— Не в этом дело, Виталька, — не выдержал Мелик, — ты помогаешь партизанам здесь, в городе.
— Какие вы умные… Почему тогда сами ушли в партизаны? А что я скажу, когда наши придут? Как хотите, а я иду с вами.
Убеждать Витальку Запольского не было смысла. Он ничего не хотел слушать. Поэтому я резко сказал:
— Если ты считаешь, что приказы партизанских командиров к тебе не относятся, как же тебе после этого можно поручать важное дело?
Эти слова подействовали. Виталик как-то сник, долго о чем-то думал.
Наконец встал и твердо произнес:
— Я остаюсь в городе. Но дайте мне честное слово, что доложите майору Яхонтову о моей просьбе. И пусть лично мне напишет, когда я смогу идти в отряд. Я его почерк знаю.
— Честное слово, в следующий раз принесем записку от Яхонтова, — заверили мы Витальку. — А теперь слушай нас внимательно.
Когда до Витальки дошел смысл задания, его лицо расплылось в довольной улыбке:
— Хорошенький подарок придумали вы фашистам под Новый год. Не беспокойтесь, все разузнаю. Раз есть мина — подожжем машины. Только вы, наверно, опять не возьмете меня на диверсию?
— Возьмем. И будешь выполнять в ней самую главную роль, — ответил я.
— Тогда я пошел. К пяти часам ждите меня здесь, — он нахлобучил на голову шапку-ушанку и скрылся за дверью.
Уже стемнело, когда Виталька, веселый и возбужденный, вернулся обратно.
— Все высмотрел. Один часовой охраняет гараж и машины с цистернами. Второй сторожит пленных, которые там работают. Их вечером в барак загоняют. Подобраться к гаражу можно огородами с улицы Орджоникидзе, я уже приметил дырку в заборе, — рассказывал Виталька.
Часа через полтора мы прощались с Леной Кутневич, которая даже и не догадывалась, что мы направляемся не в отряд, а на диверсию.
— По пути зайди домой. Только смотри, чтоб никто не увидел, — напомнила мне Лена.
По темным улицам и проулкам, незнакомыми садами и огородами мы добрались до улицы Орджоникидзе. Остановились возле заброшенного ветхого домика и начали советоваться, как действовать дальше.
— Не сообразили взять в отряде белые маскировочные халаты. Как бы они сейчас пригодились, — пожалел Саша.
— Обойдемся без них. Видишь, снег пошел. Через пять минут будем как белые медведи. Выходите все из-под крыши, — предложил Мелик.
Минут пятнадцать стояли на ветру, ждали, пока нас облепит снегом. Потом потихоньку, след в след, двинулись к высокому дощатому забору, за которым находился большой гараж бывшего городского автохозяйства. Впереди шел Виталька Запольский.
Мы остановились в том месте, где было выломано полдоски.
— Ложитесь, — прошептал он и показал на едва различимые в темноте побелевшие от снега большие бензовозы. — Вот они. И все полные, днем на нефтебазу ездили заправляться.
— Давай к машинам, — выдернул я предохранительную чеку из мины и подал ее Мелику. — Мы с Сашей прикрывать тебя будем.
— Я с Меликом пойду, — тронул меня за локоть Виталька. — А то он не будет знать, куда мину поставить.
— Иди, — махнул я рукой. Спорить было некогда. Да и без этого нервы были напряжены до предела.
Один за другим Виталька и Мелик шмыгнули в дыру и через несколько секунд растворились в темноте. Ждем их минуту, другую. Ребята почему-то не возвращаются. И вдруг видим, как за забором вспыхнул луч карманного фонарика, разрезал снежный туман и на мгновенье остановился на одной из машин. У нас с Сашей перехватило дыхание. Что будет дальше? Неужели придется стрелять? Но нет, фонарь погас также неожиданно, как и зажегся.
А через полминуты в дыру забора просунулись Виталька и Мелик.
— Ну и передрожали мы. Думали, конец. Хорошо, что услышали шаги часового и успели спрятаться под кабину.
У него, гада, фонарь светит на километр. Давайте быстрее отсюда, — скомандовал Мелик.
— Мину поставили? — остановил его Саша.
— Конечно. Под цистерну, которая стоит почти напротив ворот гаража. Ни одна машина оттуда не выскочит. Только бы мина сработала.
Дом моей матери находился в противоположной стороне города, километрах в трех от гаража. Выбравшись на улицу Орджоникидзе, мы направились туда. Комендантский час еще не наступил, а мина должка взорваться только через три часа. Виталька, впервые участвовавший в таком рискованном деле, никак не мог успокоиться. Он засыпал нас самыми неожиданными вопросами.
— Мина обязательно взорвется?
— Обязательно, — ответил Саша.
— А ты как думаешь? — повернулся он к Мелику.
— Уверен на сто процентов.
— А были случаи, чтоб магнитные мины не срабатывали? — дернул меня за полу кожушка Виталька.
— Не слыхал. Эти мины самые надежные.
— Это точно? — переспросил он у Саши.
— Конечно, точно. Мы же тебе не игрушку дали.
— А вдруг ее обнаружат. Что тогда делать будем?
Выведенный из себя Саша не выдержал:
— Что ты всю дорогу бубнишь: «Не взорвется», «обнаружат», «опоздает». Смотри, а то еще накаркаешь…
— Не ссорьтесь, хлопцы, — начал я успокаивать ребят. — Все будет хорошо. Увидите, от этих африканских машин останутся рожки да ножки. А в отряде доложим, что главная заслуга в этом твоя, Виталик.
Услышав эти слова, наш друг засиял от радости. Он обнял меня и проговорил:
— Не надо так докладывать. Мы все одинаково старались. Только не забудь передать мою просьбу майору Яхонтову.
Наш неожиданный приход настолько разволновал маму, что она в течение нескольких минут не могла произнести ни слова. Молча глядела на нас и кончиком платка вытирала катившиеся по щекам слезы. Висевшая под потолком небольшая керосиновая лампа тускло освещала ее осунувшееся и почерневшее лицо.
— Разве ж можно так, сынок? Целый месяц о тебе ничего не знаю. Каждый день жду весточки, а ее все нет и нет. Измучилась вконец. Ходят же ваши разведчики в Борисов. Неужели через них нельзя передать весточку? Чего я только не передумала за это время…
— Не мог, мама. Блокада была. И разведчики в это время в город не ходили.
— И когда только эта проклятая война кончится? — вздохнула мама.
— Скоро фашистам конец, тетя Таня, — вмешался в разговор Саша. — Под Сталинградом, знаете, сколько окружили фрицев? Почти полмиллиона. Если не сдадутся в плен, всех перебьют. А потом и отсюда погонят.
— Это очень хорошо, детки, — обрадовалась она. — Только уж вы смотрите не рискуйте понапрасну.
Мать прикрутила фитиль лампы, еще плотнее зашторила окна и засуетилась у плиты.
Время приближалось к двенадцати ночи. Саша, Мелик, Виталька и я каждую минуту поглядывали на часы, тикавшие на стене. Стрелки медленно передвигались к заветным цифрам. Ребята нервничали и то и дело выскакивали во двор.
От материнского взгляда не утаилось наше беспокойство. Она искоса поглядывала то на меня, то на ребят. Наконец, не выдержав, спросила:
— Что вы каждую минуту бегаете на улицу? Животы разболелись, что ли?
— Новогодней ночью любуемся, — попробовал я отшутиться.
Мать взяла ведро с мусором и вышла во двор. Но почти сразу же вернулась побледневшая, растерянная. Опершись о печь, тихо сказала:
— Возле железобетонного моста что-то взрывается и горит. Наверное, хлебозавод.
Мы пулей вылетели из дому. Перед нашими глазами, освещая на много километров город, все ярче и ярче разгорался огромный факел. Ночную тишину будили выстрелы, вдалеке завывала сирена…
Когда мы вернулись в дом, мать спросила:
— Ваша работа?
Ребята взглянули на меня и промолчали. Я ответил:
— Да, это мы подожгли гараж. Чтоб фашистские машины никогда не доехали до Сталинграда.
Мама покачала головой, но ничего не сказала, только как-то особенно пристально рассматривала каждого из нас.
— Вот и вы, детки мои, стали взрослые, — задумчиво проговорила она.
Потом, спохватившись, с необычной для нее энергией начала собирать нас в дорогу.
— Немедленно уходите из города. Вот-вот начнутся облавы. Мимо нашего дома жандармы и полицаи не пройдут. Пока ночь, вы сумеете проскочить в лес и далеко уйти.
Расстались с матерью почти без слов. Она каждого из нас обняла и поцеловала. А мне прошептала:
— Присылай о себе весточки почаще. Не то изведусь совсем… — И мое лицо стало мокрым от материнских слез.
Беспрерывно оглядываясь на большое огненное зарево, Виталик проводил нас до самого леса. Здесь мы распрощались с нашим другом, твердо пообещав передать его просьбу командиру. Не думали мы тогда, что эта каша последняя встреча с Виталиком.
…Обойдя редким лесом большую деревню Слободку, в которой размещался полицейский гарнизон, мы вышли на прямую дорогу к Смольному и в удивлении остановились. Дорога была гладко утрамбована. Ребята встревожились. Неужели прошли гитлеровские войска? Неужели опять блокада? Где тогда искать партизанский отряд? Как идти, чтоб не попасть в руки карателей? Эти мысли роем проносились в голове.
Саша стал на коленки и зажег спичку. На дороге хорошо виднелись отпечатки автомобильных шин.
— Новая блокада началась, хлопцы, — чуть слышно сказал Мелик.
— Пойдем лесом. Правда, там снег большой, но к утру доберемся до Смольного. Может, тетка Василина знает обстановку, — предложил Саша.
Ребята приуныли. Как теперь найти отряд? Оставалась одна надежда на Василину Петровну. Может, она хоть что-нибудь слышала о новой дислокации партизан.
То и дело проваливаясь по пояс в сугробы, мы часа четыре проблуждали в кромешной тьме густого леса. Никак не могли выйти к хорошо знакомой деревне, где нас, должно быть, заждались тетка Василина и Эмма.
Уже совсем рассвело, когда сквозь поредевшие деревья начала просматриваться опушка леса. В нос ударил едкий запах гари, тлеющей кожи и шерсти. «В селе кто-то кабана смалит», — подумалось мне. Мы прибавили шагу, вышли из леса и остолбенели. На месте маленькой деревушки Смольное лежали большие груды пепла и недогоревших головешек. Жутко торчали одинокие печные трубы. То в одном, то в другом месте, поддуваемые ветром, вспыхивали огоньки небольших костров. Ни одной уцелевшей хаты, ни одного сарая… Только маленькая собачонка бродила на этом огромном пепелище. Учуяв присутствие людей, она бросилась к нам и протяжно завыла. По нашим спинам пробежал мороз.
Постепенно до нашего сознания начал доходить смысл разыгравшейся здесь чудовищной трагедии.
Мы спустились с пригорка и медленно пошли по бывшей улице деревушки. По сторонам ее, под кучами золы и пепла, дотлевали остатки деревянных построек. На том месте, где стояла хата тетки Василины, лежала груда холодного пепла. Ни одного теплого уголька не осталось.
Сколько мы простояли на этом страшном месте, ни Мелик с Сашей, ни я потом вспомнить не могли. Вывел нас из оцепенения знакомый голос партизана Деева.
— Вон они. Прощаются с Василиной и Эммой. Садитесь, хлопцы, быстрее в сани, мы вас второй день по всем дорогам ищем. Боялись, как бы вы не попали в руки карателей.
Перед тем как забраться в сани, кто-то из нас спросил:
— Расскажите, как это случилось?
— Вчера рано утром на десяти машинах карательный отряд ворвался в деревню и поджег ее. Тех жителей, которые не успели скрыться в лесу, гитлеровцы расстреляли и сожгли в домах. Погибли и Василина Петровна с Эммой… — с горечью ответил Деев. — Мы слишком поздно узнали. Пока наши две роты из бригады «Разгром» вышли наперехват, каратели успели удрать в Борисов.
Слезы душили нас. Мы никак не могли примириться с мыслью, что никогда больше не встретят нас Эмма и наша дорогая тетка Василина. А сожженная деревня Смольное до сих пор нам видится во сне…
В Москву
Вскоре меня, Сашу, Мелика и Валю вызвал к себе Иван Левонович Сацункевич. Здесь же находились Подолян, Соломатин и Эдуард Бутвиловский.
— Хорошо вы, товарищи партизаны, воюете. Но с вас хватит. Пора учиться. После войны восстанавливать страну надо. А для этого нужны грамотные люди, — начал Сацункевич этот важный, решивший нашу дальнейшую судьбу, разговор.
— Полетите в Москву, — сказал Соломатин. — Есть телеграмма из ЦК комсомола Белоруссии, чтобы вас отправили на Большую землю.
Мы заупрямились.
— Люди воюют, а нам учиться. Как же мы будем смотреть в глаза партизанам и фронтовикам? — протестовал Саша.
А Мелик, как всегда, сказал резко и коротко:
— Я в отряд пришел, чтобы бить фашистов, а не лететь в Москву.
— Учиться будем после войны, — поддержала нас Валя.
Эдуард Бутвиловский, сперва спокойно, а потом окончательно рассердившись, начал убеждать:
— Вы, наверное, думаете, что без вас партизаны тут воевать перестанут. Ведь в Москве вы учиться будете. А когда выгоним фашистов из Белоруссии, встретим вас в Борисове. А сейчас рассказывайте ребятам в школе, как воюют партизаны. Это тоже большое дело.
— Если есть охота, пусть летят. А я остаюсь здесь, — твердо сказал Мелик. Его ничем нельзя было убедить.
Чтобы прекратить наш горячий спор, Иван Левонович с напускной строгостью сказал:
— Лететь на Большую землю вы обязаны. Это боевой приказ. А приказы, как вам известно, не обсуждаются, а выполняются. Так что собирайтесь в дорогу. Через несколько дней будет самолет.
Через два дня мы, недовольные и злые, выехали в кличевские леса, где в ночь с 15 на 16 марта 1943 года крылатый вестник Родины — транспортный самолет «ЛИ-2», приземлившись на партизанском аэродроме 208-го отряда, взял нашу группу на борт и благополучно доставил в Москву.
Очень тяжело было расставаться с партизанами. Утешала только мысль, что через некоторое время нам разрешат вернуться обратно и мы сможем продолжать борьбу с захватчиками.
Надежды наши не осуществились. Саша Климкович, Валя Соколова и Мелик Бутвиловский были направлены на учебу. Не попал в родные края и я.
После недолгой учебы я до февраля 1944 года был разведчиком в других партизанских отрядах и находился далеко от Борисова.
Вместо эпилога
Каждый год, первого июля, собираются в Борисове бывшие подпольщики, партизаны и воины, освобождавшие от гитлеровских захватчиков мой родной город. Они приезжают сюда, чтобы почтить светлую память своих боевых товарищей, отдавших жизнь в борьбе за свободу и счастье Родины, вспомнить пережитое, полюбоваться возрожденным Борисовом и чудесной Березиной.
С большим волнением выхожу я в этот день на перрон борисовского вокзала. Никогда не встретят меня дорогие моему сердцу Франек Кломбоцкий, Настя Сахончик, Юзя Жаховская, Ольга Корнюшко. Их нет в живых.
Бесстрашный подпольщик и партизан комсомолец Франек Кломбоцкий погиб в открытом бою с фашистами в июле 1942 года в Кличевском районе Могилевской области, находясь в партизанском отряде Свистунова. Юзефа Жаховская, разведчица партизанского отряда «Победа» бригады имени Щорса, весной 1944 года пробиралась в Борисов для связи с оставшимися в городе подпольщиками. Возле деревни Верески Борисовского района попала в эсэсовскую засаду. Сдаваться врагу? Никогда! И она выстрелила себе в сердце.
В июле 1942 года героически погибла в тюрьме Анастасия Сахончик. В августе 1942 года после страшных пыток в гестапо расстреляли одну из активнейших борисовских подпольщиц Ольгу Корнюшко.
Нет среди нас и самых маленьких участников пионерского подполья — Виталика Запольского и Васи Зуенка. Виталик Запольский погиб в день освобождения Борисова, первого июля 1944 года. После тяжелой болезни в 1962 году умер Вася Зуенок.
Зато сколько радости приносят встречи с моими боевыми и верными друзьями Сашей Климковичем, Валей Соколовой, Меликом Бутвиловским. Они и сейчас живут в городе своего тревожного детства и опаленной войной юности. Александр Иванович Климкович работает на фабрике пианино. Валентина Ивановна Соколова — преподает в средней школе. Михаил Гаврилович Бутвиловский — персональный пенсионер, но, несмотря на это, продолжает работать.
Живут и работают в Борисове и наши старшие товарищи, под чьим руководством действовала в тылу врага пионерская подпольная группа: Андрей Константинович Соломатин, Эдуард Гаврилович Бутвиловский, Николай Пименович Ермалович.