– Кто там, Игорь?
– Серебровский и все наши. – Муравьев встал. – Поганое дело, Иван Александрович, три трупа.
– Как три?
– А очень просто. Два вохровца и сотрудница из собеса.
Данилов вошел в первую комнату, здесь Серебровский, зажав в зубах папиросу, о чем-то говорил с худым человеком в зеленом кителе с отложным воротником.
– Это зампредисполкома Пахомов Андрей Гаврилович, – сказал Серебровский, – он тебе все, Иван, разъяснит.
– Понимаете, товарищ… – Пахомов запнулся.
– Данилов.
– Товарищ Данилов, – продолжал он, – мы три дня назад на центральном складе получили отрезы и обувь для выделения по ордерам. Складировали ее здесь, в бывшем помещении районного Осоавиахима…
– Вы раньше здесь складировали что-нибудь? – перебил его Данилов.
– А как же, продуктовые новогодние подарки детям. Пальто и костюмы для распределения по ордерам, регулярно держим здесь продуктовую помощь для инвалидов войны.
– Значит, помещение специально оборудовано?
– Конечно. Решетки, двери металлом обиты, замки. Охрану выделяют из двух, а иногда трех вохровцев с наганами.
– Кто обнаружил трупы?
– Я.
– Каким образом?
– Утром инспектор собеса Лидия Семеновна Воронина приехала, я к ней курьера послал со списком тех, кого отоваривать должны были.
– Утром – это когда?
– В девять. А в десять пятнадцать позвонил ей, телефон не отвечал, я опять перезвонил. Никто не ответил, тогда я решил сам приехать, тем более поступили четыре новые фамилии семей фронтовиков. Приехал – и вот…
– Андрей Гаврилович, вы по порядку.
– Приехал, смотрю – дверь входная открыта, вторая тоже настежь, я туда. В соседней комнате Лидия Семеновна лежит в крови, а в коридоре два вохровца.
– Замок один был, навесной, – вмешался Серебровский.
– Они, видимо, газовыми щипцами дужку перекусили, второй открыли отмычкой.
– А у кого были ключи?
– От навесного замка у нашего завхоза. Он их у меня в сейфе держал, – ответил Пахомов, – а второй у Ворониной.
– Ключ в сейфе?
– Да.
– Много пропало?
– Сорок два отреза. Бостон, драп пальтовый, сукно костюмное. Пятьдесят пар детской обуви. Десять воротников черного каракуля.
– Прилично, на легковой не увезешь.
– У дома следы полуторки, судя по золе, работала она на газогенераторе, – сказал вошедший эксперт.
– Хорошо. Пойду посмотрю. Муравьев! – Данилов встал.
– Я здесь.
– Опроси орудовцев.
– Уже.
– Что «уже»?
– Опросил. Здесь два поста – у Савеловского и на выезде на Ленинградку. Инспектор ОРУДа старшина Старков обратил внимание на полуторку с газогенераторным баллоном. Номер желтый, областной, первые буквы МР.
– Хорошо. Отрабатывай машину.
Данилов вошел в соседнюю комнату и почувствовал сладковатый запах крови. На полу, сжавшись в комок, лежала худенькая женщина.
– Удар большой силы, – сказал за его спиной эксперт, – точно под левую лопатку.
Ступая осторожно, чтобы не запачкать в крови ботинки, Данилов вышел в коридор.
На полу лежали двое в зеленых вохровских гимнастерках. Сержант и рядовой.
– Оружие?
– Забрали, – сказал оперуполномоченный Самохин, – два нагана и четырнадцать запасных патронов.
– В обоих случаях удар большой силы под левую лопатку, – снова сказал эксперт.
– А труп в Леонтьевском?
– Убит точно так же. В морге посмотрим повнимательнее.
– Отпечатки?
– Нигде нет.
– А на кобуре?
– Видимо, работал в перчатках. Но следы ног имеются. Три. Один сорок третьего размера, видимо, сапог хромовый. Второй сорокового, рубчатый, от американских ботинок, а третий расплывчатый.
– Значит, трое.
– Иван Александрович, – подошел Сережа Белов, – я хорошо отработал жилсектор…
– Ох, Сережа, ты же интеллигентный парень. Забудь ты эти милицейские формулировки: отработал жилсектор, огневой контакт, визуальный контакт, распитие спиртных напитков. Говори по-русски.
– Хорошо, – засмеялся Белов. – Поговорил с возможными свидетелями и кое-что выяснил.
– Что именно?
– Вон дом видите? – Сергей показал на покосившийся двухэтажный деревянный дом.
– Вижу.
– Лемешева Анна Дмитриевна, 1885 года рождения, неработающая, домохозяйка, рассказала, что ходила отоваривать карточки, устала, присела на лавочку. Вот здесь машина и подъехала. Один, в солдатской форме без погон, выпрыгнул из кузова, второй, в синем пиджаке, военных галифе и хромовых сапогах, вылез из машины. Вдвоем они зашли в помещение, а минут через десять кликнули шофера, тот взял какой-то инструмент и вошел в дом. Потом они начали выносить отрезы и коробки. Погрузили в машину и уехали.
– Как выглядел шофер?
– Она говорит, что был одет в штатское, вроде бы в серый костюм.
– Молодец, Сережа, это уже кое-что.
К ним подошел Серебровский:
– Дерьмо наше дело, Иван-царевич.
– А то. – Данилов достал папиросу.
– Думаешь объединять дела?
– Если эксперты подтвердят идентичность убийства.
– Соображения есть какие-нибудь?
– Глухо, как в танке.
– Ты остаешься?
– Сейчас поеду поговорю с орудовцем и на Петровку.
– Поехали вместе.
В машине Серебровский достал папиросы, протянул Данилову.
– Спасибо, Сережа, у меня во рту и так горько.
– Пил вчера?
– Нет, перекурился.
– Неужели у тебя никакой зацепки нет?
– Есть.
– Не томи.
– Они газовые щипцы с собой взяли, значит, знали точно о висячем замке. Ключ от него у зампреда исполкома был, а второй ключ у убитой.
– Наводка?
– Чистая.
– Ну и слава богу. Значит, найдем.
– Не сглазь.
Серебровский засмеялся.
* * *
На углу Верхней Масловки, прислонившись к коляске «харлея», стоял старшина. Увидев машину с милицейским полковником, он вытянулся и бросил руку к козырьку.
– Подойдите, старшина, – приказал Серебровский.
– Товарищ полковник…
Серебровский махнул рукой, мол, потом, не на строевом смотре.
– Слушаю вас.
– Скажите, Старков, почему вы обратили внимание на ту полуторку? – спросил Данилов.
– Конечно, баллон газогенераторный, а потом… – Старшина задумался.
Данилов достал портсигар. Луч солнца зайчиком преломился на нем.
– Есть, товарищ… – Старшина замялся.
– Подполковник.
– Товарищ подполковник, у него на радиаторе собака никелированная.
– Какая собака? – удивился Данилов.
– Ну, как на «линкольнах».
– Вот за это спасибо, старшина. Вы нам здорово помогли.
В кабинете было прохладно. Свежий воздух разогнал никотиновую горечь, которая, казалось, впиталась в стены. Данилов снял пиджак, повесил на стул. Но надел его снова и пошел в столовую.
За крайним столом сидела компания оперов и говорила о чем-то веселом. Душой, конечно, был Никитин, он рассказывал что-то, жестикулируя руками. Данилов подошел. Все встали.
– Может, и мне расскажешь, – он посмотрел на наглое лицо Никитина, – я тоже посмеюсь.
– А чего рассказывать, товарищ подполковник, я след этого уркагана в Кунцеве нашел. Бабу, подельщицу, привез и барахло с разгонов.
– Откуда знаешь, что с разгонов?
– Так меха все согласно описи изъял.
– Молодец, каков молодец! Да вы садитесь, ребята.
– Что вы так поздно пришли, товарищ подполковник? – спросил один из оперативников. – На кухне ничего не осталось.
– Ну, это мы посмотрим, – усмехнулся Никитин. – Дайте мне талоны, Иван Александрович.
Никитин исчез в маленькой двери, ведущей в подсобку, и через несколько минут подавальщица Варя принесла Данилову наваристый борщ, макароны с тушенкой и кисель из порошка.
– Вот что такое ОББ, мужики, – повернулся к компании Никитин. – Когда мне доложить, товарищ подполковник?
– Пока я ем, Коля, волоки всю хурду-мурду в мой кабинет, на ключ.
Никитин разложил добычу на диване и столе.
– Да, – Данилов покрутил головой, – целый универмаг. Молодец. Где арестованная?
– Дозревает.
– Ты к ней кого подсадил?
– Аллу.
– Эта сработает. Пусть до ночи посидит, а потом ты ее из камеры дерни.
– Понял.
Зазвонил телефон.
– Данилов.
– Иван Александрович, – говорил замнач московской милиции, – Никитин в твоем отделе?
– Да.
– Из Кунцева благодарственное письмо прислали, он двух урок взял с поличным. Мы приказ готовим о поощрении. Он все еще в общежитии?
– Да, товарищ полковник.
– Пусть за ордером на комнату зайдет. Повезло ему – в Столешниковом жить будет, обрадуй парня.
Данилов положил трубку, посмотрел на Никитина. Не понравился Кольке взгляд начальника, ох не понравился. Видать, кто-то капнул ему по телефону.
– С каких пор ты, Никитин, таким скромным стал? – прищурился Данилов.
– А что случилось, товарищ подполковник?
– Ты в Кунцеве двух урок заловил и молчишь.
– Урок! – Никитин засмеялся. – Хива типичная, шпана мелкая. Ну, полез один с ножом, я ему руку прострелил.
Данилов посмотрел на Никитина. Приятен был ему этот парень, хоть и намешано у него в голове было всякого. Но был он отважен и непримирим к преступникам. Перед войной работал опером в Туле, потом воевал, был ранен. У Никитина преобладало одно качество. Настоящим мужиком он был. Надежным товарищем, честным парнем, который не продаст в трудную минуту и горе с тобой разделит.
Из тех, с кем начал войну Данилов, остался один Игорь Муравьев. Погиб в сорок первом Ваня Шарапов, в сорок втором застрелил сволочь Музыка Степу Полесова, лежат они – один на Ваганьковском, второй в райцентре. Остался один Игорь. Но это был уже не тот Муравьев, который пришел в ОББ в сороковом.
Тесть его Фролов сильно в гору пошел, стал генералом и замнаркома. Изменился Муравьев, незаметно, но изменился. Иначе к нему стало относиться руководство милиции. Все чаще посылали его на всевозможные торжественные заседания. А тут и медаль партизанскую дали. За дело «докторов» всем работникам дали медаль «За боевые заслуги», а Муравьеву – орден Красной Звезды.
Данилов хотя и отгонял от себя дурные мысли, но все-таки стал держаться с Игорем осторожнее. Да и обстановка в отделе стала немного напряженной, ребята не хотели работать под командой Муравьева.
Вхождение во власть – дело азартное, пьянящее. Муравьев уже стал на первую ступень черного хода. Жил он теперь в роскошной квартире тестя, пользовался его служебной машиной, паек на семью давали правительственный, форму Игорь шил в литерном ателье.
А сыщики – народ остроглазый. Все замечают сразу. И образовалась некая пустота вокруг капитана Муравьева. А он не замечал этого. Потому что компания у него нынче стала другая.
«Ну что ж. Я ему не судья. Пусть живет как знает».
* * *
Об этом подумал Данилов, глядя на наглую фиксатую улыбочку Никитина.
– Коля, – Данилов закурил, – ты здорово поработал. Завтра вызовем Любимова, ты ему весь мех вернешь. И напишем об этом в нашей многотиражке.
Никитин даже зарделся от удовольствия.
– А теперь ты всю эту хурду собери и давай бабу эту сюда.
КПЗ, конечно, не санаторий, но, чтобы так человека размазало за несколько часов, Данилов видел нечасто.
Перед ним сидела трясущаяся, практически потерявшая человеческий облик женщина. Видимо, здорово поработали с ней две соседки, камерные агенты.
– Курите, Зацепина. – Данилов положил на стол папиросы.
Задержанная промычала что-то невнятное, с ужасом глядя на него и Никитина.
– Никитин, у тебя сало осталось? – спросил Данилов. – Сделай бутерброд.
– Мигом. – Никитин выскочил за дверь.
Данилов встал, открыл сейф, вытащил из глубины бутылку пайковой водки, налил полстакана. Появился Никитин с бутербродом.
– Выпейте, Зацепина. – Данилов придвинул ей стакан.
– Да пей, Татьяна, пока мы добрые, а то сомлела совсем, – засмеялся Никитин.
Колька взял стакан, посмотрел на него с жалостью и протянул Зацепиной.
Она взяла его, но никак не могла поднести ко рту, больно уж тряслись руки.
– Вот же несчастье мое. – Никитин взял ее за руку и почти насильно вылил водку ей в рот.
Зацепина глотнула, закашлялась.
– Зажуй сальцем. – Никитин сунул ей бутерброд. – Зажуй.
Алкоголь сделал свое дело, и через несколько минут Зацепина начала приходить в себя. Глаза стали осмысленными, на лице даже алые пятна пошли.
– Ну вот, так-то и лучше, – усмехнулся Данилов. – Вы, Зацепина, вляпались в историю поганую. И теперь от вас зависит, как ваша дальнейшая жизнь сложится. Пугать я вас не стану. Скажу, что мы занимаемся делом, связанным с убийством.
– Я… я… – выдавила Зацепина.
Данилов достал фотографию убитого.
– Знаете этого человека?
Зацепина кивнула.
– Мы с тобой, Татьяна, – Никитин подвинул к ней свой стул, – по-хорошему, по-доброму говорим. Выложи все, и на душе полегчает. Как фамилия-то Славы?
– Андреев.
– Вот и хорошо. А живет он где?
– В Сукове.
– Это по Киевской дороге?
– Ага…
– В самой деревне? – спросил Данилов.
– Да.
– Вы там были?
– Дома у него – нет.
– Откуда знаете, что он из Сукова?
– Мы к деревне на машине подъезжали.
– На какой?
– На Гришиной.
– Кто такой Гриша?
– Друг Славы.
– Фамилия?
– Не знаю, его Батоном они звали.
– Что за машина?
– «Эмка» белая.
– Номер?
– Не знаю.
– Кто еще был?
– Петр Нефедович.
– Кто это?
– Фотограф.
– Фамилия?
– Не знаю.
– Адрес?
– Не знаю я, – зарыдала Зацепина.
– Да погоди ты, Татьяна, не голоси. На, курни лучше, успокойся. – Никитин взял папиросу, прикурил, сунул задержанной в рот. – Вот затянись, табак, он, знаешь, помогает сильно. Молодец. Хорошо нам помогаешь. Так и живи дальше.
Зацепина глубоко затянулась несколько раз и немного успокоилась.
– Так где же нам найти Петра Нефедовича? – спросил Данилов. – Может, что припомните?
– Он где-то в фотографии работает.
– Да, негусто, – усмехнулся Данилов. – А какой он из себя?
– Высокий. Худой. Лет пятьдесят. Одевается хорошо.
Зацепина окончательно пришла в себя и говорила спокойно и осмысленно.
– Ну а нет ли у него примет каких-то?
– Перстень на руке носит.
– Я имею в виду родинку, шрам, след от ожога.
– Рука у него левая… нет, правая обожжена.
– Где?
– На внешней стороне. – Зацепина показала на своей руке.
– Наверняка у него там татуировка была, – сказал Никитин.
– Вещи они вам часто привозили?
– Два раза.
– Зачем?
– Чтоб я их по своему паспорту в скупку сдавала.
– Сдавали?
– Да. Можете квитанции проверить.
– Проверим. Откуда они брали вещи?
– Гриша и Слава говорили, что берут их в распределителе.
– Ох, Зацепина, Зацепина. Женщина вы умная, торговый техникум закончили, неужели вы им верили?
– Нет. – Зацепина опять зарыдала.
– Вот в том-то и дело.
– Я заработать хотела.
– Ладно, идите в камеру. Подумайте. Завтра следователь прокуратуры допросит вас по всей форме. Говорите с ним как на духу. Это ваш единственный шанс избежать сурового наказания.
Конвоир увел задержанную.
– Ну что, Коля, по коням.
– Понял, Иван Александрович.
– Белая «эмка», Суково и фотограф.
Никитин ушел.
* * *
Данилов вышел из-за стола и пересел на диван. Откинулся, вытянул ноги.
«Вот же день какой суматошный выдался. Сколько всего в него вместилось. Спортобщество, разговор со Свиридовым, потом трупы на Башиловке. Допрос Зацепиной. Но главное – вышли на разгонщиков. Вышли. Этот фотограф, конечно, никакой не Петр Нефедович. Наверное, он и есть наводчик. Пожилой. Значит, из старой знакомой клиентуры. Надо пойти к Серебровскому пошептаться. Он многих помнит».
Муравьев
«Хорош Данилов, ничего не скажешь. Уехал, а три трупа мне оставил. Неужели эти разгонщики недоношенные важнее, чем бандиты? Правда, начальник отдела почему-то эти два дела объединил, но, видать, возраст сказывается. Сорок четыре года – это уже срок. Устал, видно, Данилов. Да и как не устать, когда он с восемнадцатого года жуликов ловит. Двадцать шесть лет одно и то же. Неужели и мне уготована такая судьба?»