Пётр говорил громко, уверенно, заражая всех, кто присутствовал на военном совете, своей энергией. Многим это показалось смелым и своевременным — перенос внезапный будущих военных действий на море. Ясно было, что в войне со шведами наметился решительный перелом.
Перемены прежде всего касались, что вполне естественно, военных действий на Балтике. Пётр в докладе своём совету ещё раз, с достаточной твёрдостью и в голосе, и во взгляде, напомнил генералам о численном превосходстве шведского парусного флота над русским. Превосходство это по-прежнему было настолько значительным, что невозможно было с мим не считаться. Тридцать мощных линейных кораблей шведского королевского флота в полной боевом готовности в ту весну стояли под парусами.
Быстроходные фрегаты, бомбардирские суда, бригантины рассекали беспрерывно морскую гладь, останавливали, захватывали или поворачивали вспять любые иностранные торговые корабли, в трюмах которых имелись товары, предназначенные для торговли с Россией. Шведский флот был закалённым и опытным. О сражении с ним в открытом морском бою нельзя было и подумать в то время. Оставалось теперь, как и прежде не раз бывало, одно: не числом воевать, а уменьем… Хитростью и смекалкой военной изнурять врага там, где пока ещё оружием нельзя было взять над ним верх…
После военного совета Пётр остался один. Долго сидел над картон — хмурый, погружённый в раздумья. Перья грыз, торопливо цифры чертил на шершавом листе бумаги.
Что могли мы противопоставить в сложной сей ситуации сильному и хорошо обученному шведскому флоту?.. Главными союзниками России против Карла на море были Данни и Голландия… Данию союзную не однажды уведомляли о трудностях многолетней войны. Помощи, правда, не просили впрямую ни разу, по и о тяжестях галерного перехода на Аландские острова без прикрытия сильного парусного флота представление делали. Отмолчался в такое трудное для России время брат наш, король датский, — не дал кораблей… Но и в том хотя польза есть теперь несомненная, что придётся шведам свой флот по необходимости надвое разделить: половину почти линейных кораблей да фрегатов отправить к союзному с нами датскому берегу. В этой ситуации неприятной шведам явно выбора нет — хочешь не хочешь, а посылай: на два фронта воюет ведь Карл…
Пётр в тот вечер не просто цифры на бумаге чертил: он считал свои корабли. Разграничил листок вертикальной чертой, слева парусному флоту исчисление произвёл, справа — галерному. Больших парусных линейных кораблей было одиннадцать, пять прикуплено за границей, два построено недавно на архангельских верфях.
Итого восемнадцать — от семидесяти четырех до сорока двух пушек на каждом…
Да фрегатов восемь, да лёгких парусных кораблей для разведочной и посыльной службы, называемых шнявами, четыре…
На фрегатах — по тридцать две пушки, на шнявах — по восемнадцать…
А всего выходило орудий на флоте тысяча шестьдесят.
Плохо было одно: многие линейные корабли были ветхи, срочно нуждались в переоснащении и неотложном ремонте. Да и мало было на них опытных экипажей, сложную морскую науку постигших. Так что, видит бог, парусному флоту русскому до шведского далеко…
Но зато на правой стороне листа цифры множились под лёгким пером преизрядно и скоро. Более ста галер и малых галер — скампавей — удалось при самом беглом подсчёте в список сей занести. И хотя одна только пушка всего на носу у каждой галеры имелась, но, однако, и то преимущество забывать не следовало, что галера, по сравнению с флотом линейным, кроме паруса треугольного, ещё и двадцать пар вёсел имела. Потому и ходить могла в любую погоду — и при ветре, и в штиль.
А на мелких местах да у берега каменистого, в шхерах, что галере, что скампавее вообще цены нет. Где фрегат не пройдёт — из-за полного отсутствия ветра или из-за множества острых подводных камней, какими богата балтийская прибрежная полоса, — там галера перед ним, словно мышь перед спящим котом, возле самого носа проскочит. Очень это судно удобное и полезное ныне…
Пётр задумался ещё пуще, и рука сама принялась чертить что-то под колонками цифр.
Лёгкий корпус галеры полетел вдруг стремительно у самой кромки листа. Парус холщовый на единственной мачте приспущен, но вёсла напряжены. Носовая пушка гремит, и штыки примкнуты у готовых к бою солдат…
Нет, не зря придавал он такое значение лёгкому галерному флоту — ныне поистине час его настаёт!
А рука сама уже рисовала теперь рядом с галерой малую деревянную лодку — ботик английский, найденный когда-то Петром в старом дедовском чулане, в селе Измайлове.
Сколько воспоминаний было связано с ним, отроческих, настолько теперь далёких…
Прежде ботика найдена ещё тогда была астролябия — среди разного хлама, тряпья какого-то, в паутине, в чуланном углу. Долго находке дивился, пытаясь назначение её разгадать. Сыскан вскоре был один голландец, именем Франц, прозванием Тиммерман, умеющий с той астролябией обращаться. Объяснил Петру Тиммерман, что угломерный этот прибор позволяет высоту солнца и любого другого светила измерить. Вот и выходило, что с астролябии потёртой, старинной, с ботика малого, мышами изгрызенного, начинался флот русский…
«Надо будет в час добрый записку о начале кораблестроения в России составить — для читателей доброхотных», — подумал Пётр и потянулся за новым листком.
Приближённые прекрасно знали характер своего государя, знали, что одновременно он может заниматься множеством самых разных дел. 14 корабль строить, и астрономию изучать… Вот и сейчас — подумал о «Записке» и не стал откладывать про запас, а мигом набросал, на бумагу занёс сей случай — про астролябию. Потом продолжал — без помарок и перечёркивапий: «…тако сей Франц, чрез сей случай, стал при дворе бывать беспрестанно и в компаниях с нами. Несколько же времени спустя случилось нам быть в Измайлове на льняном дворе. Там, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я суди о иностранное, спросил вышеречённого Франца: что за судно? Он сказал, что то — бот английский. Я спросил: где его употребляют? Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки[2] спросил: какое преимущество имеет сей бот пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах — не только что по ветру, но и против ветру, которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход показал? Он сказал. что есть. То я с великою радостию сие услыша, велел его сыскать. И вышеречённый Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван был при отце моём в компании морских людей, для делания морских судов на Каспийском море; который оный бот починил и сделал машт и парусы, и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало.
Потом, когда сам я часто то употреблял с мим, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил: для чего так? Он сказал, что вода узка.
Того для я стал проведывать, где более воды; то мне объявили Переславское озеро (яко наибольшее), куды я, под образом обещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился.
И тако вышеречённый Карштен Брант, кроме бота, сделал два малые фрегаты, да три яхты, на которых его величество несколько лет охоту свою исполнял.
Но потом и то показалось мало: и изволил ездить на Кубёнское озеро, там пространство большое, но ради мелкости неугодное. Того ради уже положил я своё намерение видеть воду охоте своей равную — то есть прямое море…».
Тут перо, прорвав бумагу, застопорилось. Пётр поморщился, пробовал взять другое — не стал.
Мысли опять вернулись в сегодняшний день, ибо начатое много лет назад каторжное дело войны завершения своего требовало — безотлагательно и сурово.
Пётр поднялся, вышел из-за стола, в колоколец медный, прибитый возле входных дверей, дважды громко позвякал: несмотря на поздний час, вновь графа Апраксина позвать приказал.
Утром следующего дня войскам был приготовлен приказ.
Галерному флоту предписывалось пройти вдоль берега, в шхерах, от Кроншлота[3] до Гельсингфорса и далее до Або.
Русскому корпусу в Финляндии князя Голицына обеспечивалась бы, таким образом, необходимая помощь. Предусматривалась также возможность высадки десанта на форпост Швеции — Аландские острова.
В случае удачи военные действия впервые за четырнадцать лет могли перейти на шведскую территорию.
Парусному флоту приказано было флот галерный сопровождать «до входа оного в шхеры». После чего парусный флот должен был пересечь залив и стать на якоря в Ревеле — для охраны берегов от возможного рейда неприятельских кораблей.
Мимо Ревеля к Кроншлоту и Петербургу не должно было пройти незамеченным ни одно из шведских судов.
Командующим русским галерным флотом был назначен генерал-адмирал граф Фёдор Матвеевич Апраксин.
Парусный флот становился под флаг старшего по чину контр-адмирала Петра Михайлова.
3. НА ТОЙ СТОРОНЕ
тро 19 мая 1714 года было в Стокгольме пасмурным и угрюмым. Узкие кривые улицы, казалось, удерживали туман, подавая восходящему солнцу возможности растопить, развеять его.
Пасмурным было в то утро и настроение у генерал-адмирала Ватранга, в третий раз уже пытавшегося добиться за последние две педели от членов своего военного совета былого единодушия.
Вкруг стола сидели испытанные соратники, опытные воипы-флотоводцы. Среди них — шаутбенахт Эреншельд, задумчивый, молчаливый человек с резкими чертами обветренного лица. Рядом с ним — адмирал Лиллье, вечно готовый к действию, порывистый, беспокойный. Им Ватранг доверял обычно, как самому себе, но и в их коротких репликах не видел сегодня единства цели.
Выслушали текст депеши, полученной из Константинополя от Карла XII. От великого Карла-завоевателя, иод йогой которого стонала половина Европы. Король приказывал беречь силы для решительного сражения. строить новые корабли, обучать людей.
«Наш ли это король?» — думал с тревогой старый адмирал, слушая текст депеши и поражаясь безмерно какой-то странной расплывчатости и размытости её содержания. Этакую-то фразу и любая кухарка, к грамоте способная, может миру явить. Из чего строить? На какие средства? Кого обучать?.. Скоро земледельцев не останется в Швеции — все пойдут под ружьё! Может, и впрямь подменили нам там, в далёком Константинополе, короля? Или, может, слишком сладки звуки несен наложниц султана? Кто знает?..
Главное, на чём постоянно настаивал Карл, — никакого мира с Россией! Никаких переговоров — только война! В этом он был последователен, неотступен и твёрд. То есть военные действия необходимо было продол жать — даже вопреки всякой логике. Несмотря на полосу тяжелейших испытаний, в которую вступила страна…
Нет, открыто никто не смел высказать недовольство внешней политикой Карла. Слишком ещё силён был в армии авторитет короля, слишком велика его воля. Но во взглядах старых своих товарищей, в репликах неохотных, оброненных как бы вскользь, даже, можно сказать, во вздохах видел старый Ватранг осуждение короля. В лучшем случае — сильное сомнение в правильности его поступков и указаний. Шутка ли сказать — пятый год живёт Карл в отрыве от родины! Крови её не видит, пульса её не чувствует, не улавливает прерывистого дыхания.
Тяжко дышит все эти годы Швеция, тяжело. Смолкли песни и музыка, смех не слышен, и не видно улыбающегося лица. Разоряются, нищают деревни с каждым новым поколением работников, уходящим на бойню. Затихают города, заколачиваются ставни в домах, закрываются целые ремесленные провинции — нет торговли, нет доходов, нет под кровом уюта.
Даже армия наёмников перестала оправдывать себя — это тоже сознавать горько, но приходится сознавать. Это факт, и уйти от него нельзя. Жалованье солдатам многих полков не выплачивается второй год. Ропот слышен в полках, и уже докладывают командиры о появлении перебежчиков, дезертиров.
Интересно, куда же смотрит сенат — высший орган правительства в отсутствие короля? Было ведь решение — ещё месяца три назад — собрать государственные чины, то есть представителей всех сословий, и поставить перед ними вопрос о заключении мира и о выборе регента государства. Снова посылали с этим вестника к королю. Но король-то молчит!.. Или явно отмахнуться от дел старается ничего не значащими депешами. «Обучать людей…» «Решительное сражение…» «Беречь силы…»
«Что же нас ожидает? — думал старый Ватранг. — В ситуации этой вся надежда остаётся только на флот. Королевский флот — нот опора государства сегодня… Вот те плечи, которые подставит под все горести и лишения всё ещё великая Швеция!
Да, наш доблестный флот!..»
Эта мысль Ватранга о флоте, кажется, наконец-то объединила всех, кто присутствовал в этот день на военном совете. Посыпались предложения. Шаутбенахт Эреншельд позволил себе напомнить о русской эскадре, что пыталась год назад прорваться к Аландским островам. Год прошёл, опыта стало больше у русских. Где гарантии, что не попытаются они снова вылазку свою предерзкую повторить?
Все склонились над картой. Загудели голоса. Обсуждались сроки, маршруты, места установки дозоров, засад.
Чаще других упоминалось на совете одно название — полуостров Гангут.
К концу мая шведский королевский флот был приведён в полную боевую готовность.
4. РУССКИЙ ФЛОТ ИДЕТ НА АБО
тот же день, когда в Стокгольме заседал военный совет, 19 мая 1714 года, оба русских флота — галерный и парусный — вышли из Кроншлота и взяли курс на запад.
Было раннее утро, и среди тех, кто оставался на берегу, почти не оказалось гражданского люда. Всюду зеленели мундиры: в дальнюю дорогу солдаты провожали солдат. Многие махали с пристани треуголками, войлочными шляпами, по не слышно было ни криков прощальных, ни обычного в таких случаях торжественного «ура».
Торжества все были волею царя прерваны ещё там, в Петербурге, и приостановлены — до возвращения, до победы.
Всего один только раз ударила сигнальная пушка и смолкла. Гром её над водой прокатился низко и тут же затих. И с моря отвечала Кроншлоту строгая, деловая, невозмутимая тишина, изредка прерываемая лишь криками загребных: «И-и р-раз! И-и р-раз!»
Вёсла в такт поднимались и дружно входили в тёмную студёную воду. Ровный рокот косых расходящихся волн, равномерное покачивание многих сотен людей, сидящих на вёслах, да гортанные крики чаек, тоже, как и люди, очень рано начавших сегодня хлопотливый свой будничный день…
Русская флотилия взяла курс на Гельсингфорс.
Шестьдесят семь галер и тридцать две скампавси! Девяносто девять небольших, но очень подвижных и хорошо оснащённых судов…
Они шли в кильватерном строю — строго друг за другом, гуськом. Каждое последующее судно должно было точно копировать маршрут предыдущего. Так распорядился генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин, чтобы к моменту захода в шхеры на северном берегу залива не было у командиров галер растерянности и неясности в выборе курса, чтобы ни одна галера не села на мель, чтобы ни одна из них просмолённое днище не распорола об острый гранитный подводный камень.