Дома Елисавета возле обеденного прибора положила несколько писем. Два были от Янко из Каира, одно — длинное, с берлинскими штемпелями на конверте — от Александра Георгиева.
Георгиев писал, что «Гитлер ведет пропаганду близкого решающего удара против СССР, но население Германии уже не верит ему». Любопытно. Надо передать в Центр. Интересно и другое: «В городе Вицлебене есть большие склады продовольствия и горючего. Английская и американская авиация бомбят жилые кварталы. Вокзалы в Берлине, Мюнхене, Кельне, а также индустриальные районы Рурской области нападению не подвергаются, и движение поездов между этими пунктами, как и между сотнями других, не нарушено. Военные заводы работают (самолеты не бомбят их); они производят вооружение и оборудование для фронта».
Сообщение перекликалось с известиями, сообщенными Никифоровым во время разговора в саду. Министр войны генерал Михов, сменивший опального Даскалова, недавно ездил на Восточный фронт и в Берлин. Встретился с Гитлером и вернулся в полном восторге. На закрытой пресс-конференции в министерстве убеждал доверенных журналистов, что Германия полна сил и союзная авиация не добивается успеха массированными налетами. После конференции конфиденциально поделился с членами Высшего военного совета другим: фюрер проявил недовольство существованием в Болгарии либеральных политических течений и отсутствием ограничений для евреев. Михов подсказал Филову проект: выселить 40 тысяч евреев в Польшу, «национализировав» их имущество и обратив его на снаряжение новых дивизий. Филову проект понравился, и он поручил юристам подготовить указ и представить его на подпись царю. «Две проблемы будут решены,— сказал Михов.— Еврейская и финансовая». Никифоров спросил: «Почему в Польшу?» Михов не стал скрывать: «На территории генерал-губернаторства имперский министр Франк устроил для иудеев резервации. Особого рода, конечно. Вы понимаете? Впрочем, это не наше дело, господа, не так ли?»
Пожалуй, обо всем этом надо сообщить Центру... Теперь, что там пишет Янко?
Янко Панайотов Пеев и в письмах оставался самим собой. Прекрасно зная, что его корреспонденция не перлюстрируется, перемежал рассказы о житье-бытье политическими заметками и едкими «бо-мо» в адрес высокопоставленных лиц. Чисто французский стиль, милый сердцу утонченного дипломата. Но если отбросить шелуху, ядро было крепким. Именно от Янко Центр своевременно узнал, что в начале сорок первого в Анкаре должно было победить проанглийское течение во главе с Сараджоглу; и опять-таки из его же послания А. Пеев извлек в январе сорок второго данные о неудачах нацистского посла фон Папена, пытавшегося склонить турецкое правительство к союзу.
Центру все еще никак не удавалось впрямую связаться с Янко, хотя о нем не забывали. Попов получил несколько радиограмм, специально посвященных Янко.
Цифры. Цифры. Цифры. Телеграммы.
Окончив очередное донесение, Пеев скатал папиросные бумажки в тугие шарики, отдал сыну.
— Митко, когда будешь заряжать тайники, убедись, что нет слежки.
— Разумеется.
Митко серьезен не по годам, и слова отца для него — боевой приказ. Помощник из него идеальный: ловок, быстр, аккуратен. Разрыв с ремсистами обогатил его полицейское досье успокоительными рапортами охранки. Более того, дошло до курьеза: однажды прежние друзья подстерегли Митко на пустой улице, сказали: «Выходит, яблоко от яблони...
Так?» — «Вы о чем, ребята?» — «У твоего отца в петличке болтается белый крестик. Так? Придет время, его повесят на другом кресте. Революция не пощадит ренегатов. Так и передай». Эта история стала известной студенчеству, а через осведомителей, внедренных в молодежную среду,— отделению «А». Пеев, услышав рассказ сына, потрогал пальцем крестик — уменьшенную копию офицерского креста «За храбрость». Миниатюрка была своеобразным удостоверением, выдаваемым Союзом офицеров запаса своим членам. Этакий знак благонадежности. Однако верят ли ему в полиции? «Боюсь, что нет!» — подумал Пеев и зябко повел плечами. Мысль была неприятной, пугающей. Совсем недавно Гешев добился от Павлова вторичного приказа о превентивном аресте доктора Александра К. Пеева. Хорошо, что Говедаров и Симеон Бурев узнали об этом вовремя.
Говедаров, официальный — черный костюм и перчатки,— в сияющем хрустальными стеклами автомобиле поехал к министру внутренних дел и социального обеспечения. Сразу прошел в кабинет. Демонстративно, не спрашивая позволения, сел.
— Я по поводу Пеева, дорогой. Изволь отменить приказ Павлова.
Они были на «ты»; министр побаивался парламентского льва, за которым стояли представители весьма влиятельных кругов.
Говедаров, не дав министру возразить, усилил нажим.
— Я за него ручаюсь. Надеюсь, этого достаточно?
Министр боялся депутатов, но царя — еще больше. Гешев мог, миновав всех, доложить Борису и дать подножку собственному начальству.
— Хорошо, я постараюсь... что могу... Я позвоню тебе завтра.
Из министерства Говедаров поехал к Буреву, усадил его в свой автомобиль, и полчаса спустя господин министр внутренних дел имел неудовольствие слушать возмущенный бас миллионера.
— А мне плевать на Гешева и Кузарова! Если понадобится, я дам пинок и тому, и другому.
Бурев мало считался с «пиететом» и правилами хорошего тона. Фунты стерлингов, доллары и рейхсмарки вполне позволяли ему вести себя так.
Стоя в дверях, Бурев подвел итог.
— Пеев — мой юрист. Прошу запомнить это.
Министр отменил приказ, и Павлов смирился.
С Буревым было опасно спорить. Промышленник финансировал многие правительственные мероприятия, вкладывал деньги в военные усилия и кредитовал князя Кирилла.
Гешев был тверже Павлова.
— Я не верю Пееву. Коммунисты не меняют коней — это аксиома.
— У вас есть факты?
— Интуиция и логика бывают сильнее фактов.
— Неубедительно. Ваши люди ничего не смогли добыть. Пожалуйте, тот рапорт Сиклунова — после поездки Пеева в Пловдив. Зачитать? «Пеев встречался в Пловдиве с генералом Марковым, командиром второй армии, с полковником Стефаном Димитровым, командующим артиллерией в Пловдиве, со Стефаном Стамболовым, адвокатом, с депутатом Георгием Говедаровым. Все они пользуются влиянием. К нему не приходил ни один коммунист, в которых в Пловдиве недостатка нет». Где же здесь криминал, господин Гешев?
— Будет и криминал,— пообещал Гешев и откланялся.
Не мог же он сказать министру, что новых арестов требует доктор Делиус. Гешев и Павлов были приняты им в посольстве и имели доверительную беседу. Майор абвера Отто Вагнер, предпочитавший настоящему имени псевдоним «Делиус», заявил, что чистка — необходимость. У него в Болгарии была своя агентура — по данным Гешева, огромная,— и документы полиции и контрразведки он читал едва ли не раньше полковника Костова и Павлова. Естественно, что ему было известно о раскрытии контрразведкой 76 подпольных коммунистических групп в течение только одного, 1942 года. Был он и в курсе того, что в 1-м и 6-м пехотных полках, в 1-м кавалерийском полку, в артиллерийской школе, транспортном батальоне, на аэродромах «Божуриште» и «Враждебна» действуют кружки и ячейки. Осведомители Делиуса, работавшие в РО, передали ему копию доклада Костова, где, в частности, говорилось: «Теперь уже не подлежит сомнению тот факт, что «наступление» коммунистов на армию было повсеместным, настойчивым и хорошо организованным... Они проникли во все без исключения войсковые части, управления и учреждения». Оценивая обстановку, майор Вагнер считал, что корни надо искать в среде гражданской, особенно среди интеллигентов, и, выкорчевывая их, не останавливаться ни перед чем.
Кроме того, на закуску Делиус выложил Павлову и Гешеву убийственную новость: пеленгаторы засекли в Софии несколько нелегальных раций.
Гешев потер щеку, словно умылся.
— Мы примем это к сведению, майор!
А что еще ответишь немцу? Он прав, целиком прав: проморгали.
«Будет и криминал»,— пообещал Гешев министру.
Сиклунов получил распоряжение взять доктора Пеева под особый контроль. Его группе были приданы новые люди. Гешев не собирался отступать: это было не в его характере.
Павлов по собственной инициативе связался с Постовым. Попросил помочь. Полковник, хотя и не любил действовать совместно с полицией, пообещал прикрепить к спецгруппе Сиклунова нескольких агентов контрразведки.
Был на исходе 1942 год.
6
Впервые Отто Вагнер побывал в Болгарии в октябре 1939 года, когда адмирал Канарис, всемогущий глава абвера, командировал его в Софию в качестве помощника начальника отдела 1-А полковника Блоха, совершавшего инспекционную поездку. Адмирал считал, что агентура абвера на Балканах действует недостаточно энергично; Вагнеру поручалось подхлестнуть ее и, если потребуется, взять на себя руководство резидентурами. Всегда улыбающийся, светский, в безупречном костюме от дорогого портного, Вагнер, путями неисповедимыми, оказался вскоре вхож в столичные салоны, конторы промышленников и кабинеты политических деятелей. «Отто Делиус, коммерческий посредник» — значилось на его визитной карточке из бристольского картона.
В Софии Вагнер пробыл около месяца и вновь появился весной сорокового, уже в качестве торгового атташе при посольстве Германии. Короткое время спустя начальник РО подполковник Костов получил от него строго конфиденциальное письмо, в котором говорилось: «Дорогой подполковник! Как вы знаете, доктор Делиус — мой псевдоним. Я аккредитован при вашем Министерстве иностранных дел официально как доктор Отто Делиус, родившийся 12 февраля 1896 года в Фрейбурге. Необходимо поддерживать эту легенду, поскольку тайна — в интересах нашей специальной службы. Вам отдельно я представляю свои личные данные и прошу Вас держать их в секрете, чтобы никто не мог установить идентичность Делиуса и Вагнера. Делиус». Несколько позже, проясняя, кто есть кто, «торговый атташе» известил Костова, что он—«Отто Вагнер, майор, родился 14 апреля 1898 года в Мангейме. По служебному положению приравнен командиру полка». Естественно, что Делиус, не заинтересованный в широкой рекламе, не счел нужным добавить, что контрразведкам доброго десятка государств он известен под другими именами: доктор Фрей, доктор Кун и просто Кара. Умолчал он и о том, что Канарис ценит его как выдающегося специалиста по шпионажу и контршпионажу на Балканах.
В специальной инструкции, полученной Делиусом от Канариса, помимо прочих задач в качестве одной из важнейших выдвигалась проблема координации работы РО-2, РО-3, отделения «А», службы ДС в целом и жандармерии в борьбе с болгарской компартией. Делиусу предписывалось оказывать карательным органам Болгарии практическую помощь путем обмена опытом, передачи агентуры и проведения совместных акций.
За два года Делиус добился многого.
Секретный денежный фонд его был практически неограничен, и, не стесняясь в расходах, «торговый атташе» быстро собрал компрометирующие материалы на Гешева, Костова, Стоянова, Кузарова и Павлова. Он знал о каждом из них именно те подробности, которые эти господа предпочли бы забыть раз и навсегда, и постепенно, не опускаясь, впрочем, до грубого шантажа и предпочитая тактику слабо завуалированных намеков, прибрал к рукам их всех до одного. Комната Делиуса на втором этаже посольства превратилась в штаб-квартиру секретных служб, откуда он, не выходя за порог, влиял не только на болгарскую разведку и контрразведку, но и на двор и самого царя. В частности, ни в одной стране мира штатные сотрудники абвера не пользовались такими льготами, как в Болгарии. Через Костова офицеры Канариса получили легальные болгарские паспорта и особые удостоверения, обеспечивающие им экстерриториальность. Подобного не удавалось добиться ни одному эмиссару Канариса — даже тем, кто работал у Антонеску и Хорти в странах-сателлитах. Адмирал оценил достижения Вагнера и выразил ему особую благодарность. Впрочем, благодарил он не Вагнера и не Делиуса, а просто Доктора — именно этот псевдоним «торговый атташе» предпочитал всем прочим, хотя докторской степени не имел и образование пополнил не в университете, а у резидентов-практиков, под началом которых сделал первые шаги на поприще шпионажа, диверсий и террористических актов.
Пункт абвера, возглавляемый Доктором, был как бы государством в государстве — со своими законами, нравами и тайным судом, выносившим приговоры отступникам и инакомыслящим. Приведение приговоров в исполнение Доктор обычно поручал Гешеву или Кочо Стоянову, и те действовали молниеносно. Словом, все шло своим, хорошо организованным чередом, и ничто, казалось, не предвещало для Доктора потрясений.
И вот — рации!
Пеленгаторы, нащупавшие их, оказались бессильными определить конкретные пункты расположения передатчиков. Не поддавались и шифры, используемые для перекрытия текста.
После долгих колебаний Доктор информировал Берлин.
Колебания эти были вызваны деликатным обстоятельством: посол Бекерле терпеть не мог «торгового атташе», поскольку помимо дипломатических нес функции представителя гиммлеровской службы безопасности, в свою очередь раскинувшей в Болгарии агентурную сеть и конкурировавшей с абвером по всем статьям.
Сейчас Бекерле получал великолепный повод насолить коЛлеге Доктору, а рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер дорого дал бы за возможность нанести удар адмиралу Канарису.
Дело с радиостанциями получало первостепенное значение.
В Берлине Канарис и Гиммлер, каждый в своих интересах, были намерены выжать из «дела» максимум возможного. Доберись Делиус до передатчиков, и Канарис рапортовал бы рейхсканцелярии о новом блистательном достижении абвера, пекущегося неусыпно о государственном интересе империи. Опереди
Бекерле Доктора с разгромом радиогрупп, и с таким же рапортом отправился бы Гиммлер, не преминув отметить при этом, что Канарис и его эмиссары оказались слепы и беспомощны.
Бекерле не опускался до знакомства с Гешевым или Павловым. Он предпочитал платить начальству, а не исполнителям и держал на содержании министров, парламентских лидеров и — на паритетных началах с британской Интеллидженс сервис — советника царя Любомира Лулчева.
Так, дело «О нелегальных радиостанциях в Софии» превратилось в своеобразный магнит, притянувший к себе сотни людей — от полицейского инспектора Сиклунова, с его безымянными, под номерами, агентами, до Лулчева, Канариса и Гиммлера, мнивших себя фигурами масштаба международного.
Обо всем этом Пеев не знал. Не догадывался он и о вмешательстве Доктора в расследование, хотя фамилия Делиуса была ему известна и раз или два он встречался с «торговым атташе» на официальных приемах в клубе Союза офицеров запаса. Делиус производил приятное впечатление — обходительная улыбка, остроумные реплики.
...Январь 1943-го.
Сталинград и разгром 300-тысячной войсковой группировки Паулюса словно камень стряхнули с сердца Пеева. Не камень — скалу. Митко, по молодости экспансивный, ликовал: «Фашистам конец!» Пеев и Елисавета не спорили с ним, но в разговорах между собой сходились на том, что немцы еще достаточно сильны и до конца войны, к сожалению, далеко. Той же точки зрения придерживался и Никифоров, черпавший из бесед с министром войны Миховым и начальником штаба Лукашем достоверные сведения о боеспособности и количестве дивизий вермахта. Союзники, опубликовавшие в свое время коммюнике о скором открытии второго фронта, не торопились сдержать слово, и Советская Армия, по существу, одна вела тяжелые сражения на европейских полях битвы. Ради жизни на земле, ради победы над нацизмом.
Во имя этой же цели делал все, что мог, и Александр Пеев.
Война...
Пеев превосходно понимал, что нейтралитет Болгарии день ото дня становится все более призрачным. Еще недавно беспечная София сейчас походила на фронтовой город, готовящийся к осаде.
Ввели затемнение и светомаскировку. По ночам улицы патрулировались солдатами и жандармами. Тех, у кого не было пропусков, и лиц, вызывающих сомнения, доставляли в казармы и участки. Оттуда зачастую задержанных, без судебных волокит, отправляли в концлагеря. Охрану военных объектов взяли на себя немцы,— солдаты в зеленых стальных шлемах стреляли без предупреждения.