– Вы не знали, чего можно ждать от мистера Орчарда?
– Дело не в Орчарде как таковом. Мне просто не нравилась вся эта затея.
– Если вы имеете в виду идею программы, то я согласен. Но сейчас речь не об этом. Продолжим разговор о передаче. Итак, еще один фрагмент картины. Где находятся стаканы, из которых собираются пить?
– На подносе, в конце стола, – ответила Дебора Коппел.
– Стола, за которым у микрофонов сидят участники передачи?
– Да.
– Кто поставил туда стаканы?
– Та девушка, Нэнсили Шепард. Единственный способ ее утихомирить – связать по рукам и ногам. А еще лучше – не пускать в студию. Но мисс Фрейзер не позволит. Нэнсили организовала самый крупный фан-клуб Маделин Фрейзер в стране. Так что мы…
Зазвонил телефон. Я снял трубку и…
– Мистер Блеф, – сказал я Вульфу, используя один из придуманных мною пятнадцати псевдонимов для звонившего.
Вульф поднес трубку к уху, сделав мне знак оставаться на линии:
– Да, мистер Кремер?
В голосе Кремера звучал сарказм, и, похоже, изо рта у него торчала сигара. Скорее всего, так оно и было.
– Как у вас подвигаются дела?
– Медленно. Я даже еще не начал.
– Это плохо, раз вам никто не платит за расследование дела Орчарда. Так вы утверждали вчера.
– А теперь наступил сегодняшний день. Вы прочтете обо всем в завтрашней газете. Простите, мистер Кремер, но я занят.
– Несомненно. Судя по отчетам, которые у меня имеются. Который из них ваш клиент?
– Вы узнаете это из газеты.
– Тогда нет никаких причин…
– Есть. Причина в том, что я очень занят и отстал от вас ровно на неделю. До свидания, сэр.
Тон Вульфа и то, как он швырнул трубку на рычаг, вызвало бурную реакцию у незваных гостей. Мистер Уолтер Б. Андерсон, президент «Хай-Спот», спросил, не инспектор ли полиции Кремер звонил, а когда ему ответили утвердительно, начал критиковать Вульфа. Он считал, что мой босс не должен был грубить инспектору. Это плохая тактика и плохие манеры. Вульф, не давая себе труда обнажать шпагу, просто отмахнулся от него, но Андерсон не унимался. Он объявил, что еще не подписал договор, а если Вульф будет так себя вести и дальше, то, возможно, и не подпишет.
– В самом деле? – Вульф чуть приподнял брови. – Тогда вам бы лучше немедленно известить об этом прессу. Хотите воспользоваться телефоном?
– Видит бог, мне бы хотелось иметь такую возможность. У меня есть право…
– У вас нет никаких прав, мистер Андерсон, кроме одного: заплатить мне закрепленную за вами часть вознаграждения, если я его заработаю. Вас просто терпят в моем кабинете. Черт возьми, я пытаюсь решить проблему, которая завела мистера Кремера в такой тупик, что он отчаянно пытается получить от меня хотя бы намек еще до того, как я начал. Он ничего не имеет против моей грубости. Он так к ней привык, что, если бы я стал любезен, объявил бы меня важным свидетелем. Вы собираетесь воспользоваться телефоном?
– Вы же прекрасно знаете, что нет.
– Жаль, что вы этого не сделали. Чем яснее я вижу картину, тем меньше она мне нравится. – Вульф снова переключил свое внимание на сидевших перед ним кандидатов. – Вы говорите, мисс Коппел, что поднос со стаканами поставила на стол эта юная и настырная мисс Шепард?
– Да, она…
– Она взяла их у меня, – вставила Элинор Вэнс, – когда я достала их из шкафа. Стояла рядом с протянутыми руками, и я позволила ей взять поднос.
– Это тот самый запертый шкаф, в котором держат «Хай-Спот»?
– Да.
– А стаканы тяжелые, темно-синего стекла, совершенно непрозрачные, так что не разобрать, что́ в них?
– Да.
– Вы в них не заглядывали?
– Нет.
– Если бы в одном из них что-то было, вы бы не заметили?
– Нет. – Элинор продолжила: – Если вы считаете, что мои ответы слишком кратки, это оттого, что я уже отвечала на подобные вопросы – и на множество других – сотни раз. Я могла бы ответить на них во сне.
Вульф кивнул:
– Конечно. Итак, теперь у нас бутылки в холодильнике, стаканы на столе и программа в эфире. Сорок минут все шло гладко. Оба гостя выступали хорошо. Страхи мистера Трауба не оправдались.
– Это была одна из лучших передач года, – подтвердила мисс Фрейзер.
– Исключительная, – подхватил Талли Стронг. – В первые полчаса слушатели в студии смеялись тридцать два раза.
– А как вам понравилась вторая половина? – многозначительно произнес Трауб.
– Мы к этому подходим. – Вульф вздохнул. – Итак, настал момент, когда наливают, пьют и нахваливают «Хай-Спот». Кто принес напиток из холодильника? Снова вы, мисс Вэнс?
– Нет, я, – возразил Билл Медоуз. – Это часть шоу: в микрофон слышно, как я отталкиваю стул, иду к холодильнику, открываю дверцу, закрываю и возвращаюсь с бутылками. Потом кто-нибудь…
– В холодильнике стояло восемь бутылок. Сколько вы взяли?
– Четыре.
– Как вы решили, которые брать?
– Я ничего не решал. Просто, как всегда, взял те, что ближе. Вы же понимаете, что все бутылки «Хай-Спот» абсолютно одинаковы. Их невозможно различить, так что тут было решать?
– Не знаю. Так или иначе, вы не выбирали?
– Нет. Как уже сказал, я просто взял ближайшие ко мне бутылки, что вполне естественно.
– Действительно. И понесли их к столу, а затем откупорили?
– Я отнес их к столу, но что касается откупоривания, тут при обсуждении задним числом мнения разошлись. В конце концов мы согласились, что это делал не я, потому что, по обыкновению, поставив их на стол, быстро вернулся на свое место, к микрофону. Бутылки обычно откупоривает кто-нибудь другой, причем не обязательно один и тот же человек. В тот день в студии присутствовали Дебби – мисс Коппел, – и мисс Вэнс, и Стронг, и Трауб. Я сидел у микрофона и не видел, кто открыл бутылки. Тут, как правило, возникает некоторая суета. Требуется помощь, чтобы откупорить бутылки, разлить напиток по стаканам и раздать их. Бутылки тоже пускают по кругу.
– Кто их раздает?
– Да кто угодно. Знаете, их просто передают из рук в руки – и стаканы, и бутылки. После того как «Хай-Спот» разлит по стаканам, бутылки еще наполовину полны, так что их передают тоже.
– Кто наливал и пускал по кругу напиток в тот день?
Билл Медоуз заколебался.
– Это еще один спорный пункт. – Он чувствовал себя неуверенно. – Как я сказал, в студии собрались все, в том числе мисс Коппел, мисс Вэнс, Стронг и Трауб. Вот это и сбивает с толку.
– Сбивает или нет, – проворчал Вульф, – но вы же должны помнить, как было дело. Это же так просто. Мы знаем, что мистеру Орчарду достались бутылка и стакан, в которых содержался цианид. Он выпил достаточно, чтобы яд убил его. Но мы не знаем – по крайней мере, я не знаю, – произошло это из-за случайного стечения обстоятельств или в результате умышленных действий одного или нескольких присутствующих. Очевидно, что этот пункт крайне важен. Кто-то же поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом. Кто это сделал?
Вульф оглядел кандидатов. Ни один из них ничего не сказал, но и не отвел взгляда. Наконец заговорил Талли Стронг, снова надевший очки:
– Мы просто не помним, мистер Вульф.
– Тьфу, – с отвращением произнес Вульф. – Но вы же должны помнить. Неудивительно, что мистер Кремер ничего не добился. Вы лжете, все до одного.
– Нет, – возразила мисс Фрейзер. – Они действительно не лгут.
– Местоимение выбрано неправильно, – окрысился на нее Вульф. – Мое высказывание подразумевало и вас.
Она улыбнулась ему:
– Можете включать и меня, если вам угодно, но я себя не включаю. Вот как обстоит дело. Этих людей связывает не только моя программа – они друзья. Конечно, порой они спорят. Когда два человека слишком часто видятся, трения неизбежны. Что уж говорить о пяти или шести… Но они друзья и любят друг друга. – Паузы и интонации безупречны, как в эфире. – Это было ужасно, просто ужасно. И мы всё поняли в ту самую минуту, когда пришел врач, осмотрел его и сказал, что ничего нельзя трогать и никто не должен покидать студию. Так неужели вы в самом деле ожидаете, что один из них – или из нас, раз уж вы включаете меня, – скажет: «Да, я дал ему стакан, в котором был яд»?
– Напиток, остававшийся в бутылке, тоже был отравлен?
– Да, тоже. А может, вы ожидаете, что один из нас объявит: «Да, я видел, как мой друг поставил перед ним стакан и бутылку»? И назовет имя этого друга?
– Значит, вы согласны, что лжете все до одного?
– Вовсе нет. – Мисс Фрейзер сделалась серьезной и больше не улыбалась. – На каждой передаче наливают «Хай-Спот» и передают по кругу стаканы и бутылки – это рутина. Поэтому у нас не имелось никаких причин подмечать детали и запоминать их. А потом случился этот ужасный шок и смятение, позже явилась полиция, так что мы просто не запомнили подробностей. Тут нет ничего удивительного. Меня бы удивило, если бы кто-нибудь помнил. Например, если бы мистер Трауб с уверенностью утверждал, что стакан и бутылку перед мистером Орчардом поставил мистер Стронг. Подобное заявление просто доказывало бы, что мистер Трауб ненавидит мистера Стронга. Да, я удивилась бы, так как не верю, что один из нас ненавидит другого.
– А также, – сухо произнес Вульф, – что один из вас ненавидел мистера Орчарда или хотел его убить.
– Господи, да кому нужно было убивать этого человека?
– Не знаю. Для того меня и наняли, чтобы я это выяснил. Если только яд предназначался именно мистеру Орчарду. Вы говорите, что не удивлены, а вот я удивлен. Удивлен, что полиция не посадила вас всех.
– Они чуть не сделали это, – мрачно заявил Трауб.
– Я была уверена, что меня арестуют, – вставила Маделин Фрейзер. – Именно эта мысль крутилась у меня в голове, и ничего больше, как только доктор произнес слово «цианид». Я думала не о том, кто поставил перед убитым стакан и бутылку, и даже не о том, как убийство отразится на моей программе. Все мои мысли занимала смерть мужа. Он умер от отравления цианидом шесть лет назад.
Вульф кивнул:
– Газеты не умолчали об этом. Так именно это первым делом пришло вам на ум?
– Да, когда я услышала, как доктор произносит «цианид». Полагаю, вам не понять, но в любом случае это было так.
– Мне это тоже пришло в голову, – вмешалась в разговор Дебора Коппел, причем таким тоном, словно кого-то в чем-то обвинили. – Муж мисс Фрейзер приходился мне братом. Я видела его сразу после того, как он умер. А в тот день я увидела Сирила Орчарда, и… – Она остановилась. Дебора сидела ко мне в профиль – выражения глаз не разобрать, но я заметил, что пальцы ее сжались в кулаки. Через минуту она продолжила: – Да, мне пришло это в голову.
Вульф в нетерпении пошевелился.
– Хорошо. Не буду притворяться, будто меня раздражает, что вы такие хорошие друзья и не способны вспомнить, что́ случилось. Если бы вы всё вспомнили и выложили полиции, я мог бы не получить эту работу. – Он поднял взгляд к настенным часам. – Сейчас начало двенадцатого. Я не особенно рассчитывал на успех, собирая вас здесь, но теперь дело представляется мне совсем уж безнадежным. Вы слишком любите друг друга. Наше время потрачено впустую. Я не добился никакого толку и не узнал ничего, о чем не писали бы в газетах. Возможно, я никогда ничего не добьюсь, но намерен попробовать. Который из вас готов провести здесь ночь в разговорах со мной? Не всю ночь. Вероятно, часа четыре или пять. Мне понадобится примерно столько времени на каждого из вас, и хотелось бы начать прямо сейчас. Кто из вас останется?
Добровольцев не нашлось.
– О господи! – воскликнула Элинор Вэнс. – Все снова, и снова, и снова.
– Меня наняли, – напомнил Вульф, – ваш работодатель, ваша радиосеть и ваши спонсоры. Мистер Медоуз?
– Мне нужно отвезти домой мисс Фрейзер, – возразил Билл. – Но я мог бы вернуться.
– Ее отвезу я, – предложил Талли Стронг.
– Это глупо, – с раздражением произнесла Дебора Коппел. – Я живу всего в квартале от нее, и мы вместе возьмем такси.
– Я поеду с вами, – предложила Элинор Вэнс. – Завезу вас и двинусь дальше.
– Нет я, – настаивал Талли Стронг.
– Но ты же живешь в Виллидж!
– Можете на меня рассчитывать, – объявил Билл Медоуз. – Я обернусь минут за двадцать. Слава богу, завтра среда.
– Во всем этом нет никакой необходимости, – властным тоном заявил президент «Хай-Спот». Он покинул кушетку и присоединился к кандидатам, которые также поднялись на ноги. – Мой автомобиль у дома, и я могу подвезти всех, кому нужно в северную часть города. Оставайтесь с Вульфом, Медоуз. – Он повернулся и подошел к столу босса. – Мистер Вульф, у меня сложилось неважное впечатление после этого вечера. Да, неважное.
– У меня тоже, – согласился Вульф. – Перспективы довольно мрачные. Я бы предпочел отказаться от дела, но мы с вами связаны сообщением в прессе. – Видя, что кое-кто направляется в прихожую, он повысил голос: – Будьте любезны, уделите мне еще минутку. Хотелось бы договориться о встречах. Один из вас может побеседовать со мной завтра, с одиннадцати до часа. Второй – с двух до четырех. Третий – вечером, с восьми тридцати до двенадцати. И наконец, четвертый – с полуночи. Вы решите этот вопрос, прежде чем уйти?
Я помог разобраться с этим и все себе записал. Вопрос требовал обсуждения, но поскольку они были хорошими друзьями, настоящих споров не вызвал. Прощание омрачила только попытка Оуэна подкусить меня, заметив, что на лице у Вульфа не видно ни порезов, ни пластыря. Этому типу не хватило такта промолчать.
– Я ничего не говорил насчет лица, – холодно парировал я. – Сказал только, что он порезался при бритье. Он бреет ноги. Я так понял, что вы хотели сфотографировать его в килте.
Оуэн от возмущения не нашелся, что́ сказать. Начисто лишен чувства юмора.
Когда остальные ушли, Биллу Медоузу выпала честь занять красное кожаное кресло. На низенький столик рядом с ним я поставил вновь наполненный стакан, а Фриц – поднос с тремя сэндвичами из хлеба собственной выпечки. Один сэндвич был с рубленой крольчатиной, второй – с солониной, а третий – с деревенской ветчиной из Джорджии.
Я устроился у своего письменного стола с блокнотом, прихватив тарелку с такими же сэндвичами, как у Билла, а также кувшин с молоком и стакан.
Вульф только пил пиво. Он никогда не ест между ужином и завтраком. А если бы ел, то не мог бы утверждать, будто не потолстел за последние пять лет – впрочем, это в любом случае неправда.
Порой бывает любо-дорого посмотреть, как Вульф вытягивает правду из собеседника, мужчины или женщины, но временами это зрелище вызывает зубовный скрежет. Когда точно знаешь, куда клонит босс, и следишь за тем, как он тихонько подбирается к жертве, чтобы не спугнуть ее, это чистое наслаждение. Но случается и такое, что Вульф не преследует никакой конкретной цели – или она вам неизвестна, – прощупывает клиента то в одном месте, то в другом, потом начинает все сызнова и, как вам представляется, абсолютно ничего этим не достигает. Проходят часы, у вас давно закончились и сэндвичи и молоко, и тогда рано или поздно наступает момент, когда вы даже не даете себе труда прикрыть рукой зевок.
Если бы в четыре часа утра в ту среду Вульф снова начал расспрашивать Билла Медоуза о его связях с публикой, которая толчется на бегах, или излюбленных темах бесед интересующих нас людей (исключая профессиональные предметы), или о том, как Медоуз попал на радио и нравится ли ему там, я либо швырнул бы в Вульфа свой блокнот, либо пошел на кухню за молоком. Но он больше ничего не спросил.
Оттолкнув кресло, босс поднялся на ноги. Желающий узнать, что́ я записал в блокноте, может навестить кабинет Вульфа в мои свободные часы. Я ему прочту, взяв доллар за страницу. Но он только выбросит деньги на ветер.
Я проводил Билла, а когда вернулся в кабинет, Фриц занимался там уборкой: он никогда не ложится спать раньше Вульфа. Он спросил меня:
– Солонина была сочной, Арчи?
– О господи! – воскликнул я. – Думаешь, я еще помню? Это было сто лет назад. – Я повертел ручку сейфа и обратился к Вульфу: – Мне кажется, мы даже не взяли старт. Кто вам нужен утром? Сол, и Орри, и Фред, и Джонни? Как это для чего? Почему бы им не походить за мистером Андерсоном?