Так, это кажется про меня. Послушаю еще чуток, пожалуй.
– Нанимался. У нас, между прочим, договор составлен.
Похоже, моего тигренка хотят выманить погулять. Что ж, я совсем не против его отпустить. И то, правда, чего сидеть со мной дни и ночи напролет. Пару часов как-нибудь один протяну. Отхожу на шаг назад и замираю.
– Не могу я взять выходной. Это вообще-то он из-за меня такой. Если ты забыл, я виноват в том, что он попал в аварию. Я должен за ним ухаживать… Даже на пару часов. Все, я сказал не иду, значит, не иду. Давай, я замерз уже.
Я раньше думал, что самая страшная боль, которую я пережил, была после аварии. Первые дни я не мог жить без обезболивающих. Болело все. Но сейчас я понял, что эта боль была мелочью. Та боль, что я испытывал сейчас горазда сильнее. В груди сдавило так, что не вдохнуть, не выдохнуть. Ложь. Все четыре месяца он врал мне. Я не нужен ему. Я просто слепой идиот, который поверил в сказку. А сказки то и не было. Жалость. Вина и жалость, вот те единственные чувства, что ко мне испытывал Артур.
Как же больно. Черт возьми. За что?
– Ром? – его голос. Лживый. Двуличный, но такой любимый.
– Уходи, – хватит. Я не хочу, что бы надо мной издевались. Я не просто кусок беспомощного мяса. Хватит.
– Ром, ты не понял…
– Уходи. Хватит.
– Ром, я все объясню, – в голосе испуг.
– Не надо. Ты свободен. Мне не нужна твоя жалость. Уходи, Артур.
– Рома, это не жалость, послушай…
– Хватит врать! Я слепой, но не глухой. Я все прекрасно слышал. Ты не виноват в моей беспомощности. Я не виню тебя. Все, убирайся.
– Я не уйду.
– Черт возьми, хватит. Я не железный, уйди уже! – чувствую, как по щекам бегут горячие слезы. Не хочу выглядеть жалким. Не хочу…
– Ром, я не уйду, я люблю тебя, – его руки обхватывают меня поперек груди. Не вырваться.
– Ты врешь. Снова врешь мне.
– Я никогда не врал. Я люблю тебя и поэтому я здесь и с тобой.
– Я слышал тебя сейчас. Я слышал причину.
– Я что, должен был сказать другу, что я гей и живу с мужиком, потому что люблю его? Я не такой смелый, прости.
– Ты ведь изначально остался со мной из чувства жалости.
– Ром, я влюбился в тебя еще тогда. Когда мы впервые пошли в клуб, я был пьян, но не настолько, чтобы не понимать, что делаю. Ты не воспользовался моим состоянием. Вот с тех пор я и втрескался по полной. Позднее, я понимал, что ты используешь меня, что я просто твоя игрушка, но не мог уйти. Я тебя сильно любил. Очень. В тот злополучный вечер, девятого декабря я немного выпил. Я так устал от твоего пренебрежения. Я подумал, что если попытаюсь показать тебе, что не пустое место, то ты изменишься. Я сорвался. Я потом всю ночь не спал. Ждал твоего звонка или что ты приедешь, наорешь на меня. Утром, я готов был на коленях молить тебя о прощении. Я звонил, но аппарат был выключен. Я поперся к тебе на работу, но мне сказали, что тебя нет. Я с ума сходил. Я ждал. Ждал тебя чертовых четыре месяца, пока ты не позвонил. А потом еще семь. Ром, я не стану отрицать. Я остался из чувства вины. Но я злился на тебя и мне нужен был повод. Но это все было тогда, в ноябре. А сейчас я хочу быть с тобой, потому что люблю. Не прогоняй меня, пожалуйста.
Господи, мальчик мой. Как же ты терпел меня, сволочь такую? Полюбил. За что? За скотство, за эгоизм? Это невозможно. За какие прегрешения тебя так наказали?
Я обнимаю его и прижимаю к себе. Я исправлю, все исправлю. Обещаю, я сделаю все, чтобы ты был счастлив.
– Роман Викторович, выбирайте, либо я, либо Вяльцев! – в кабинет без стука и приглашения влетает некто мужского пола.
– Черт, у меня не так много вариантов, – это что за хам? – Либо один из моих Креативных директоров, либо ты, человек без имени. Кого же мне выбрать?
– Почему это без имени? Я тут проработал уже три с половиной года. Раньше Вы не жаловались на мою работу.
– Хорошо, уже информация. Я сейчас быстренько постараюсь вспомнить по голосам всех сотрудников, проработавших у нас три с половиной года, и попытаюсь определить, который из них ты. Может, упростим задачку и представимся?
– Простите, я забыл. Я Александр Шахов, работаю у Вас фотографом.
– Отлично, Александр. А теперь сядь и по-человечески объясни суть проблемы. Мне тут, знаешь ли, плохо видно, что у вас там в студии происходит.
– Этот Вяльцев достал уже. Он не дает мне нормально работать.
– Как Слава может повлиять на качество твоих фотографий? Он тебе объектив закрывает или флешки у тебя ворует?
– Нет, он зарубает все мои фотографии. Ему не нравится все. То ракурс не тот, то цвет, то еще что-нибудь. Я так больше не могу.
– Александр, ты ко мне сейчас зачем пришел? Ты хочешь, что бы я Генеральный директор пошел в студию и отругал Вяльцева? Если ему не нравятся твои фотографии, значит в них что-то не так. Попробуйте сами разобраться.
– Это в Вяльцеве что-то не так. Он просто цепляется.
– Блядь, детский сад на выезде, честное слово, – вот у меня что, другой работы нет. Я и так за то время, что нахожусь на работе, ни черта не успеваю. Набираю секретаря. – Ирина, вызови сюда Вяльцева, немедленно.
– Ну, что, Александр, будем сейчас разбираться в вашей песочнице.
Где Артур? Он-то какого черта пропал. Почему Ирина пустила ко мне этот зоопарк, что за дурдом тут твориться?
Минут через пять в кабинет влетает, или вваливается, судя по звуку, второй виновник моей сегодняшней мигрени.
– Вызывали?
– Вызывали, сядь. Рассказывай.
– Что рассказывать?
– Ну, не знаю. Например, какого хрена вы оба мне не даете работать?
– А что я? Я вообще у себя сидел, – молодец, дурочка включил.
– Почему на тебя жалуется Александр?
– Жалуется?.. Урод.
– В жопу иди.
– Ребят, я слепой, а не глухой. Еще одно оскорбление, оба пойдете работу искать.
– Извините, – нестройным хором.
– Слава, в чем у вас проблема?
– Этот… хм, Александр не может сделать нормальные фотографии. Я раньше работал с Костей, он меня всегда понимал и все делал как надо, а этот мне назло все делает.
– Да больно надо!
– Так в чем проблема? Работай с Костей, – кстати, это еще кто? Не помню Костей.
– Он сейчас с Игорем Станиславовичем работает над другим проектом. А Михаил Андреевич нас с Шаховым поставил.
Боже, сколько информации на мой несчастный мозг.
– Я вас понял. Идите, я подумаю, что можно сделать.
– А что тут думать, – басит Александр. – Один из нас должен уйти.
– Не собираюсь я никого увольнять, или ты хочешь быть добровольцем? – какие мы смелые.
– Нет, сами подумайте. Или сопляк, отработавший тут полтора года или я.
Ты мне еще и условия ставить будешь? Совсем охренел, мужик.
– Я этого сопляка из другого агентства за такие бабки переманивал, что ты за все время работы мне не принес. И знаешь, хорошего фотографа найти проще.
– Ну, ты и пидор. Давай ищи очередную шлюху на мое место, только потом не жалуйся, когда твое пидорское агентство загнется.
Это что сейчас было? Этот рассвирепевший хрен вылетел из кабинета на прощание так саданув дверью, что у меня чуть очки не слетели.
– Отлично. Кто у нас свободный есть?
– Марк тоже с Костей работает, а Леша в отпуске. Его в стране нет, он отдыхать улетел.
– Дело дрянь. Слава, на сколько тебе нужен фотограф?
– Да там проект не такой большой, дня на три всего, там, в основном видео.
– Ир, соедини с Артемовым… Игорь, слушай, дело такое. Фотограф нужен дня на три, выдели одного?
– Ром, ты издеваешься, да? У нас съемка для журнала, мы и так не справляемся по срокам.
– Понял, – отключаю Игоря, и замираю.
Что же делать?
– Роман Викторович, мне бы хоть какого, лишь бы слушал, что я ему говорю.
– Слав, ну где я тебе сейчас фотографа найду?
– Ну, у меня же тоже сроки. Я, конечно, могу подождать до завтра, пока видео проработать. Но завтра нужны фотографии, край.
– Я могу помочь, – Артур? Значит, не свалил, где-то здесь был?
– Слава, возьмешь парня на проект?
– А он камеру держать умеет?
– Я вообще-то раньше фотографом работал, и образование у меня есть, – ух, тигренка обидели.
– Я работ его не видел, сам понимаешь, но камера у него хорошая.
– Наличие камеры не делает его профи. Ладно, попробовать можно.
– Отлично, иди, работай, Артур чуть позже подойдет.
Слава уходит, и мы остаемся одни.
– Ром, я не подведу, обещаю, – сколько энтузиазма в голосе. Да застоялся мой конь в стойле.
– Я не сомневаюсь. Ты где пропадал?
– Я в приемной сидел. Я вернулся, а у тебя этот бешеный был, я не рискнул заходить.
– Ну и правильно, что бешеный это точно. В общем, так, Артур, твое положение при мне не дает тебе никаких привилегий. Сейчас пойдешь вниз, в студию. Познакомишься там со всеми, узнаешь, что за проект. Слава парень молодой, но экспрессивный. Его придется потерпеть.
– Ром, я тут всех знаю. Я в студии каждый день зависаю. У меня получится.
– Хорошо, иди. Закончишь, меня не забудь забрать.
– Спасибо, – счастливый парень вылетает из кабинета, но тут же возвращается. – Ром, у тебя же спортзал сегодня.
– Пропущу разок, ничего страшного.
Выходной. Как все-таки отличается рабочая неделя слепого директора, от такой же недели у зрячего. Я вымотался как собака. Не знаю, в чем проблема, но последнее время народ лезет ко мне по всяким мелочам. Михаил вроде на месте, документация все через него проходит, а вот организационные моменты решаю снова я. Такими темпами мне скоро придется снова ездить на презентации и встречи с клиентами. Конечно, возникает ощущение нормальности, только это все равно ненормально.
– Ром, слушай, у них тут запись оказывается. Тебя на когда записать?
– Куда записать?
– Ну, ты че, не слушаешь меня? Я с твоим доктором немецким общаюсь. На операцию тебя когда записывать?
Операция. Черт, я совсем забыл.
– Ну, так что? Тут на июнь время есть. На одиннадцатое. Раньше нет уже. Предоплату нужно будет до середины мая внести.
– А шансы на успех какие?
– Да откуда же мне знать. Вот поедем с тобой туда в мае, проведем обследование и узнаем. Можно, конечно, и в местной клинике обследоваться, но тогда они не дают стопроцентной гарантии на точность результата и соответственно на саму операцию.
– А если и тут и там?
– Нафига?
– Ну, что бы знать шансы, примерно.
– Да брось, все нормально будет. Этот Беккер, кстати, очень известный в Германии. У него отзывов положительных до фига.
– Но, ведь есть и отрицательные?
– Есть, конечно, у кого их нет.
– Артур, давай сначала здесь анализы сдадим, может рано еще записываться?
– Ром, ты чего?
– Ну, зачем деньги сейчас платить, может мне пока нельзя операцию делать, только потратимся зря.
– Блин, какая разница, объясни? Доктор говорит, если ты себя хорошо чувствуешь, то пора. По-хорошему, нам надо было уже сейчас делать операцию, потому что ты ходишь нормально, не устаешь. После последней операции прошло уже десять месяцев. Мы и так теряем два месяца.
Артур прав. Что со мной? Ведь тогда, в Германии я разговаривал с Беккером. Я хотел и готов был рискнуть. Я не боялся ложиться под нож. Да и сейчас я хочу видеть. Очень хочу, я безумно устал жить в темноте. Так почему же так страшно. От чего при одной мысли о предстоящей процедуре, потеют руки.
– Ром, ты чего? – ладошки Артура накрывают мои колени.
– Прости. Я, наверное, не буду делать операцию.
– Что? Почему? – тигренок удивлен.
– Там же высокий риск. Работать будут внутри черепа. Осложнения там всякие или…
– Ром, ты что, боишься?
– Да.
– Роман Викторович, ты охренел? – парень резко отстраняется. – Ты что, не хочешь видеть?
– Я хочу. Но я не уверен, что выдержу операцию.
– Ты что, думаешь, я не боюсь? Мне тоже страшно, но так надо. Иначе ты так и останешься слепым.
– Пусть. Лучше слепой, но живой. Сейчас ты, по крайней мере, рядом, а что будет потом, я не знаю.
– Ты эгоист и сволочь, Рома. Каким был таким и остался. Думаешь только о себе. А мое мнение тебя не интересует.
– Артур, ты же должен понять, операция сложная. Я могу и не выдержать. А что будет, если я умру? Или вообще останусь овощем? Об этом… – звук захлопнувшейся входной двери обрывает мою пламенную речь.
– Артур?
Тишина.
– Артур, ты здесь?!
Нет, нет, нет! Он не мог уйти. Куда? Почему?
Блядь! Ну, какой же я идиот! Испугался операции. А ведь он прав, ему-то каково? Жить со слепым беспомощным калекой?
Нахожу телефон. Артур у меня в быстром наборе на двойке. Надо извиниться. Ну, почему он трубку–то не берет опять? Давай же, отвечай.
На ощупь нахожу обувь. Надо одеться, но я сейчас не найду куртку, слишком привык полагаться на Арти. Блин, ну возьми же телефон, черт тебя дери!
Выхожу из квартиры. Так, здесь справа лестница. Лифт дальше. Блин, я им полгода не пользовался, где там какие клавиши? Сверху вниз или снизу вверх? Черт, уж лучше по лестнице. Восьмой этаж это не высоко, главное идти медленно и держаться за перила.
– Что? – недовольный, злится на меня.
– Артур, прости. Я согласен. Я запишусь на операцию, только не уходи.
– Да не ушел я, просто остыть вышел. Счас поднимусь.
– Я уже спускаюсь по лестнице.
– И какого лешего тебя туда понесло. Стой, где стоишь, сейчас буду.
– Артур, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Я, правда, сволочь, но ты нужен мне. Я без тебя не смогу.
– Ром, подожди меня, я сейчас поднимусь. Ты на каком этаже?
– А черт его знает, седьмой, наверное, или чуть ниже.
Он не злится, кажется. Главное, чтобы не злился на меня. Я ведь без него, правда, не смогу. Здесь дело даже не в слепоте, а в том, что я люблю его. Безумно.
– Артур, я тут подумал, – улыбаюсь в трубку, – я ведь люблю тебя.
– Ром, ты серьезно?
– Вполне. Ты только трубку не бросай.
– Да не бросаю я ее, дурак. Ты просто постой маленько, я сейчас поднимусь. Я уже возле подъезда.
– Да, я сейчас на пролет спущусь, что бы людям не мешать.
– Я сказал, стой на месте, никому ты там не помешаешь. Седьмой этаж!
Так приятно, заботится. А со ступенек все-таки лучше сойти, мало ли.
– Мя-а-а-а-а-у!
– Блядь, – наступил на кошку что ли? Тварь пушистая. И чего расселась на лестнице.
– Рома?!
– Да нормально, коту, кажется, на хвост наступил. Вон, шипит где-то еще, зараза.
– Какому еще коту?
– Да здесь сидел. Черт!
Кажется, кота я обидел очень сильно, потому что когти в ноге, это явно его лап дело. Больно-то как. Отступаю на шаг и спотыкаюсь. Черт, лестница!
– Сволочь! Если ты сдохнешь, я убью тебя нахрен! Я же попросил подождать! Какого хуя ты дальше поперся, уебок?! – отборно матюкается. Не слышал раньше, чтобы Арти так загибал.
Голова болит нещадно, тошнит. Кажется, я башкой приложился об лестницу. Сотрясение заработал это как минимум. Пытаюсь пошевелить рукой, нормально, двигается. Значит шея в порядке.
– Рома? Живой, сволочь? – Артурка, такой забавный, когда ругается, но не злится.
– Живой, кажется, – открываю глаза, все плывет, муть какая-то серая. Черт, точно мозги стряс.
– Да не дергайся ты, сейчас скорая уже приедет.
– Не дергаюсь, – как скажешь, малыш.
Спать хочется. Артур здесь, так что я, пожалуй, отдохну.
Просыпаюсь медленно. Голова все еще болит. Так, я приложился об лестницу. Вот ведь ходячее происшествие. Нет, чтобы как все, простыл, почихал недельку и домой. Я же, как загремлю, так на полгода минимум. Так, надо проверить целостность костей. Шевелю руками и ногами, вроде двигаются.
– Рома? Очнулся? – Артурка. Опять я заставил его волноваться. По привычке открываю глаза и резко их зажмуриваю.
– Блядь.
– Что? Ром?
– Свет, – глазам больно, какой-то серый мутный свет.
– Больно, да? – он что, улыбается?