Шарль Эксбрайя
Пролог
Возвращаясь в тот вечер в свою квартиру на улице Боннвилль в Уайонаксе, я был счастлив, так как мог сообщить Луизе, моей жене, приятную новость. Администрация завода по производству пластмассы, на котором я работал, решила значительно увеличить мне жалованье. Это позволило бы нам вести легкую и спокойную жизнь, тем более что, несмотря на десять лет совместной жизни, ребенка у нас не было.
Не успев закрыть за собой дверь нашей квартиры, я крикнул:
— Луиза!
Никакого ответа.
— Луиза!
Я нашел ее в спальне, она была одета так, словно собиралась уходить. На кровати лежали два открытых чемодана. Я замер от изумления.
— Но, Луиза… Что происходит?
Она смотрела на меня полными слез глазами.
— Скажешь ты мне наконец?..
— Я больше не могу, Мишель, я ухожу.
— Уходишь?
— Ты чуть не убил меня прошлой ночью… Не могу больше переносить твои приступы… Я боюсь, Мишель, и не хочу больше жить с тобой. Я ухожу.
— Уходишь… Ты оставляешь меня, Луиза… Ты?
— Я держалась в течение десяти лет, Мишель… Но теперь все кончено.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что без тебя я пропаду?
— Я не могу больше приносить себя в жертву… Хочу жить нормально. Прости меня.
— Куда ты идешь?
— Какая разница? Я не вернусь, Мишель. Потребуешь развода сам, заяви, что я ушла из дома… Знаю, как ты дорожишь своей работой, и не хочу, чтобы там поняли истинную причину моего ухода.
— Истинную причину… Это мужчина?
— Клянусь тебе, нет.
— Может быть, немного подождешь?
— Я ждала десять лет.
— Вдруг я поправлюсь?
— Ты отлично знаешь, что нет.
Шум захлопнувшейся двери еще долго звучал у меня в ушах. В тот вечер я распрощался с молодостью и потерял вкус к жизни. Горе мое было безгранично, но обижаться на Луизу я не мог. Нужно быть особенным человеком, чтобы жить с больным, а я тяжко болен.
В январе 1944 года мне исполнилось двадцать четыре, и вот уже четыре года я был женихом Луизы — подруги детства.
Стоило закрыть глаза, и передо мной вставали картины детства, воскресные дни, когда все жители нашего городка отправлялись в сосновый лес, разводили костры, жарили колбасу и телячьи отбивные, пили вино. Играл оркестр, молодежь танцевала, впрочем, не только молодежь…
Мне никогда не забыть Ла Бретуз…
В январе 1944-го я партизанил в Сюр-ле-Мон, над Роше де Нантуа. Однажды мы напоролись на немцев. Если бы не Пьер Сандрей, я попал бы к фрицам, потому что меня прошила автоматная очередь. Каким образом я выжил, неизвестно. Две пули угодили в грудь, одна — в живот и одна — в голову. Пьер отдал мне все бинты, которые удалось найти, взвалил на плечи и вместе с друзьями стал отходить к Беллейду. Меня прооперировал какой-то хирург-волшебник: вы, вероятно, догадываетесь, в каких условиях ему приходилось работать. Он не смог извлечь только пулю, попавшую в голову. Она засела в мозгу таким образом, что, вмешайся он, девяносто девять шансов из ста, я отправился бы на тот свет. Я вернулся с войны живым, но значительно похудевшим, кроме того, меня мучили приступы. Иногда стали случаться выпадения памяти, а перед ними чудовищные мигрени. Я терял представление о времени. Жизнь моя останавливалась, но, придя в себя, я ничего не помнил.
Мы с Луизой разошлись. Она уехала в Бордо, чтобы начать жизнь сначала. Я отправился в Париж и стал заниматься уже не пластмассой, а скобяными изделиями… Минуло десять лет…
Глава 1
Десять лет полного спокойствия. Я жил словно на обочине жизни. Я не забыл Луизу, но смирился: старательно исполнял свою работу, правда, время от времени приходилось брать двухнедельный отпуск из-за приступов, в которых по-прежнему никто ничего не понимал. Мой хозяин провел полгода в Освенциме и поэтому с пониманием относился ко мне, стараясь по возможности помочь.
В апреле я почувствовал приближение нового приступа и, как всегда, отправился в Уайонакс. Воздух родины благотворно влияет на мои нервы, кроме того, я обычно останавливаюсь у Пьера Сандрея и его жены, а они трогательно заботятся обо мне. Пьер вот уже пять лет служит в Уайонаксе комиссаром полиции.
Из-за пули, засевшей в голове, я не вожу машину, поэтому, чтобы попасть в Уайонакс, я, как и мои предки, решил воспользоваться железной дорогой и около часа дня прибыл в родной город. С чемоданом в руке я не спеша поднялся по улице Мишеле к «Отель де ля Репюблик». Это была очень старая гостиница, и я не сомневался, что там меня ждет столь необходимый сейчас покой. Хозяева были в курсе всех моих неприятностей, как физических, так и духовных, и проявляли ко мне трогательную симпатию.
В этот день, как и всегда, я отправился в «Кафе де Франс», где встретил многих своих знакомых. Мои одногодки стали чиновниками, инженерами, рабочими, а те, кто не работал на государство, служили на пластмассовом производстве — гордости и богатстве Уайонакса. Мы много говорили о прошлом и настоящем и очень мало — о будущем, потому что для большинства людей будущее тесно связано с медленным подъемом по иерархической лестнице и увеличением зарплаты. Поэзия осталась в прошлом, в тех годах, когда мы сражались, уверенные, что должны изменить мир. Годы иллюзий…
Около пяти вечера я распрощался с друзьями и по длинной улице Анатоля Франса пошел к комиссариату, где рассчитывал встретиться с Пьером.
Все полицейские Уайонакса знают меня, а многие из них называют по имени: Мишель. Молодые же здороваются со мной, называя по фамилии: мсье Феррьер.
Когда я вошел в кабинет, Пьер спорил с офицером полиции Оноре Вириа, неприязнь к начальству которого служила постоянной темой для разговоров. Пьер ничуть не изменился, в свои сорок пять он выглядел так же хорошо, как и в двадцать пять, когда его взгляд с поволокой смущал сердца добропорядочных барышень Уайонакса. Все были очень разочарованы, когда он выбрал Каролину Барби, дочь картонажника.
Пьер дружески похлопал меня по плечу.
— Как дела, Мишель?
— Все по-старому.
— Но ты приехал не потому?..
— Увы! Потому…
— Хорошо, что приехал, старина. Мы с Каролиной серьезно займемся тобой. Вы можете идти, Вириа.
— Не стоило уточнять, господин комиссар, — язвительно ответил тот, — я достаточно умен, чтобы понять, когда мое присутствие нежелательно.
— У вас все в порядке, мсье Вириа? — обратился я к нему.
— Нет, мсье Феррьер, не все, но я не думаю, что это может кого-нибудь заинтересовать.
Он вышел, громко хлопнув дверью. Пьер расхохотался.
— Видишь, этот осел Оноре не меняется. Он по-прежнему меня ненавидит!
— Но… почему?
— Уверен, что я занял его место, если бы не я, комиссаром полиции был бы он. Ну, ладно, хватит говорить об этом придурке. Поужинаешь у нас, мы ждем гостей, я позвоню Каролине и скажу, чтобы приготовила еще один прибор.
— Нет, если можно, сегодня я не приду.
— Что?
— У меня началась мигрень, наглотаюсь лекарств и пораньше лягу спать… Не хочу, чтобы приступ случился у тебя…
Он ответил не сразу, но его рука крепче сжала мое плечо.
— Я зайду к тебе завтра утром… Ты остановился в «Отель де ля Репюблик»?
— Конечно.
— Предупреждаю: если завтра днем ты не придешь, мы с Каролиной силой утащим тебя к нам. Так что, если хочешь сохранить свободу, выздоравливай побыстрей, ладно?
Может быть, благодаря теплому приему Пьера, выходя из комиссариата, я почувствовал, что голова болит меньше, и почти уверился, что на сей раз дело обойдется банальной мигренью. Чтобы окончательно в этом убедиться, я решил зайти к одному приятелю, Шарлю Эбрею, он работал на почтамте.
Я снова оказался на улице Анатоля Франса — в этом городе, куда бы ты ни шел, все равно попадешь сюда, — и уже почти дошел до небольшой площади, где расположен почтамт, как увидел идущую впереди меня женщину. Сам не знаю, почему она привлекла мое внимание. Возможно, своим изможденным видом, хотя чемодан в ее правой руке, судя по объему, не был особенно тяжелым. Я пошел за ней, не думая ни о чем, кроме того, что ее отчаяние сближает нас. Девушка вошла в здание почтамта, не обратив на меня никакого внимания, а я, стоя позади, услышал, как она обратилась к служащему в окошке «Корреспонденция до востребования» с вопросом:
— У вас ничего нет для меня?
Наивность вопроса и тон, которым он был задан, заинтриговали служащего, и он поднял голову, чтобы рассмотреть странную клиентку. Тихо, почти нежно, если так можно выразиться в подобном случае, он спросил:
— На какое имя?
— Сесиль Луазен.
— Нет, ничего, мадемуазель… — огорченно ответил парень.
По щекам девушки потекли слезы. Не люблю любовных историй и не верю в них, но плачущие девушки волнуют меня. Я успел заметить, что моей незнакомке не более двадцати пяти лет. В ней была приятная свежесть и что-то очень симпатичное, хотя красивой, по сегодняшним канонам, установленным кинозвездами, ее не назовешь.
Забыв о приятеле, к которому шел, я последовал за ней.
Выйдя на улицу, девушка, поколебавшись, направилась к «Кафе де Франс» и вошла туда. Я устроился за соседним столиком. Она заказала кофе, но даже не прикоснулась к чашке. Я смотрел на нее, позабыв о мигрени, терзавшей виски и затылок, хотел заговорить, но не знал, с чего начать.
— Мадемуазель…
Девушка не шелохнулась.
— Мадемуазель, — уже громче повторил я.
Она вздрогнула и повернула ко мне усталое лицо с припухшими глазами.
— Мадемуазель… Я достаточно несчастен сам, поэтому всегда чувствую, когда несчастны другие… Мне кажется, вы в отчаянии. Со мной тоже такое бывало, и я знаю, как в некоторые моменты жизни необходима дружеская поддержка… Вы позволите сесть за ваш столик? — Не ожидая ответа, я взял чашку и сел напротив нее. — Любовные огорчения, не правда ли?
Она пожала плечами.
Чтобы вызвать ее доверие, я решил сообщить некоторые подробности.
— Моя жена ушла от меня очень давно, но я так и не смог от этого оправиться… Глупо… Я совсем вас не знаю, но вы мне симпатичны и, если я смогу не дать вам пережить то, что пережил сам, думаю, совершу доброе дело. Простая влюбленность или нечто более серьезное?
— Более серьезное.
— Рассказывайте, это принесет вам облегчение.
Она слишком долго переживала свое несчастье, чтобы не испытать желания хоть часть его переложить на чьи-то плечи. Пристально уставившись в одну точку, она заговорила:
— Он мне обещал… Я приехала к нему, ведь он обещал… что мы сегодня же вечером уедем в Париж и будем жить вместе. У нас было назначено свидание в кафе «Шмен де Фер». Я прождала три часа.
— Может быть, в последний момент ему что-то помешало?
Незнакомка покачала головой.
— Он предупредил бы меня. Я верила ему… Я столько ждала этого дня, потому что задыхалась, слышите? В Сен-Клоде я задыхалась! Моя тетя не хотела, чтобы я работала, она боялась плохих знакомств… И потом, ей это казалось позорным. Она считала, что окажется вместе со мной на более низкой ступени социальной лестницы… Весь день я должна была заниматься шитьем, а вместо развлечений — благочестивые собрания и посещения почтенных людей, от которых пахло нафталином… Я больше не могла. Пыталась сбежать, вырваться из болота то с одним, то с другим, но все… все они в последний момент путались и предпочитали свое ущербное существование приключению… И тут появился он… Я сразу поняла: он или никто — либо он спасет меня, либо я откажусь от жизни! Мы познакомились случайно. Он пошел меня провожать, спросил, не хочу ли я прогуляться, прежде чем пойду к тетке. Я согласилась. Он сказал, что, несмотря на внешнюю респектабельность, несчастен, ему постоянно чего-то не хватает. Он надеялся познать настоящую, большую любовь… готов был всем пожертвовать ради этой любви… Никто никогда не говорил со мной так. Он утешал меня, обнимал… целовал… Когда я вернулась домой, то была вне себя от счастья. В течение трех месяцев мы встречались раз в неделю, но однажды, став его любовницей, я сказала, что хочу быть счастлива в открытую, что мне надоела подпольная любовь… Мы решили уехать сначала в Париж, а потом за границу.
Во мне поднималась глухая злоба. Эта девочка слишком напоминала мне Луизу, которая тоже думала, что сможет найти смысл жизни в новой любви, и тоже не заботилась о том, что оставляла за собой.
— Мы должны были встретиться сегодня в Уайонаксе, в кафе «Шмен де Фер», и сесть в поезд до Бурга, а оттуда — в Париж… И он не пришел. Почему? Скажите, почему он не пришел?
— Не знаю… Человек не всегда может делать то, что хочет.
— Он мне обещал, — упрямо твердила она, — он мне обещал… Я не могу вернуться домой после того письма, что оставила тетке! Мне остается только броситься под поезд…
— Послушайте, неужели вам не стыдно так говорить?
— А что же мне делать?
— Прежде всего нужно найти комнату и отдохнуть. А я схожу в кафе «Шмен де Фер» и попрошу, чтобы тому, кто спросит о девушке, дали ваш адрес.
— Какой адрес?
— Я живу в старом отеле, его хозяева — славные люди. Могу попросить их, чтобы они приютили вас на ночь.
— У меня почти нет денег.
— Позвольте предложить вам комнату в память о моем собственном прошлом… Я хочу помочь вам завоевать счастье…
Она с удивлением взглянула на меня.
— Но я даже не знаю, кто вы.
— Какое это имеет значение, если я готов оказать вам помощь? Меня зовут Мишель Феррьер.
Когда я представил свою протеже, папаша Жаррье как-то странно посмотрел на меня и глубоко вздохнул.
— Только потому, что мы давно с вами знакомы… Номер восемь свободен… Как зовут эту «оставленную»?
К моему изумлению, та заявила:
— Альберта Морсен.
Почему она не назвала своего настоящего имени? Жаррье дал ей заполнить карточку, и она без зазрения совести подписалась вымышленным именем. Я спросил себя, не связался ли с фантазеркой.
— Вы, конечно, поужинаете вместе?
— Если мадемуазель Морсен согласна разделить мой ужин…
Немного поколебавшись, она согласилась. Я проводил ее до номера, а потом, сдерживая данное слово, сходил на вокзал, чтобы поговорить с хозяином «Шмен де Фер». Когда я возвращался в город, мне встретился Пьер.
— Смотри-ка, а я думал, ты уже спишь. Тебе стало лучше? Ты идешь к нам? Я сказал Каролине, что ты приехал, и она выругала меня за то, что я тебя не задержал.
— Нет, старина, если не возражаете, завтра. Моя мигрень разыгралась с удвоенной силой, и я забыл ее лишь потому, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
… Моя история заинтересовала комиссара. Но когда я сказал, что отвел девушку в свой отель, он остановился.
— Скажи-ка, нет ли у тебя задних мыслей?
— Ты отлично знаешь, что у меня в голове, милый Пьер.
— Во всяком случае, мне кажется, что ты слишком быстро расчувствовался. Твоя Альберта пренебрегла правилами приличий, и нет никаких доказательств, что она рассказала правду…
— Но ее поход на почту, к окошку «До востребования»?
— Вполне возможно, у нее был любовник, но вряд ли их связь могла перерасти в такую драму. Нынешние девушки обладают невероятной наглостью и способны придумать что угодно, лишь бы вызвать к себе интерес. Она, вероятно, заметила тебя еще в кафе и, оценив твою физиономию, решила, что ты вполне можешь оплатить ей комнату и ужин.
— Не уверен… Она не похожа на любительницу приключений… Хоть я в не очень хорошо разбираюсь во всех этих женских историях… Впрочем, завтра мы узнаем правду.
— Почему завтра?
— Потому что я посоветовал ей пойти к этому типу. Естественно, она знает его фамилию, и ей остается только вернуться в Сен-Клод, но не жертвой, а мстительницей. Короче говоря, я посоветовал ей в случае необходимости устроить скандал, но нужно, чтобы этот мерзавец…