Но перед этим что-то крякнуло, что-то грохнуло, что-то еще и заскрипело.
Игорю Николаевичу пришлось пробежать, влекомому безжалостной рукой, с десяток шагов, пока он догадался сдернуть повязку.
Никита тащил его прочь от разверстой дырки в стене, за которой был лифт, а на полу валялся тот незримый следователь с фонарем. Луч упирался в потолок.
Ничего не соображая, Игорь Николаевич буквально влетел в какой-то закоулок, потом в дверь, в другую дверь, зажмурился от ужаса, а раскрыл глаза, лишь когда услышал возмущенную Никитину матерщину.
Они таки попали на склад врагов.
Все было так, как нафантазировал Никита: полки, полки, а на них враги, враги! Все — белые, лысые, разной комплекции и без половых признаков. Враги — и точка!
Никита тут же забаррикадировал дверь кучей кукол и завертелся в поисках иного выхода. Выход нашелся — дыра в стенке, к которой был прилажен довольно широкий и уходящий вниз, в черную глубину, желоб.
— Во, класс! — обрадовался Никита. — Ща разберемся!
Он спустил по желобу врага, отметив, что весит он немного, кило пятнадцать, и долго прислушивался. Потом спустил другого.
— Они в воду плюхаются. Черт, веревка нужна…
— На что тебе?
— Ты меня на веревке спустишь. И потом — плот вязать!
— Какой еще плот?! — Из этих!
Похоже, Никита просто наслаждался маразмом ситуации. В забаррикадированную дверь стали стучать. Никита схватил еще одного врага и отправил вниз по желобу.
— Веревку ищи! — кричал он, подтаскивая к дыре четвертого врага. — Ищи веревку, кретин!
Вообще Игорь Николаевич чувствовал себя комфортно, когда ему четко говорили — что делать, и даже вполне обходился без «почему делать». Однако сейчас на первый план вылезло «почему». Какого черта он, ночной парфюмер, должен вредить своей фирме — только потому, что клиент Никита взял да и спятил? Конечно, фирма занимается непонятными делами, но… но часы-то на карточку перечисляет исправно! А касательно этих белых кукол… ну, помилуйте, какой смысл воровать из морга настоящие трупы? Так куда гигиеничнее, и важен не физически аутентичный враг, но образ плывущего и уплывающего врага, да, именно образ, за ним сюда и приходят…
Оправдав впопыхах Центр восточной мудрости, Игорь Николаевич завертел головой — но не в поисках веревки. Он искал то самое, что называется в протоколах тупым тяжелым предметом. Он хотел вывести Никиту из строя хоть ненадолго — чтобы сдать его охране.
Самым подходящим показался… враг.
Если треснуть пятнадцатикилограммовым предметом по голове, то, пожалуй, уложишь надолго.
Игорь Николаевич потянул за ноги куклу удобного размера и перевалил ее с полки себе на плечо, да так, что она повисла кверху задом. Теперь он, подойдя, мог резко качнуться вперед, одновременно дергая за вражьи ноги, и треснуть Никиту по его дурной лысине.
Ничего путного из этой затеи не вышло.
Дверь, заваленная врагами, стала приоткрываться. Баррикада из врагов ползла медленно, однако ползла, ив распоряжении Игоря Николаевича и Никиты было хорошо если секунд сорок.
Игорь Николаевич еще мог успеть ударить Никиту, но встал пнем — руки-ноги вдруг отказали. В голове же образовалась трогательная идея: нет, не бить надо эту любознательную скотину, втравившую его в крупные неприятности, а внести в компьютерную базу данных и ждать в дешевые утренние часы выплывающую из-за поворота куклу с бородой и лысиной! С учетом обстоятельств руководство Центра наверняка сделает Игорю Николаевичу индивидуальную скидку на Никиту…
Тут вдруг воображение издевательски предъявило дорогой керамический чайник. А больше ничего предъявить не успело — Игорь Николаевич и сам не понял, как полетел в дыру и поехал по желобу в черную неизвестность, яростно брыкая куклу, в чьих конечностях запутался, казалось, навеки. Да еще и в голову уперлось что-то непонятное, потом выяснилось — сандалия Никиты.
Они поочередно плюхнулись в воду и, держась за белых врагов, стали молотить ногами, отплывая подальше от желоба.
Тут никакой свет не горел, а плавать впотьмах — довольно страшно, тем более что и перекликаться они боялись. Наконец им удалось как-то нашарить друг дружку, и течение потащило вниз странную Композицию из нескольких белых тел, связанных поясами от юкат, и двух торчащих меж ними Человеческих голов, одной — длинноволосой и бритой, другой — лысой и бородатой.
В композицию ударил световой луч, тут же раздался выстрел с берега.
— Заметили, гады! — прошипел Никита. — Ты ногами работай, ногами!
После второго выстрела его голова исчезла под водой и через пару секунд опять появилась.
— Наше счастье, что они не резиновые! — радостно воскликнул Никита. — Сдулись бы — и кранты!
Больше выстрелов не последовало;
Они плыли до рассвета и здорово замерзли. У Никиты еще хватило наглости перечислять те марки дорогостоящих виски и коньяков, которыми теперь можно было бы согреться. Еще он пытался сплясать в воде вприсядку, держась за врагов, и даже спел для бодрости несколько матерных частушек.
Игорь Николаевич сплавлялся молча.
Поскольку ни выстрелов, ни погони не обнаружилось, они набрались мужества и вскарабкались на свой странный плот. Намного теплее от этого не стало.
Нужно было спасаться. А спасение Игорь Николаевич знал одно.
Спасением для человека, угнетенного голодом и холодом, мог быть только враг. Мечта о прекрасных минутах прощания обязана была и согреть, и внушить желудку чувство сытости.
Игорь Николаевич опять вызвал перед умственным взором вид берега со всеми его особенностями, с огромным экраном, с Чердаковым, занявшим соседнее кресло. И представил себе оживившееся лицо Чердакова.
— Кажется, ваш, — сказал сосед.
— С чего вы взяли? — с фальшивым равнодушием спросил Игорь Николаевич. На сей раз это получилось уже лучше.
— А он, глядите, к нам подгребает. Это не мой, так, наверное… — Мой… — прошептал Игорь Николаевич. Этот торжествующий шепот должен был сопровождаться улыбкой, но простодушной или мефистофельской — Игорь Николаевич еще не решил.
— Вы постойте немного, дышите полной грудью, — подсказал Чердаков совет из очередного номера «Света ожидания». — Выдыхайте полностью.
Игорь Николаевич сделал шесть вдохов-выдохов и шагнул в воду. Ощущение прохладной влаги было настолько родным и близким, что мир мечты ожил окончательно.
Тело садиста подплыло совсем близко, его уже можно было придержать, чтобы заглянуть в закрытые глаза. Он это и сделал.
Но мир мечты все же был проекцией реального мира, а в реальном обнаружилось мошенничество. Ощущение неправды мешало отдаться прекрасному мгновению, и Игорь Николаевич, пытаясь спасти эпизод, перевел стрелки — не мошенничество, а ошибка! Ему сплавили не тот труп! Он стал озираться — может, просто течение сыграло шутку и сейчас кто-то из зрителей кинется в воду с воплем: «Мой! Мой!». Но зрители смотрели не на тело, а на самого Игоря Николаевича. И это уже было самым что ни на есть реализмом — труп врага ничего принципиально нового собой не представляет, а вот клиент — это уже готовый спектакль.
— Клиент, соберитесь с духом, — услышал он усиленный рупором знакомый хрустальный, девичий голосок. — Вы должны уложиться в десять минут. Тормозите его, а то упустите, тормозите!
Ноги уже миновали Игоря Николаевича, и он, как гласила инструкция, встал лицом к истоку реки, спиной — к устью, и двумя руками аккуратно взял труп врага за плечи. И тут эпизод, которому предстояло занять блистательное место в квазивоспоминаниях Игоря Николаевича, словно взбесился. Ошибка, которую он изобрел, чтобы не признавать мошенничества, начала какую-то свою игру…
Нет, это определенно не был садист. Игорь Николаевич забеспокоился — враг не мог так разительно измениться. Но, позвольте, когда же он последний раз видел своего мучителя?
Стоя по пояс в воде и придерживая врага, он наклонился, вглядываясь в лицо. Смотрел долго. И понимал: этот отощавший старик, вылепленный из голубоватого воска, совсем беззубый и жалкий, — враг.
На секунду Игорь Николаевич перестал понимать — что же такое «враг». И есть ли что-то общее между тем, кто за годы ожидания освоился в его душе, занял там немалое место, обжился со всеми своими древними пакостями, и покойником, плывущим по реке.
И понял — ничего общего.
Хотя бы потому, что этот голубоватый старик действительно мертв, а тот крепкий мужик в расцвете лет, сварливый и злобный, жив. И будет жив, пока о нем помнят…
Оставалось только молча оттолкнуть покойника и повернуть к берегу.
И тут же последовало неожиданное продолжение — Игорь Николаевич увидел себя в своей квартире, с высокохудожественным восточным чайником в левой руке. Его доставили домой транспортом Центра, но в квартиру он занес свой приз сам — ему не хотелось, чтобы сотрудники Центра видели жалкое жилище, где остались только продавленная тахта, стол и стул. Шторы с окон — и те были отданы дворничихе, которая за них притащила два мешка крупной картошки со своего огорода. На самом деле, конечно, мебель имелась, и шторы висели, это он знал четко, однако вид разоренной квартиры был куда правдивее правильного воспоминания о ней.
Игорь Николаевич поставил чайник на стол, сел на одинокий стул и задумался. Что-то было не так. Крепко не так. Иначе он представлял себе прощание с трупом врага. И уж во всяком случае не догадывался, что прощание с трупом и прощание с врагом — отнюдь не одно и то же. «Но почему старик? — спросил он себя. — Позвольте, если он — старик, так и я ведь — старик, мы, кажется, были ровесниками?..»
Математика лет и дат закувыркалась в голове… Он открыл глаза. Плавание продолжалось — с той же скоростью и в том же мраке.
Когда уже можно было разглядеть пейзаж, Никита забеспокоился. Их несло по широкой и прямой реке, лишенной какого бы то ни было дизайна — ни тебе куста приличного, ни кресел, ни беседок. Совершенно безлюдный и безжизненный был пейзаж.
— Слушай, это что? Ты тут был? Во, блин, куда это нас занесло?..
— Это та самая большая река, по которой невостребованных врагов отправляют в море, — сказал Игорь, понимая, что несет ахинею. Но он вычитал эту ахинею в глянцевом журнале — да и другой в его распоряжении пока не было.
— Я не хочу в море!.. — возмутился Никита. — И какие, блин, враги? Нет никаких врагов! Залипуха это! Кидалово! Какое, к черту, море?!
Орать можно было хоть до скончания века — течение тащило их по прямой, как шоссе Петербург — Москва, реке с ровной и неумолимой скоростью.
То справа, то слева в реку впадали речушки — Игорь Николаевич догадался, что они и есть те самые рукава, на берегах которых стояли кресла.
Наконец появились признаки цивилизации — металлические кубы на ножках, уходящие в воду резиновые трубки, торчащие из воды штыри с датчиками.
— Приземляемся, — распорядился Никита.
Они развязали пояса юкат, от чего плот стал разъезжаться во все стороны, сползли в воду и доплыли до берега. Солнце уже выглянуло, уже немного грело, и они, стянув с себя юкаты, растянулись на полосе крупного серого речного песка.
Разрозненные белые враги поплыли дальше по течению.
Никита некоторое время еще смотрел им вслед.
— Плывите, голуби, плывите… — пробормотал он и повалился на гравий.
Наконец солнце пригрело их, высушило ситцевые юкаты, и оба малость ожили, даже смогли вступить в беседу о пейзаже. Хотя Никита и утверждал, что разбирается в технике, но ничего подобного в жизни не видал.
Игорь Николаевич подобрался к какой-то колонке, вылезающей из кучи песка, и прислушался. Колонка жужжала. Он сказал об этом — как будто это имело какой-то смысл.
— Я сам сейчас зажужжу, — пообещал Никита. Он тяжело встал и тут же присел на корточки.
— Ты чего? — удивился Игорь Николаевич.
— Чего-чего! Сам смотри!
Игорь Николаевич поправил повязку на лбу, встал и увидел за кирпичным заборчиком сверхсовременное здание с открытой террасой, со стеклянными кабинками, в которых стоят компьютеры, с множеством припаркованных машин. Прекрасно одетые господа и дамы носились взад-вперед, совещались по двое и по трое.
Игорь Николаевич и Никита гусиным шагом подкрались к этому бизнес-великолепию.
Кирпичная ограда была ажурной — с квадратными дырками, образующими примитивный узор. Сквозь них можно было наблюдать, а голоса доносились неплохо — особенно когда, пробравшись поближе, Игорь Николаевич и Никита оказались возле кафетерия под тентом.
Двое мужчин в светлых костюмах по три тысячи евро встали из-за столиков и пошли к большим стеклянным дверям прекрасного сверкающего здания, Правда, сами они не больно-то соответствовали своим костюмам — рожи излучали малоприятную сытость, свойственную высоко поднявшимся жуликам.
— Ты прикинь, пропускная способность всех рукавов, вместе взятых — не менее пяти тысяч часов в сутки, — объяснял один другому.
— Допустим, какие-то любители сверхскоростей воруют по двадцать — тридцать часов за ночь, в месяц — ну, тысяча часов. И все равно мы имеем не сто пятьдесят тысяч часов, а где-то сто тридцать. Я читал месячный отчет, я знаю, пусть они другому лапшу на уши вешают. Поэтому нельзя сравнивать цену местного часа с ценой, скажем, китайского часа» Они никак не выйдут на заложенную в проекте отпускную цену, и вкладываться в эту реку я сам не буду и тебе не советую.
В голосе сквозила фальшь — бизнесмен в меру актерских способностей отгонял собрата от кормушки.
— Кстати, китайский час — это совсем другая плотность времени,
— возразил собеседник, явно пропустивший вранье мимо ушей. — Я бы, скорее, перевел половину продукта в финские часы и придержал немного…
В предложении тоже была ловушка — очевидно, финские часы, если их придержать, сильно потеряют в стоимости.
Как Игорю Николаевичу удалось это понять — он не знал. Само получилось. Или же свершилось чудо — количество перешло в новое качество, и общий гигантский объем желания быть обманутым, но так обманутым, чтобы душа пела, перекувырнулся и обратился в свою противоположность — в крошечный объем желания мыслить правдой.
Бизнесмены ушли, а с террасы спустились деловой мужчина и деловая женщина. Эти беседовали странно — не отпуская от ушей мобильников.
— Ага, да. Если время слишком придерживать — останешься на бобах. Нет, не надо. Вот в Нигерии запускают новую реку. Восемь годовых, — говорил мужчина, и женщина, чем-то похожая на Еву, его не переспрашивала — значит, понимала. — Там населению все равно больше делать нечего — будет сидеть и ждать врагов, а вот как раз врагов там немерено. Девять годовых.
— Сказал тоже — африканский час! Отгружайте сегодня же. Ты знаешь вообще, какой курс у африканского часа относительно американского? И отправляйте немедленно, — ответила она сразу двум собеседникам.
— А ты не забудь, что на рынок уже выбросили мексиканский час. Нет, десять годовых — это уже подозрительно. Мне предложили восемьдесят тысяч мексиканских часов — а они, учти, очень плотные, и их все авиакомпании берут очень охотно. Я уже не говорю про федеральные космические программы…
— Чтобы к вечеру все было отправлено. Мексиканская река долго не продержится. Мексиканцы не будут ждать врагов, а пойдут и пристрелят. А документы я подпишу утром. Давай лучше купим рукав в норвежской реке.
— Так там время какое-то водянистое, энергия вялая! Его потом никому не спихнешь! Норвежский час — это для инвалидной коляски…
Игорь Николаевич и Никита, сидя на корточках, слушали эти беспредельно деловые разговоры, и туман у них в голове, более плотный и вязкий у Игоря Николаевича, более воздушный и невесомый у Никиты, начинал рассеиваться.
— Тут какое-то вранье, я ничего не понял — это же мы платим за часы… — прошептал Игорь Николаевич, хотя на самом деле почти все до него дошло, он только хотел подтверждения своих прозрений.
— Зато я понял. Кидалово — вот что это такое! — отвечал злой Никита. — Мы платим за то, чтобы они отняли у нас наше время! А вот куда они денут время…