Я сумел причалить и выгрузить снаряжение без каких-либо проблем. Возвращаясь в коттедж, я нес завернутый в полотенце мешочек с камнями. Новых записок под дверь не засовывали больше. Я отправился в душевую и принялся отмываться.
Поскольку я не мог придумать, в каком месте лучше всего укрыть камни, то засунул мешочек в мусоросборник и перекрыл выходной патрубок — теперь их не смоет.
Выглянув и осмотревшись, я увидел, что Фрэнк и Линда кушают на внутреннем дворике, так что я вернулся к себе и поел на скорую руку. Затем я полюбовался на закат — может быть, минут этак двадцать. А потом, когда прошло, как мне показалось, достаточно времени, я снова отправился обратно.
Все вышло еще лучше, чем я предполагал. Фрэнк сидел и читал в одиночестве на своем дворике. Я подошел и сказал:
— Привет!
Он повернулся ко мне, улыбнулся, кивнул и отложил свою книгу.
— Привет, Джим, — сказал он. — Теперь, когда вы пробыли здесь уже несколько дней, как вам нравится это место?
— О, прекрасно, — ответил я, — ну, просто прекрасно. А вам?
Он пожал плечами:
— Не жалуюсь. Мы хотели пригласить вас к себе на обед. Может быть, завтра?
— Великолепно. Спасибо.
— Приходите около шести.
— Ладно.
— Уже нашли какие-нибудь интересные развлечения?
— Да. Что из того, то я хочу посоветоваться с вами и воскресить свои старые навыки охотника за камнями.
— О? Подобрали какие-то интересные образцы?
— Мне здорово повезло, — сказал я. — Это действительно была поразительная случайность. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог обнаружить нечто подобное, если бы не воля чистого случая. Хотите, я покажу вам?
Я вытащил камни из кармана и вывалил ему в руку.
Он разглядывал их. Он трогал их пальцами. Он перемешивал их. Возможно, прошло с полминуты.
— Вы хотите знать, что это такое? — спросил он затем.
— Нет, я уже знаю.
— Я вижу. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Где вы нашли их?
Я тоже улыбнулся — неторопливо.
— А еще есть? — спросил он.
Я кивнул.
Он облизнул губы и вернул камни:
— Может быть, вы решитесь рассказать мне, какого рода была залежь?
Тут мне пришлось соображать куда быстрее, чем за все время после моего приезда сюда. Что-то в той манере, в которой он спрашивал меня, напоминало плетение паутины. Я полагал, что мне будет вполне достаточно маски любителя-контрабандиста алмазов при разговоре с ним как с естественным скупщиком контрабандных камней. Однако, теперь мне пришлось переворошить все мои скудные познания, которые я имел о предмете беседы. Самые большие шахты мира — это те, что в Южной Африке, где алмазы были найдены замурованными в породу, известную под названием «кимберлит» или «синяя земля». Но как они попали туда? Из-за вулканической деятельности — кусочки огня, что были пойманы в ловушку потоком расплавленной лавы, подвергнуты сильному нагреву и давлению, которые изменили их структуру, превратив в твердую кристаллическую форму, так любимую девушками. Но были и наносные, аллювиальные месторождения-алмазы, что были сорваны со своего первоначального водами древних рек, нередко уносивших их на громадные расстояния от месторождения и накапливавшие их в далеких от берега карманах. Конечно, все это было характерно для Африки, и я не знал, насколько мой экспромт будет верен для Нового Света, для системы Карибских островов, воздвигнувшихся благодаря вулканической деятельности. Возможность того, что местные месторождения представляют собой варианты вулканических трубок или наносов не исключались.
Ввиду того, что поле моей деятельности было весьма ограничено сроками пребывания здесь, я ответил:
— Аллювиальное. Это была не трубка — я могу вам это сказать.
Он кивнул.
— Какая-либо идея у вас есть насчет того, как продолжить ваши поиски? — спросил он.
— Пока нет, — ответил я. — Там, где я их взял, есть еще немало. А что до полной площади этого месторождения — ясно, что мне об этом говорить еще рано.
— Очень интересно, — сказал он. — Вы знаете, это совпадает с мнением, которого я придерживаюсь относительно этой части света. Вы не могли бы дать мне хотя бы очень приблизительный намек, из какой части океана эти камни?
— Извините, — сказал я. — Вы понимаете…
— Конечно-конечно. И все же, как далеко уходили вы отсюда в своих послеобеденных экскурсиях?
— Я полагаю, это зависело бы от моих собственных желаний насчет этого насколько позволяет авиационный и водный транспорт.
Он улыбнулся:
— Ладно. Не буду больше на вас давить. Но я любопытен. Теперь, когда вы их нашли — что вы собираетесь делать дальше?
Я тянул время, прикуривая.
— Наберу их столько, сколько смогу, и буду держать пасть на замке, сказал я наконец.
Он кивнул:
— А как вы собираетесь их продавать? Уж не останавливая ли прохожих на улице?
— Не знаю, — признался я. — Я еще об этом не слишком-то задумывался. Полагаю, что смогу пристроить их каким-либо ювелирам.
Он усмехнулся:
— Если вам очень повезет, вы найдете какого-либо ювелира, который рискнет воспользоваться случаем и даже пожелает иметь с вами дело. Полагаю, вам хотелось бы скрыть все это от огласки, чтобы доходы, которые вы получите, не были официально оприходованы? Не подлежали налогообложению?
— Я вам уже сказал, что хочу набрать их столько, сколько сумею.
— Естественно. Видимо, я буду прав, утверждая, что цель вашего прихода ко мне — преодолеть трудности, связанные с этим желанием?
— Вообще-то, да.
— Я понял.
— Ну?
— Я думаю… Действовать в качестве вашего агента в делах вроде этого означает рисковать своей шкурой.
— Сколько?
— Нет, простите, — возразил он чуть погодя. — Это, вероятно, все равно слишком рискованно. Кроме того, это противозаконно. Я семейный человек. Случись это лет этак пятнадцать назад, ну, кто знает? Простите. Вашу тайну я не раскрою, не беспокойтесь. Но только вряд ли я соглашусь участвовать в этом предприятии.
— Вы уверены в этом?
— Наверняка. Даже учитывая все выгоды, опасность для меня слишком высока.
— Двадцать процентов, — предложил я.
— Не будем больше об этом.
— Может быть, двадцать пять… — не отступал я.
— Нет. Даже пополам — и то едва ли.
— Пятьдесят процентов?! Вы спятили!
— Пожалуйста, не орите так. Вы что, хотите, чтобы вся станция слышала?
— Виноват. Но об этом и речи быть не может. Пятьдесят процентов! Нет. Лучше уж я сам обращусь к такому, пусть он даже и надует меня. Двадцать пять процентов — это самое большее. И кончим с этим.
— Боюсь, что мне это ни к чему.
— Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы вы подумали над этим.
Он усмехнулся.
— Такое будет трудно забыть, — признался он.
— Ладно. Ну, увидимся.
— Завтра в шесть.
— Верно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Итак, я отправился обратно, обдумывая возможное развитие событий и действия людей, приводящие в своей кульминации к убийству. Но в картине было все еще слишком много пробелов, чтобы закончить ее так, как она мне понравилась бы.
Я, конечно, был весьма обеспокоен тем фактом, что нашелся некто, который ощутил, что мое присутствие действительно представляет собой нечто большее, чем его внешнее проявление. Я снова и снова размышлял над причинами разоблачения моей тайны, но так и не видел, на чем мог поскользнуться — я был весьма осторожен насчет своих полномочий, не сталкивался ни с кем, с кем был знаком раньше. И я начал убеждаться, что ни раньше, ни теперь не допустил никакого случайного прокола.
И тогда я решил, что должен быть внимательнее и продолжать расследование дальше. Я полагал, что смогу осмотреть место, где были найдены тела. Я еще не был там — и в основном потому, что сомневался, что найду что-либо полезное для расследования. И все же… Я внес это в свой список утренних дел — если смогу слетать туда перед обедом у Кашелей. Если же нет — тогда на следующий день.
Хотел бы я знать, совершаю ли я поступки, рассчитанные другим — как это было с камнями. Я чувствовал, что это было так, и был весьма смущен — почти так же, как и удивлен, когда обдумывал мотивы поступка информатора. Однако, в этот момент мне не оставалось ничего другого, кроме как только ждать.
И пока я обдумывал все это, я услышал, как со мною поздоровался Энди Димс. Стоял Димс рядом со своим коттеджем, покуривая трубку. Ему хотелось знать, не интересует ли меня партия в шахматы. Она меня не интересовала, но я пошел играть. Я проиграл две и загнал его в пат на третьей. Я чувствовал, что ему было немного неловко, но большего, по крайней мере, я сказать не могу.
На следующий день Димса и Картера послали на Станцию-Шесть, пока наша с Полом очередь была заниматься разнообразными поручениями внутри и около склада оборудования. Это просто занимающая время процедура, решил я, отдохну, прежде чем снова приниматься за свою работу.
Так это и было вплоть до полудня и несколько позже, и я уже начал размышлять, а хорошей ли кухаркой окажется Линда Кашел, когда в склад влетел Бартелми.
— Собирайтесь, — сказал он. — Нам надо на выход.
— В чем дело? — спросил его Пол.
— Какая-то неисправность в одном из ультразвуковых генераторов.
— Какая?
Он покачал головой:
— Трудно сказать, пока мы не притащим его сюда и не проверим. Все, что я знаю, — это на пульте погасла лампочка. Я хочу вытащить все в сборе и поставить новый агрегат, а не пытаться произвести ремонт на месте под водой, даже если это будет выглядеть простым делом. Я хочу поднять его и очень тщательно исследовать в лаборатории.
— Где он расположен?
— К юго-западу, на глубине фатомов в двадцать восемь. Поглядите на пульте, если хотите. Это даст вам больше информации. Но не тяните слишком долго, ладно? Там много чего надо погрузить.
— Ладно. А что за судно?
— «Мэри Энн».
— С соблюдением новых инструкций?
— Да. Грузите все. Я пойду вниз и предупрежу Дэвиса. Потом схожу переоденусь… Скоро вернусь.
— Тогда мы сходим поглядим.
— Да.
Он ушел, а мы продолжали работать, погрузили снаряжение, подготовили акулью клетку и подводную декомпрессионную камеру. Мы проделали два захода на «Мэри Энн», а затем воспользовались возможностью взглянуть на карту, не узнали из нее ничего нового и вернулись за агрегатом, который был погружен на тележку.
— Когда-нибудь погружался в этом районе? — спросил я Пола, когда мы начали маневрировать тележкой.
— Да, — сказал он, — некоторое время тому назад. Это очень близко к краю подводного каньона. Именно там большой кусок «стены» выдается углом. За этой секцией периметра сразу очень крутой обрыв.
— Это как-то осложняет дело?
— Нет, — сказал он, — разве что вся секция разрушится или что-то снесет ее вниз. Тогда нам осталось взять якорь и подцепить туда новый агрегат из запасных вместо провалившегося в расщелину. Это было бы лишь немногим больше. Я покажу тебе эту работу на агрегате, который мы заберем.
— Хорошо.
Вскоре к нам присоединился Бартелми. Он и Дэвис, который тоже пошел с нами, помогли донести все собранное оборудование. А двадцатью минутами позже мы тронулись в путь.
Лебедка была снаряжена: к ней прицепили акулью клетку и декомпрессионную камеру, так что получилось нечто вроде тандема в таком вот порядке. Пол и я повели агрегат вниз, поглядывая, чтобы провода на выходе не запутались, и освещая все вокруг во время спуска. Мне еще ни разу не приходилось пользоваться декомпрессионной камерой, но я находил, что было очень удобно иметь ее внизу, если учитывать, что у предстоящих работ могут быть неприятные следствия. Было приятно сознавать, что если я буду ранен, то смогу добраться до нее, просигналить, и меня без промедления доставят прямо наверх, не останавливая для декомпрессии: глубинное давление будет снижаться в этом колоколе по ходу дела и постепенно дойдет до нормального, пока меня будут волочь в амбулаторию на острове. Славные мыслишки.
Мы установили клетку на дне неподалеку от агрегата, который находился на месте и без видимых повреждений, а затем всплыли над ним парой фатомов дальше и восточнее, осветив его. Мы действительно находились на краю ущелья. Пока Пол проверял ультразвуковой генератор, я двинулся поближе к краю и направил вниз луч своего фонарика.
Выступающие каменные пики и извивающиеся трещины. Рефлекторно я отпрянул от края бездны и повернул фонарь в сторону. Но затем вернулся и стал наблюдать за работой Пола.
Десять минут отняла у него операция освобождения агрегата от креплений. И еще пять — поднять его на проводах.
Немного погодя, периодически поводя лучами фонарей, мы обнаружили сменный агрегат, спускающийся сверху. Мы подплыли, чтобы встретить его и подвести к месту. В этот раз Пол предоставил возможность поработать мне. Я показал знаками, что хочу это сделать, и он написал на грифельной доске: «Давай, погляжу, на что ты способен».
Я принялся монтировать новый агрегат, и это отняло у меня минут двадцать. Он проверил работу, похлопал меня по плечу и кивнул. Я начал было подключать систему, но остановился и посмотрел на него. И он подал мне знак продолжать работу.
Это заняло всего несколько минут, и когда я закончил, то почувствовал удовлетворение от того, что сейчас на далекой станции на панели снова загорится огонек. Я повернулся, чтобы дать знак, что работа сделана и что можно оценить ее и восхищаться.
Но напарника со мной больше не было.
На несколько секунд я застыл, уставившись в пустоту. Затем начал водить вокруг лучом фонаря.
Нет. Нет. Ничего…
Чувствуя, как нарастает во мне панический страх, я двинулся к краю бездны и нагнулся над ней с фонарем в руке. По счастью Пол двигался не слишком быстро. Но он действительно направлялся ко дну. Я ринулся за ним со всей скоростью, на какую только был способен.
Азотное опьянение, гроза водолазов или «восторг пустоты» обычно поражает на глубинах до двухсот футов. Мы спустились где-то на сто семьдесят, не более, но Пол определенно демонстрировал симптомы азотного опьянения.
Позаботившись о собственном самочувствии, я догнал его, схватил за плечо и повернул назад. Через стекло его шлема я разглядел то блаженное выражение, которое было написано на лице Пола.
Взяв его за руку и плечо, я потащил его назад, буксируя за собой. Несколько секунд он следовал за мной, не сопротивляясь.
Затем он стал бороться со мной. Я предвидел эту возможность и принял позицию из дзю-до «квансецу-вазе», но очень быстро обнаружил, что дзю-до не особенно годится под водой, особенно когда клапаны баллона слишком близки к вашей маске или загубнику. Я отворачивал голову подальше, откидывал ее назад. На некоторое время я утратил возможность тащить его назад таким способом. Но я не отказался от своих приемчиков. Если бы мне только удалось поддержать его чуть дольше и не допустить, чтобы азотное опьянение поразило самого меня, то я получил бы преимущество — я в этом уверен. Кроме всего прочего, у него пострадала не только координация движений, но и способность к мышлению.
В конце концов я дотащил его до агрегата — бурная лавина пузырей рванулась из воздушного шланга, когда он выплюнул загубник и не было способа вернуть его обратно без того, чтобы не отпустить самого водолаза. Впрочем, может быть, именно из-за того, что он стал задыхаться, мне стало чуть легче справляться с ним. Впрочем, не знаю.
Я втолкнул его в камеру, последовал за ним и запечатал дверь. Он почти смирился и начал поддаваться. Я сумел сунуть ему в рот загубник, а затем рванул сигнал подъема.
Мы начали подниматься почти сразу же, и хотел бы я знать, о чем думали в этот момент Бартелми и Дэвис.
Они достали нас очень быстро. Я почувствовал легкое дребезжание, когда мы наконец-то попали на палубу. Вскоре после этого вода схлынула. Я не знал, сравнялось ли к тому времени давление в камере с наружным, но переговорное устройство ожило, и послышался голос Бартелми — я как раз вылезал из своей амуниции.