рынок. Слышала? – строго спросила она себя. – Ложись сейчас же!
Она легла, убеждая себя, что нужно спать, но смалодушничала и свет гасить не стала.
В этом желтом веселом свете пугающие ночные звуки как-то растворились, ушли, и Клавдия перестала их слышать. Лежа на боку, она вспоминала, какой чудесный был день, и как она приехала, и собаки скакали вокруг, а Дмитрий Андреевич их держал, и оказалось, что Линдой зовут собаку-мальчика и не переименовывают, потому что он привык, а потом Андрей протягивал ей ключ от ворот, и она смотрела ему в лицо, в неопределенного цвета глаза, конечно же, самые прекрасные глаза на свете.
Так она и уснула со светом, до шеи натянув одеяло и мечтая об Андрее, который знать ее не желал и думать о ней не думал.
Зато в это же самое время о ней думал другой человек.
Он думал о ней так пристально, что именно его напряжение полночи не давало ей спать, нагоняя ужас.
На столе перед ним лежали отчеты наблюдателей за последние две недели, которые он уже знал почти наизусть, до самых мелких деталей. Знал так же твердо, как то, что время пришло.
Он убедился во всем, в чем должен был убедиться. По крайней мере в том, что касалось мужчины.
За женщиной придется еще некоторое время понаблюдать, но он совершенно уверен, что это она. Именно она.
Время, время… Оно поджимало и торопило его, но торопило не как враг, а как союзник. Оно укрепляло его решимость и мягко подталкивало вперед бархатной неумолимой рукой. Если бы не время, которое невозможно остановить или уговорить подождать, он долго бы еще тянул, отодвигая неизбежное и закрывая глаза на очевидное.
А медлить было уже нельзя.
Мужчину устранить сложнее, именно поэтому он будет первый. Даже в школе учили сначала браться именно за самое трудное.
С женщиной будет легче. В конце концов она всего лишь женщина – слабое, неумное, никчемное существо.
Он вспомнил еще одну женщину, умершую в мучениях.
Это было много лет назад, но он помнил и чувствовал ту смерть так, как будто она случилась час или два назад. Он видел ее изменившееся лицо и скрюченную, неестественно белую руку. Он рассматривал ее с жадным любопытством и торжествующим, ни с чем не сравнимым ликованием – это сделал он!
Он убрал ее с дороги. Он придумал сделать так, что она уже никогда не будет ему опасна и ее поганый язык не сможет ничего и никому рассказать.
Об одном он жалел – она так и не узнала, что он убил ее.
Жалел остро, истово, постоянно.
Она умерла – и все. Наслаждаясь тем, что это дело его собственных рук, он так и не смог насладиться ее ужасом, страхом, чувством обреченности, которые в миллион раз усилили бы ее мучения, знай она, что ее смерть – это он.
Тогда он думал, что все предусмотрел и поставил точку в деле, мучившем его годами. Много лет он прожил в покое и счастье, наслаждаясь тем, что убрал с дороги лукавую гадину, мешавшую ему дышать. И вот теперь приходится снова планировать и рассчитывать, устраивая новую смерть.
Только эта смерть, и даже не одна, а две, даст ему возможность жить так, как он привык.
Этих двоих он ненавидел меньше, чем ту, первую. Они были недостойны его ненависти, мелки и – он уверен – трусливы.
От долгого сидения за столом у него затекли ноги, и он встал, чтобы размяться.
За окнами была непроглядная, густая, почти осенняя ночь. Только душно было не по-осеннему. Наверное, придется все же купить кондиционеры. Конечно, по старинке, с открытым окошком приятнее, но жара давит, угнетает, не дает работать и думать. Он плохо переносит жару.
Срок для мужчины был уже назначен.
Пистолет он отверг, хотя, купленный заранее, он лежал у него в столе, ожидая своего часа.
Нет, пистолет – это слишком просто и незамысловато. Он хочет, чтобы это не было так быстро. Чтобы потребовало усилий. Чтобы его жертва не умерла мгновенно и безболезненно – вздох, а выдоха уже никогда не будет.
Ему нужно, чтобы тот человек не просто умер, а умирал. Пусть недолго, пусть всего несколько секунд, но ему-то он скажет, кто заставил его платить по счетам. Давней ошибки он не повторит. Этот умрет не просто так. Этот умрет, твердо зная, за что.
Именно поэтому он не поручил это дело никаким исполнителям, готовым за деньги на все. Он должен сделать это сам, исправив то, что он когда-то не доделал.
И зажить дальше веселой счастливой жизнью.
Он глубоко и радостно вздохнул.
За запертой дверью послышались шаги, и дорогой, любимый, единственный голос, ради которого он был готов на все, спросил озабоченно:
– Почему ты не спишь? Тебе же нужно отдыхать! Ты знаешь, который час?
– Иду-иду, – отозвался он с нежной готовностью. – Ложись скорее.
Он поправил штору на распахнутом окне и задвинул ящик стола, в котором лежал короткоствольный израильский пистолет с глушителем и моток обыкновенного капронового шнура, который продается в любом хозяйственном магазине.
Понедельник начался дождем.
Дождь шел всю ночь, и к утру весь город был мокрым, холодным и нахохлившимся, как воробей, переживший зиму.
Жара последних дней лета почти заставила уверовать в то, что невозможное возможно и осень, задержавшаяся где-то по дороге, еще не скоро вспомнит о Москве и спешно начнет наверстывать упущенное.
Не тут-то было.
Осень прибыла точно по расписанию, прихватив с собой дождь, туман и северный ветер. И сразу стало видно, что она и не собиралась нигде задерживаться и давно уже в городе – со старых лип в скверике напротив густо и обильно сыплется листва, клены уже совсем пожелтели, озябшие от ветра капли нервно дрожат на стеклах, и впереди только холод, дождь, короткие дни и ранние сумерки…
«Уеду, к черту, в отпуск», – сердито решил Сергей, глядя в окно на залитый дождем серый асфальт больничного двора. Прикрываясь мокрым плащом, под окнами наискосок пробежал санитар Дима, толкая перед собой белую больничную тележку. Полы его халата тоже были мокрыми.
Что это за климат? Шесть месяцев в году зима, а все остальное не поймешь что – то предзимье, то предлетье какое-то. Только-только придет тепло, только-только расслабятся и успокоятся замученные зимними стрессами люди, и снова – дождь, холод, ветер… Жди теперь еще полгода следующего предлетья. Настоящее лето в этих широтах бывает раз в двадцать лет.
«Точно, нужно в отпуск уехать, – обрадовавшись собственному решению, подумал Сергей. – Бог с ней, со школой, что там они пропустят, первый и третий класс? Уговорю Ирку. Не будем ждать никаких каникул. Сдохнуть можно, пока дождешься. Лучше тогда в ноябре еще раз слетаем. Или они без меня слетают. Хотя Ирка, конечно, одна никуда ездить не любит, но я попробую вырваться. Может, и получится…Поедем в отпуск, и точка».
Он отвернулся от окна, подошел к столу и длинным, красным от постоянного мытья пальцем нажал кнопку на селекторе.
– Марина Викторовна, – попросил он, когда селектор отозвался, – зайдите ко мне, пожалуйста!
Он отпустил кнопку и, обойдя громадный стеклянный стол – идиотский шедевр дизайнерской мысли, – стал копаться в карманах пиджака, наброшенного на спинку кресла.
– Можно, Сергей Леонидович? – секретарша робко просунула голову в узенькую щелочку приоткрытой двери.
Сергея всегда удивляло, как ей удается просунуть такую огромную голову в такую крошечную щель. Ее милая робость никак не вязалась с громоздким многопудовым телом и сиреневыми волосами, уложенными в немыслимую прическу. Секретарша она была отличная – исполнительная, вежливая и, что самое удивительное, проворная. Сергея она боготворила и боялась.
– Можно, можно, заходите! – Он продолжал рыться в карманах, не находя нужной визитки, а секретарша застыла посреди кабинета, как айсберг, неожиданно решивший не топить «Титаник».
– Черт, куда же я… А! Вот. – Он выудил из внутреннего кармана желанную визитку и протянул ей. – Это телефон Игоря Бородина, он генеральный директор какой-то туристической фирмы. Ага… «Таласса», вот как она называется. Позвоните ему и попросите, чтобы он подобрал мне поездку недели на две туда, где тепло.
– То есть куда? – подобострастно спросила секретарша. Когда шеф изволил изъясняться непонятно, она всегда старалась переспросить, чтобы – боже сохрани! – ничего не перепутать и в точности выполнить монаршую волю.
– Неважно куда, – сказал Сергей нетерпеливо. – Турция, Греция, Испания, Италия, Крит, Египет, Канары… Далее везде. Пять звезд. Детский клуб. Номер желательно двухкомнатный, чтобы дети не ночевали одни… Допустим… с пятницы. Или с будущего понедельника.
– С пятницы, которая будет в конце этой недели? – уточнила секретарша.
– Совершенно верно, – улыбнулся Сергей. – Я думаю, проблем никаких не будет, потому что каникулы кончились, а в пятизвездочные отели и в каникулы никто особенно не ломится… Сделаете?
– Конечно, – уверила секретарша, задом отступая к двери. – Конечно, Сергей Леонидович…
– И соедините меня с женой! – вспомнил он, когда она была уже у двери. – Пока я оперировал, она не звонила?