– Что тебе нужно? – спросила Маша, стараясь, чтобы голос не выдавал обуревающих ее чувств.
– Да так! – Он широко улыбнулся. – Вот прогуливался с любимой девушкой, увидел старую знакомую, решил подойти.
Старая знакомая – это, по всей вероятности, она, а любимая девушка?..
Любимая девушка Антона, неземной красоты барышня, нервно гарцевала неподалеку и бросала на Машу негодующие взгляды. Маша усмехнулась, помахала барышне рукой. В ответ та пожала точеными плечами и демонстративно отвернулась.
– Видала? – Антон самодовольно усмехнулся. – Скажи – шикарная! И вообще, у меня все тип-топ. Работу вот хорошую в Питере предлагают. Наверное, соглашусь.
– Рада, что все у тебя тип-топ. – Маша вежливо улыбнулась. Не то чтобы она была так уж рада, но и переполнявшей ее раньше обиды больше не испытывала. – Чего ты от меня-то хочешь?
На мгновение самодовольное лицо Антона стало по-детски растерянным, точно он и сам не слишком хорошо понимал, чего хочет.
– А я так… Поздороваться подошел. Сколько мы не виделись? А, Маш?
– Я не считала. – Она пожала плечами, покачала коляску с проснувшимся Ванькой. – Ты не хочешь на него взглянуть? – спросила неожиданно для самой себя.
– На кого? На этого? – Антон поморщился. – А зачем? – спросил растерянно. – Зачем мне на него смотреть, Машуль? У меня все тип-топ, мне твои проблемы без надобности.
Ванька не был проблемой ни тогда, когда Маша только узнала о том, что беременна, ни уж тем более сейчас, когда он вошел в ее жизнь и раскрасил эту самую жизнь яркими красками. Ванька не был обузой. Ванька был ее мальчиком, ее любимым и долгожданным ребенком!
– Убирайся! – Маша сжала кулаки. – Уходи! Нам ничего от тебя не нужно! – Сердце колотилось зло и бешено. Проснувшийся Ванька захныкал. Тай угрожающе зарычал.
– А даже если бы и нужно было. – Антон опасливо косился на Тая, но уходить не спешил. – Даже если бы попросила, ничего не получила. Потому что я тебя предупреждал, я сразу тебе честно сказал, что не нужен мне этот твой ублюдок.
– Убирайся! – Маша уже с трудом удерживала рвущегося с поводка Тая. – Уходи, а то я за себя не ручаюсь!
– Спокойно, истеричка! – Антон попятился, развернулся и почти бегом бросился к своей спутнице. – Ненормальная! – крикнул уже с безопасного расстояния.
Маша закусила губу, обвела невидящим взглядом свидетелей этой унизительной сцены, решительно покатила коляску к выходу из парка.
* * *
Маша только-только уложила Ваньку спать, когда в дверь позвонили. Часы показывали половину десятого вечера – не самое подходящее время для визитов. Да и некому было наносить ей визиты. Все друзья и близкие знали – промежуток с девяти до десяти вечера для нее святое, в это время она укладывает Ваньку спать. Она даже телефон отключала, чтобы им никто не мешал.
В дверь продолжали звонить. Маша посмотрела на только что уснувшего сына – Ванька недовольно заворочался, но не проснулся. Она облегченно вздохнула, на цыпочках подошла к двери, заглянула в «глазок». Рассмотреть что-нибудь в полумраке лестничной площадки было трудно – лишь смутный силуэт, кажется, женский…
– Кто там?
– Открывай уж! Сколько можно гостя на пороге держать?! – послышался из-за двери скрипучий голос.
Маша понятия не имела, кому может принадлежать этот голос, но дверь все-таки приоткрыла.
– Ну, наконец-то! – Щуплая, верткая старушка, не дожидаясь приглашения, прошмыгнула в квартиру. – Я смотрю, негостеприимные вы тут, в Москве. Зажрались! – Странная гостья сердито расправила складки на крепдешиновом, лет сто назад вышедшем из моды платье, бережно положила на полку маленькую дамскую сумочку, сняла с головы соломенную шляпку, пригладила редкие волосы, полюбовалась своим отражением в зеркале и только после этого посмотрела на вконец растерявшуюся Машу. – Вот, значит, какая ты! – Блеклые голубые глаза сощурились, тонкие губы изогнулись в насмешливой улыбке.
Маша удивленно вскинула бровь.
– Вы вообще кто? – спросила она не слишком любезно.
– И красотой не одарена, и манерам не обучена. – Игнорируя вопрос, непрошеная гостья сбросила лакированные туфли, потерла деформированные артритом ступни, проворчала: – Чего стоишь? Хоть бы стул принесла. Замаялась я совсем по вашей Москве мотаться.
– А вы кто? – ошалело переспросила Маша.
– Конь в пальто! – беззлобно проворчала незнакомка. – Стул принесешь?
Отчаявшись получить ответ, Маша раздраженно пожала плечами, принесла из кухни табурет, поставила перед гостьей.
– Вот так-то лучше. Хотя воспитанная девица пригласила бы гостя за стол, а не держала бы его на пороге.
Из спальни, зевая во всю пасть, вышел Тай. «Вот тебе и бойцовская собака, – подумала Маша, наблюдая, как Тай щурится от яркого электрического света, – все на свете проспит, лодырь».
– Ой, батюшки! Ой, спасите! – Гостья с неожиданным для ее возраста проворством вскочила на табурет. – Ой, сатана! Ой, чудовище! Караул!
Тай удивленно моргнул, вопросительно посмотрел на Машу.
– Да не кричите вы, – прошипела она, – ребенка разбудите!
– Ребенок! Как же я про ребеночка-то забыла?! – незнакомка всплеснула руками. – А где он, ребеночек-то?
– Какой ребеночек?
– Да, умом тебя, похоже, боженька обделил. А тот ребеночек, которого ты от моего внука непутевого родила! – Вмиг забыв о Тайсоне, бабулька спрыгнула с табуретки, схватила сухонькой ручкой Машу за запястье.
– Вы кто? – в который уже раз спросила та.
– Нет, ну точно дура! – Старушка печально покачала головой. – Я Антонина Артамоновна, бабушка Антона и, стало быть, прабабушка твоего ребеночка. Теперь поняла?
Маша покачала головой, растерянно присела на освободившийся табурет.
– Чего расселась? Хватит сидеть-то! Давай показывай мне его!
– Кого?
– Да правнука! У тебя кто, сын или дочка?
– Сын.
– Это хорошо, что сын. Сын – это продолжатель рода.
– Какого рода?
– Тьфу ты! Да нашего рода, Погореловых!
– У Ваньки моя фамилия.
– Да неважно! Псину убери, хочу с правнуком поздороваться! – Не обращая внимания на Машу и Тайсона, старушка направилась в спальню.
Тай угрожающе зарычал.
– Псину, говорю, убери!
– Тихо, Тай, – пробормотала Маша, придерживая Тайсона за ошейник.
Происходящее никак не укладывалось в голове. Она пыталась забыть Антона как страшный сон. Ей понадобился почти год, чтобы вернуть душевное равновесие после той встречи в парке. Она уже почти забыла. И тут является эта сумасшедшая старуха и требует познакомить ее с правнуком! Неожиданно в душе поднялась мутная волна злости. Решительно встав с табурета, Маша прошла в спальню.
После электрического света темнота в комнате показалась кромешной. Со стороны Ванькиной кроватки доносились странные звуки: не то хихиканье, не то всхлипывание.
– Антонина Артамоновна, – позвала она, на ощупь двигаясь к источнику звуков и на ходу включая ночник.
– Ангелочек! Ну точно Антошка в детстве! – Гостья стояла перед кроваткой и не сводила взгляда со спящего Ваньки. – Грудью кормишь? – спросила, не оборачиваясь.
– Молока нет.
– Плохо. Я своего до двух лет кормила. Иваном, говоришь, мальчонку назвала? Хорошее имя, правильное. – Антонина Артамоновна всхлипнула. – А саму-то как звать?
– Маша.
– Тоже хорошо. Чаю-то хоть нальешь с дороги?..
Они сидели на кухне друг напротив друга и в полном молчании пили свежезаваренный чай.
– Ну вот что, – заговорила наконец гостья, – если ждешь, что я за Антошку стану извиняться, не жди! – Она нетерпеливо взмахнула рукой, пресекая Машины возражения. – Что у вас там с ним было, не мое дело. Сами разберетесь. У меня за мальца душа болит. Одна его растишь?
Маша кивнула.
– Значит, так, – Антонина Артамоновна сделала большой глоток чаю, – если ты в обиде, если прогонишь, уйду. Без лишних слов уеду. Да вот прямо сейчас… – Она вопросительно посмотрела на Машу.
– Не прогоню, – сказала та устало. – Я рада, что вы… что у Ваньки появилась бабушка. Давайте, Антонина Артамоновна, я вам диван расстелю. Время позднее.
– Какая я тебе Антонина Артамоновна?! – Гостья улыбнулась, испещренное морщинами лицо сразу помолодело. – Я тебе теперь баба Тоня. Поняла? Я, конечно, девушка еще молодая, – она кокетливо поправила крашенные хной волосы, – но для тебя и Ванюшки я баба Тоня. Ты только это… при мужчинах меня бабой не называй. Тогда лучше по отчеству, Артамоновна.
Маша понимающе улыбнулась.
– Хорошо, Антонина Артамоновна.
– Баба Тоня.
– Хорошо, баба Тоня.
* * *
Первую неделю баба Тоня просто гостила: знакомилась с Машей, с правнуком, с Машиными соседями, с Москвой, с московскими порядками. На десятый день она уехала в Питер, в гости к Антону, но вернулась неожиданно быстро, всего через сутки. Хмурая, подозрительно молчаливая, она бросила испытующий взгляд на Машу, прошла в спальню к Ваньке. Маша затаилась на кухне, понимала – Антон ее не пощадил, наверняка сказал бабушке, что Ванька не от него. И кому поверит баба Тоня? Ей, девице, которую видит второй раз в жизни, или своему любимому внуку? Маша невесело усмехнулась, с непонятным ожесточением принялась тереть морковку для салата.
Ну и пусть не верит! Жили они сто лет без этой бабы Тони и еще столько же проживут! Она терла морковку и вытирала непрошеные слезы.
– Чего носом шмыгаешь? – послышался за спиной скрипучий голос.
– Ничего, соринка в глаз попала, – сказала она, не оборачиваясь.
– Знаю я, какая соринка тебе в глаз попала. Чай, не первый год на земле живу. – Баба Тоня с Ванькой на руках обошла стол, села напротив Маши. – Ишь, как глазищами зыркает, – сказала старуха беззлобно.
Ванька радостно залепетал, ухватил бабу Тоню за крашеные кудри.
– Я своего мнения не изменю. – Она погладила мальчика по голове. – Нашей породы малец, погореловской. А то, что его папашка непутевый говорит, – она тяжело вздохнула, – наплюй! Наплюй и разотри. Мужики, они такие. Кобели неразумные. – Баба Тоня легонько пнула разлегшегося у ее ног Тайсона. Пес посмотрел на нее с недоумением, обиженно рыкнул. – Молчи, уж! И ты такой же. Все вы одинаковые. – Баба Тоня перевела взгляд с Тайсона на Машу. – Ну что, внучка, давай думать, как дальше жить.
– Как? – спросила она.
– А вот так! Ванюшку надо растить, учить, женить. Одна потянешь?
– До сих пор тянула.
– Так то до сих пор. Пацаненок растет. В общем, слушай, не перебивай…
Баба Тоня говорила, а Маша не верила своим ушам: баба Тоня собиралась растить, учить и женить Ваньку вместе с ней.
– За няньку с дитем посижу, кушать сготовлю, по магазинам побегаю. Пенсия у меня небольшая, зато кое-что на черный день отложено. Ты, Машка, можешь на работу пойти, когда Ванюшка малость подрастет. Лишняя копейка нам не помешает. А если замуж выйти надумаешь, ну что ж… Захочешь – останусь с вами, не захочешь – уеду.
Баба Тоня закончила свой монолог, выжидающе посмотрела на Машу.
– Спасибо! – Маша не удержалась, обняла ее за плечи. – Мы с Ванькой будем вам очень признательны.
На урегулирование организационных моментов ушел месяц, а потом баба Тоня прочно воцарилась в Машиной квартире и Машином сердце.
Временами им было тяжело вместе. Очень часто их взгляды на мир оказывались диаметрально противоположными. С периодичностью раз в неделю они ссорились. Примерно один раз в месяц баба Тоня «смертельно обижалась» и принималась паковать чемодан. Но всякий раз дело заканчивалось тем, что Маша с покаянным видом просила прощения, баба Тоня выслушивала ее извинения, дулась еще минут сорок для проформы, и все становилось на свои места. До следующей ссоры…
* * *
Маша закрыла холодильник, тяжело вздохнула. Стратегические запасы практически закончились. Денег осталось на три дня максимум. Детские она получит только через неделю, но это смешные деньги, что на них рассчитывать! Вся надежда на пенсию бабы Тони…
От мысли, что ей, молодой и здоровой, приходится рассчитывать не на собственные силы, а на пенсию пожилого человека, Маша покраснела. Теперь, когда Ванька, кажется, выкарабкался из бесконечных простуд, самое время подумать о работе.
Она и думала. Даже во сне думала…
Фирма, в которой Маша работала до родов, разорилась, и она пополнила ряды безработных. Да, она перебивалась случайными заработками. Но одно дело – случайные заказы, и совсем другое – постоянная работа.
Поиск работы оказался проблемой, масштабы которой Маша осознала в первый же день поисков, как только получила отказ сразу в нескольких фирмах. Работодатели не были заинтересованы в молодом специалисте, обремененном полуторагодовалым ребенком. Машины клятвенные заверения, что с ребенком проблем не возникнет, никого не трогали. Ей улыбались, сочувственно качали головами, но на работу не брали.
Пошла уже третья неделя Машиных мытарств. В сто первый раз услышав «в ваших услугах не нуждаемся», она почти потеряла надежду и теперь, стоя перед пустым холодильником, лютой ненавистью ненавидела себя за несостоятельность.
Скрипнула входная дверь. В кухню, поскуливая от избытка чувств, ввалился Тай, закружился у Машиных ног, заглянул в пустое нутро холодильника.
– Куда с грязными лапами?! – прикрикнула на него Маша. – Ну-ка, в ванную, мыться!
– Не кричи на него, Машка! – послышалось из прихожей. – Он теперь у нас кормилец! – В кухню, волоча на буксире упирающегося Ваньку, вошла баба Тоня.
За несколько месяцев жизни в Москве она стала настоящей столичной штучкой. Крепдешиновое платье, лаковые туфли и пахнущая нафталином соломенная шляпка канули в Лету. Нынче баба Тоня щеголяла в простеньком, но элегантном брючном костюме и туфлях на каблуке. После долгих уговоров она даже согласилась сменить цвет волос с неуместного для ее почтенного возраста рыжего на благородный платиновый.
– С каких это пор Тай у нас стал кормильцем? – поинтересовалась Маша, закрывая холодильник.
– Да вот с этих самых пор и стал. – Баба Тоня подтащила Ваньку к раковине, поставила на табурет, открыла воду. – Хоть на что-то их кобелиная порода годится.
– На что годится? – Маша подошла к раковине, проверила, теплая ли вода, принялась умывать сына.
– Да на это самое и годится! – Баба Тоня загадочно улыбнулась. – Я ему сегодня подругу сосватала для любовных утех, так сказать. В соседнем дворе живет сучка.
– Какая сучка?
– Да эта самая, для утех. У нее хозяин из этих, – баба Тоня сосредоточенно наморщила лоб, – из новых русских. Ему кобель для псины нужен. Вот я им нашего Тайсона и сосватала. А что?! Он у нас парень хоть куда! С родословной! Новый русский, как про родословную услышал, сразу загорелся. «Одолжите, – говорит, – мне вашего пса на время». Понимаешь?
Маша покачала головой. Сегодня был определенно не ее день, уж больно медленно она соображала.
– Значит, объясняю еще раз! Новому русскому – щенки от нашего Тайсона. Тайсону и сучке – удовольствие. А нам с тобой – денежки. И не лишь бы какие, а самые настоящие, американские. За триста долларов сторговалась.
– За сколько? – Маша присвистнула от удивления.
– Что? Продешевила? – всполошилась баба Тоня. – Вообще-то он мне щенка предлагал, который от любви Тайсона и евонной сучки получится. Говорил, что щенка можно дорого продать. Дороже чем за три сотни. Но я подумала, когда еще этот щенок родится. А вдруг вообще ничего не получится?! Решила – пусть триста долларов, зато сразу. Я таких деньжищ отродясь не видела. Этот новый русский мне и задаток уже дал, ровнехонько сотню. Вот просто взял и достал из кошелька. Представляешь, какие деньжищи люди при себе носят?!
Маша опустила умытого Ваньку на пол, потрясенно посмотрела сначала на бабу Тоню, потом на развалившегося посреди кухни Тайсона.
– Тут они, денежки-то. – Баба Тоня уселась на табурет, выудила из-за пазухи стодолларовую купюру, помахала ею перед Машиным носом. – А остальное завтра, сказал, отдаст, после того, как у Тайсона и евонной сучки все сладится.