– С гражданкой Петренко можно поговорить? – продолжал участковый.
– Зачем?
– А это нам лучше знать, зачем. Давайте-ка зовите супругу сюда, хотим ей пару вопросов задать.
– Она отдыхает, спать легла.
В дело вмешался один из выехавших оперативников, отстранив участкового, загораживавшего собой вход в квартиру.
– Ладно, Петренко, хватит, поговорили уже, пора делом заняться, – почти весело проговорил он. – Зови жену сюда, или мы сами в комнату пройдем. Соседи слышали крики из вашей квартиры, мы должны убедиться, что со всеми жильцами все в порядке. Ну чего ты стоишь, как пень? Не в первый раз уже наряд в ваш адрес вызывают, должен был запомнить, что мы все равно не уедем, пока с женой твоей не поговорим.
Хозяин повернулся к закрытой двери, ведущей в комнату, и крикнул:
– Юля, выйди к нам, пожалуйста.
За свою недолгую жизнь Борис Орлов никогда не встречал таких красивых женщин. Видеть – видел, на киноэкранах и в журналах, а вот живьем… В Юлии Петренко было прекрасно все: струящиеся по плечам и спине длинные шелковистые волосы, высокая крепкая грудь, стройная фигура. Все, кроме разбитого окровавленного лица.
– Извините, – запинаясь произнесла она, пряча глаза и затравленно опустив плечи, – это случайно получилось… Я выпила, мы с мужем праздновали, у нас сегодня годовщина свадьбы… Выпила, наверное, многовато, не рассчитала, потеряла равновесие, упала вот… Лицо разбила… Наверное, я кричала, потому что было очень больно, вот соседи и услышали… Извините, мы не хотели никого беспокоить… Мне очень жаль, что так вышло…
Участковый сделал шаг в ее сторону и выразительно повел носом.
– Свежак, – вынес он свой вердикт, – двух минут не прошло, как выпила. А у муженька запашок постарше, часа полтора-два будет. Ну что, гражданин Петренко, будем протокольчик составлять? Пришел с работы, выпил как следует, от души, избил жену, а когда милиция приехала, велел ей быстренько хлопнуть стакан и сказать, что сама упала спьяну. Так все было, а, Петренко?
– Я сама… – начала было Юля, но Орлов быстро и крепко взял ее за предплечье и потянул за собой в комнату.
Закрыл дверь, усадил женщину на диван, сам присел напротив, пододвинув себе стул. Попутно отметил, что комната тоже очень чистая и аккуратная, на стенах много полок с книгами, мебель хорошая. Как-то странно это все…
– Юля, почему? – спросил он. – Я не спрашиваю, почему он вас бьет. Я спрашиваю: почему вы это терпите? Почему не позволяете его привлечь? Это ведь не в первый раз уже, правда?
– Я сама, – с тупой покорностью повторила она. – Вадик ни в чем не виноват. Я сама напилась и упала.
Борис видел, что выпитое за несколько минут до этого спиртное начало оказывать свое действие, еще чуть-чуть – и женщина перестанет сопротивляться и врать. Правда, что бы она сейчас ни сказала, уже завтра она сможет оспорить протокол, заявив, что была сильно пьяна и сама не понимала, что говорила. Да, ее муж-садист был далеко не глуп.
– Сколько лет вы женаты?
– Семь.
– И у вас сегодня действительно годовщина свадьбы?
Юлия отрицательно помотала головой.
– Значит, это муж попросил вас солгать? Чтобы мы решили не портить вам праздник и побыстрее отстали?
Она молча кивнула.
– Юля, вы хоть понимаете, что в следующий раз он может вас просто убить? Почему он вас избил сегодня? Вы поссорились? Из-за чего?
– Мы не ссорились, – выдавила она распухшими губами, из которых сочилась кровь.
Кровь молодая женщина вытирала бумажной салфеткой, зажатой в руке.
– Вадик пришел с работы… в плохом настроении… и начал придираться ко всему… Он всегда придирается, когда настроение плохое. Выпил… Я пыталась как-то… отвлечь, успокоить, а он пил и еще больше сердился… У него это бывает… Иногда… Он очень хороший, очень, он самый лучший на свете… просто вот так… получается… иногда…
– У вас дети есть? – спросил Орлов.
– Есть, дочка, пять лет.
– Где она?
– В садике, она на пятидневке, мы ее по пятницам только забираем.
– А почему на пятидневке? Я смотрю, вы не до ночи работаете, вечера дома проводите, чего же ребенка не берете?
Юлия молчала, из глаз катились слезы, и женщина непроизвольно морщилась от боли, когда слезинки попадали на свежие ссадины.
– Хотите, я вам скажу, почему у вас ребенок на пятидневке? – продолжал Борис. – Потому что припадки ярости случаются с вашим мужем не иногда, как вы меня пытаетесь уверить, а регулярно, по нескольку раз в неделю, и вы сами никогда не можете заранее предугадать, как пройдет вечер. Он бьет вас постоянно, и вы пытаетесь хотя бы ребенка уберечь. Готов держать пари, что на выходные к вам приезжает ваша мама или вы дочку отвозите к ней. Вы боитесь за своего ребенка, Юля, и это правильно. Но я не могу понять, почему вы не боитесь за себя? Если муж вас не просто побьет, как сегодня, а искалечит, то его посадят уже независимо от вашего желания. Это только с побоями ваши фокусы проходят, а с тяжкими телесными повреждениями или, не дай бог, убийством так не получится. Его посадят, причем надолго. Что будет с вашей дочкой? Вы об этом подумали? Зачем вы подвергаете ни в чем не повинного ребенка риску страшной психологической травмы и сиротства?
Женщина по-прежнему молчала. Борис достал из планшета бланк и ручку.
– Давайте сделаем все по уму, вы напишете заявление и дадите показания, а я вам обещаю, что посажу вашего Вадика. Крепко и надолго. Найдем свидетелей, докажем, что это были не однократные побои, а систематические истязания.
– Я не могу, – пробормотала Юля.
– Почему? Ну почему? Вам не жаль себя и дочку?
– Я не могу его посадить.
– Почему? – терпеливо повторил Борис.
– Я люблю его. Я его так люблю, что… Я дышать не смогу без него. Я умру, если его не будет рядом.
– Юля, ваш муж – садист и психопат, неужели вы сами не понимаете этого?
– Я знаю. Но для меня он лучше всех на свете. Я его люблю. Пожалуйста, не забирайте его у меня, я не выживу…
Дело частного обвинения, так записано в законе. Без добровольного желания потерпевшего возбудить уголовное преследование нельзя. И по просьбе потерпевшего уже возбужденное дело все равно подлежит прекращению.
Когда-то в школьные годы родители водили Бориса на спектакль «Валентин и Валентина», где один из персонажей произносит что-то вроде: «Растишь дочь, воспитываешь, а она потом приходит и заявляет: «Мама, он вор и убийца, но я его люблю». Фраза эта накрепко засела в памяти и всегда вызывала у Бори Орлова смех. И вот теперь он слышал почти то же самое: Вадим Петренко – садист и психопат, но я его люблю. Только в этот раз почему-то Борису совсем не смешно.
Следователю Орлову тогда так и не удалось уговорить Юлию написать заявление. На все его доводы она отвечала только одно:
– Вы не понимаете. Я очень люблю Вадика. Вы не понимаете…
И Борису пришлось признаться самому себе, что он действительно не понимает. Выходит, есть вещи, не подвластные уразумению, даже если у тебя высшее образование и какой-никакой опыт работы в следствии. Разумеется, это не означало, что старший лейтенант Борис Орлов не считал себя взрослым и самостоятельным. Но мысль о том, что он может чего-то не понимать в человеческих отношениях и вообще в людях, он принял искренне и безоговорочно.
* * *
Субботнее утро началось, как почти всегда в выходные дни за последний месяц, неспешными разговорами о предстоящей свадьбе. Борис и Таня долго валялись в постели и ленивыми сонными голосами снова и снова обсуждали список гостей, распорядок торжественного дня, и успеет ли портниха дошить платье, и не подведет ли парикмахер, и нужно ли устраивать «второй день» дома или достаточно только свадебного ужина в ресторане…
– Кстати, о свадьбе, – оживился Борис. – Мы же все равно поженимся через десять дней.
Таня непонимающе уставилась на него.
– Ну да, мы поженимся. Я только не поняла, что означает это твое «все равно».
– Оно означает, что раз мы все равно поженимся, то, может, хватит уже предохраняться?
– Нет, – твердо ответила девушка, – не хватит. Мало ли что случится…
– Что, например? Пол провалится? Или небо рухнет? – насмешливо осведомился Борис. – Что вообще может случиться за десять дней?
– Ты можешь влюбиться и бросить меня, – ответила Татьяна. – Я могу влюбиться и бросить тебя. Я могу попасть под машину. Да мало ли…
Борис от души расхохотался.
– Вот так вот взять и влюбиться невесть в кого? За четыре года не влюбился, а накануне свадьбы бес попутал? Танька, не смеши меня!
– Боречка, твои родители тридцать лет прожили душа в душу, а потом – раз! – и все прахом пошло. Александр Иванович влюбился в Аллу, а Людмила Анатольевна – в режиссера. Не забывай: жизнь полна неожиданностей.
На это Борису возразить было нечего, и он плавно перевел разговор на другую тему, близкую по смыслу, но все-таки другую.
– Интересно, на кого будет похож наш ребенок, – мечтательно проговорил он.
– Зависит от того, мальчик или девочка. По закону подлости мальчики бывают похожи на более красивого из родителей, а девочки – на менее красивого, – улыбнулась Таня, потягиваясь.
– А если он будет похож не на нас с тобой, а на кого-то из бабушек-дедушек?
– Тогда можно ни о чем не беспокоиться. Мамы у нас с тобой красавицы, отцы тоже вполне себе ничего. Хотя генетика такая штука… – она задумчиво вздохнула, – там ничего предсказать нельзя, могут вылезти признаки внешности какого-нибудь далекого предка. В обозримом прошлом у меня в родне только русские и евреи, а у тебя? Мне кажется, у Александра Ивановича есть кавказская кровь.
– С чего ты взяла? – удивился Борис.
– Ну, у него внешность не совсем славянская… Представляешь, рожу тебе девочку с внешностью грузинки или армянки!
– Да брось ты! Хотя ты права, конечно, папу довольно часто принимали за еврея, но – нет, там дворянские корни, я тебе рассказывал. Другое дело, что чисто русской крови в дворянах было мало, они же все время роднились то с немцами, то с голландцами, то с поляками, то с французами. Там вообще гремучая смесь получалась. Кавказский вариант я, конечно, тоже не исключаю, про грузинских князей мы все наслышаны. Но папа никогда не рассказывал о том, что в их роду были такие фигуры. Хотя… – Борис махнул рукой, – папе, по-моему, это вообще все мало интересно. Он не любит вспоминать о том, что его мама, то есть моя бабушка, урожденная графиня Раевская.
– Почему не любит вспоминать? Разве в этом есть что-то постыдное?
– После революции дворянское происхождение могло сильно навредить. Считалось, что бывшие дворяне ненавидят советскую власть и с готовностью становятся шпионами и диверсантами. Время было такое… И потом, во время войны уже, солдатам и офицерам непролетарского происхождения не очень-то доверяли, подозревали во всех грехах вплоть до желания перейти на сторону врага. Когда я был маленьким, к нам часто приходили папины однополчане. Мы в коммуналке жили, комната всего одна, девать меня некуда, так что я всякого понаслушался. Особенно про СМЕРШ. Ну так что, будущая моя законная супруга Татьяна Потапова-Орлова, встаем и разгребаем вчерашние завалы или экспериментируем с внешностью ребенка?
Татьяна приподняла голову, чтобы посмотреть на будильник, и обреченно вздохнула.
– Надо вставать. И у нас остался один нерешенный вопрос. Что делать с Аллой? Я понимаю, что у нее с Александром Ивановичем, может быть, и вправду любовь-морковь и все такое, и не надо бы нам лезть в их дела, но, Боречка, я в самом деле боюсь за его здоровье. В конце концов, у нас свадьба! А вдруг с Александром Ивановичем что? Какая свадьба может быть, если отец жениха в реанимации. Хотя бы об этом подумай. И насчет экспериментов тоже подумай: твои родители собираются разменивать квартиру, сколько времени это займет – никто не знает, Александр Иванович нездоров, моя мама пока без работы, а тут – здрасте! Я беременная, а потом с малышом. На меня и так ваши соседи косо смотрят, до свадьбы переезжать в семью жениха считается неприличным, так не принято.
– И что? – не понял Борис. – Какая связь-то? Наоборот, папе радость, отвлечется от переживаний. Он детей очень любит и внуков хочет.
– Деньги, Боря, – очень серьезно ответила Татьяна. – Их на размен и переезд потребуется очень много, сможет ли моя мама помочь – неизвестно. А ребенок потребует больших затрат. Так что с экспериментами давай подождем, ладно?
– Ладно, – неохотно согласился Борис.
В глубине души он, конечно, понимал, что Таня права. И насчет ребенка права, и насчет того, что отца надо как-то обезопасить, уберечь от волнений, связанных с Аллой. Но как? Отец отрицает, что у него с Аллой роман. Борис сперва не очень-то верил, но потом, когда Александр Иванович лежал в больнице и долечивался в санатории, стал склоняться к тому, что отец говорит правду. Из разговоров с медперсоналом Борис точно знал, что Алла за все эти полтора месяца навестила отца только один раз. Разве настоящие любовницы так поступают? Может, она и отец – действительно всего лишь друзья, близкие друзья? Хотя… И друзья тоже так не поступают. Правда, Алла занималась новой квартирой, ей не до Орлова было, отец сам говорил, что просил ее не приезжать. Черт их разберет, этих престарелых любовников! Что мама, что отец – оба хороши.
Мама… Вот единственная надежда на то, что отца удастся оградить от лишних переживаний. Ей, конечно, тоже будет непросто, но в любом случае она знает отца так давно, что наверняка найдет нужные и правильные слова. А если Борис с Таней полезут объясняться с Аллой, то вообще неизвестно, что из этого выйдет.
* * *
Возвращаясь из санатория, Орлов отчего-то нервничал: ему казалось, что сейчас начнется какая-то новая жизнь, совсем другая, не похожая на ту, которая была прежде. Людмила Анатольевна приехала за ним на машине и всю дорогу старалась аккуратно ввести его в новые обстоятельства.
– Не трогай Аллу хотя бы пару недель, ей сейчас очень тяжело, но в таком состоянии ей больше нужны женщины, подруги, которым можно пожаловаться на мужа. С тобой ей будет трудно. Пойми это, Саня. Я понимаю твои чувства, но…
– Да о каких чувствах ты говоришь! – с досадой перебил ее Орлов. – Мы с тобой дружили с Аллой, она нам не чужая, никаких других чувств у меня к ней нет и не было никогда. Я прошу тебя, Люся, перестань повторять эти немыслимые глупости.
Людмила Анатольевна бросила на него быстрый взгляд, чуть усмехнулась и снова стала смотреть на дорогу.
– Отвлекись от семейного разлада Аллы, – сказала она чуть погодя. – Я догадываюсь, что ее новые обстоятельства дают тебе основания надеяться на перемены и в твоей собственной жизни, но нам нужно заниматься подготовкой к свадьбе.
Александр Иванович понимал, какие смыслы стоят за каждым сказанным Люсей словом. Алла теперь свободна, и осталось лишь оформить два развода, чтобы Орлов мог соединиться со своей возлюбленной. Так думали все: и Люся, и Борис с Татьяной, и, вероятно, сам Хвыля. И бог знает кто еще. И с этим ничего невозможно было поделать.
– Да, – согласно кивнул Орлов, – к свадьбе и потом к решению жилищного вопроса. Так что без разговоров о семейном разладе Аллы все равно не получится. Когда они разведутся? Когда Андрей разменяет свою квартиру? Ты говорила с ним о вариантах?
– Нет, – спокойно ответила Люся. – Не говорила и говорить не собираюсь.
Александр Иванович помолчал. Ответ Люси прозвучал неожиданно, и в нем Орлов услышал намек на слабую надежду. Получается, у Люси и Хвыли все не так гладко и сладко, как ему думалось?
– Люсенька, я ни на чем не настаиваю, – мягко проговорил он. – Просто хочу понимать, чем мы располагаем для размена. Только тем, что есть у нас, или еще каким-то дополнительным ресурсом.
Люся свернула к обочине и остановила машину.
– Давай выйдем, подышим, – предложила она.
Орлов послушно вышел, вдохнул свежий, но с явственным привкусом выхлопных газов, апрельский воздух. Он слишком давно знал Люсю, чтобы не понять: она собирается затронуть какую-то очень важную и болезненную тему. Какую? Развод, это очевидно. Все три недели, проведенные в санатории, Александр Иванович гнал от себя робкие мысли о том, что разговора такого не будет никогда. Он не мог бы объяснить, почему так не хочет официально оформлять разрыв, который, по факту, все равно уже состоялся. Люся, его Люсенька сейчас стояла рядом с ним, такая уютная и привычная, в старой курточке и спортивных брюках, совсем не нарядная и очень домашняя, и смотрела на него внимательно и настороженно.