– Хасси аль-Биака? Час тому назад. Рано встают арабы в дуаре и правильно делают: кофе у них великолепный.
– А Афзу, хотите вы спросить? Нет, ее я не мог видеть.
– Почему? – нетерпеливо спросил мадьяр.
Рибо улыбнулся несколько саркастически.
– Меня удивляет, что вы спрашиваете, граф… Ведь вы несколько лет жили в Алжире и должны бы знать обычаи арабов Нижнего Алжира.
– Ты, стало быть, наконец понял?
– Что Звезда Атласа теперь графиня Сава?.. – заметил Рибо.
– Бесполезно отрицать это, – сказал мадьяр. – Я женился на ней по магометанскому обряду два месяца тому назад.
– Вы не думали, что есть другой человек, сильно любящий ее?
– Вахмистр, не так ли?
– И именно благодаря этому он довел вас до той маленькой глупости, которая стоила бы вам жизни, если б не было на свете Рибо да Хасси аль-Биака.
– Сто тысяч жареных скатов и целый хвост дьявола! – воскликнул тосканец, слушавший этот разговор, все более и более раскрывая глаза. – Да это глава из романа, который можно бы назвать «Драма в Алжире»! Жаль, Дюма не здесь.
– Ты сказал, Хасси аль-Биак? – спросил граф, взглянув на Рибо.
– Пусть он не впутывает себя в это дело: я этого не хочу. Я сам себе добуду свободу.
– Надеюсь все-таки, граф, что вы не откажетесь от завтрака, который он просил меня предложить вам.
– Должно быть, пара куропаток? – спросил тосканец, у которого слюнки потекли.
– К несчастью, куропатка-то плоховата, – ответил Рибо с комическим оттенком, вынимая из ягдташа хлеб, переданный ему мавром.
– Может быть, впрочем, он с начинкой, – добавил он.
– Дайте сюда, Рибо, – сказал мадьяр.
Сержант собирался исполнить требование, когда услыхал в коридоре голос вахмистра.
– Клянусь телом дохлого кита! – кричал он. – Куда запропастился этот скотина Рибо? Все они исчезают сегодня утром! Рибо! Рибо!
Сержант бросил на нары хлеб и выбежал из карцера, захлопнув дверь, а ключ опустив в ягдташ.
– Ну, расходился любитель тухлых китов! – заметил тосканец. – Сегодня переберет всех – и китов, и тюленей, и медведей, и львов.
– Тише, – сказал граф. – Послушаем.
Но до них донесся только поток ругательств; затем в коридоре воцарилась тишина, будто разыгравшаяся ярость вахмистра вдруг улеглась.
– Я ужасно боялся, как бы этот скотина вахмистр не вздумал пожаловать к нам, – сказал тосканец. – Произошла бы катастрофа: от его взгляда не укрылась бы выломанная решетка.
– Пошли он к нам какого-нибудь другого надзирателя вместо этого славного Рибо, он, наверное, зашел бы посмотреть, закованы ли мы, как дикие звери, – заметил мадьяр. – К счастью, он доверяет Рибо, принимая его за нашего мучителя, между тем как Рибо втихомолку мирволит всем арестованным и, когда только возможно, дает им возможность бежать.
– Да, Рибо порядочный человек.
– Он провансальский дворянин, также потерпевший крушение в жизни. Из него никогда не выйдет палач.
– А хлеб Афзы?
– Совсем забыл о нем, – сказал граф.
– Зачем она послала его тебе? Вероятно, бедняжка думала, что мы голодаем.
– Называй ее графиней Сава, – сказал мадьяр с грустной улыбкой и глубоким вздохом.
– Я всегда помню, что она твоя жена, – ответил тосканец. – Право, к лучшему, что я проглотил бриг отца, потому что иначе сделался бы адвокатом и самым натуральным ослом из всех, какие пасутся на земном шаре…
Несмотря на всю серьезность положения, граф не мог сдержать улыбки.
Он устроился поудобнее и взял хлеб. Ему, как и Рибо, сразу бросились в глаза две дырочки, заклеенные какой-то темной массой вроде воска.
– В хлеб что-то спрятано, – сказал он.
– Должно быть, ножик? – сказал тосканец, с напряженным вниманием следивший за всеми движениями графа.
– На что он нам?
– Правда, ножом не разрежешь наши кандалы.
Граф сжал хлеб и разломил его на дне половины. Хлеб был далеко не свежий: арабы имеют обыкновение печь свой ячменный хлеб раз в месяц, а иногда даже раз в два месяца.
На стол что-то упало с глухим шумом.
– Я так и знал, – проговорил граф. – Это дороже всякого кинжала или пистолета.
В хлебе, присланном Хасси аль-Биаком, были спрятаны две маленькие кремневые пилки с чрезвычайно тонкой отделкой, которыми можно было распилить кандалы не хуже, чем стальными, и притом не производя ни малейшего шума.
– Чудная у тебя жена, милый граф, – сказал тосканец. – Не напрасно ее прозвали Звездой Атласа. А тесть и того лучше: вот он посылает тебе свободу в черством хлебе. Впрочем, мы и в него запустим зубы.
– Чем скорее он исчезнет, тем лучше. Вахмистру может прийти в голову нанести нам неожиданный визит.
– Хлебец порядочной величины, но все равно: обещаю похоронить его в своем тощем теле меньше чем за десять минут. А ты хочешь?
– Съем немного: ведь его, вероятно, пекла Афза.
– Стало быть, нас накормит Звезда Атласа.
Тосканец взял половину и начал уплетать ее, как человек, не евший двое суток. Хлеб оказался твердым, но зубы у молодого человека были акульи, и через несколько минут от хлеба не осталось и следа.
– Кажется, никогда еще не ел с таким аппетитом, – сказал тосканец, пережевывая последний кусок. – Должно быть, оттого, что хлеб сохранил аромат пальчиков Звезды Атласа.
– Когда же наступит конец твоей вечной веселости? – спросил граф.
– Вероятно, когда буду стоять перед взводом солдат и офицер скомандует: «Пли!»
– В тебя?
– Конечно. Если моя тощая особа попадется в когти военного трибунала…
– Не попадется, Энрике. Сегодня вечером дадим тягу…
– Если нас не пристрелят часовые.
– Ночь будет темная и, кажется, бурная. Нервы дают мне знать, что сегодня надо ждать грозы. Ты знаешь, каковы грозы в этом жарком климате.
– Да, они не часты, но ужасны. Только в прошедшем месяце семь дисциплинарных убило молнией в четвертом шатре.
– Да, знаю, – ответил мадьяр.
Тосканец несколько минут сидел молча, перевертывая цепь, которой был прикован к нарам, и наконец сказал:
– Граф, ты мне никогда не рассказывал, каким образом познакомился со Звездой Атласа. Я, правда, слышал что-то о льве, которого ты убил, но больше ничего. Теперь, когда нас уже не заставят бегать как заключенных, расскажи мне что-нибудь интересное. Я, например, никак не могу понять, каким образом ты, христианин, мог полюбить и заставить полюбить себя мавританку.
– Это длинная история, Энрике.
– Тысяча жареных селедок! До вечера еще успеешь рассказать мне не только одну главу твоего романа, но и весь его целиком. Не забавляться же нам своими цепями и не дремать весь день, как крокодилы на солнце. Есть и пить дадут не раньше полудня, а до тех пор успеешь рассказать. Ты знаешь, как я люблю интересные рассказы! Адвокат-неудачник все равно что плохой солдат, даже без надежд получить хотя бы капральские нашивки. Я думаю, выбравшись из этой проклятой Африки – Черного материка, выражаясь высоким словом, – попытать счастья в литературе.
– И для этого собираешь материал? – добавил граф.
– Да, чтоб пополнить свой балласт материалом, плохим или хорошим – все равно. Расскажи, магнат. Эту историю со львом интересно послушать. Как ты отбил у него Звезду Атласа?
– Заурядное приключение, – ответил граф.
– Предоставь судить мне, будущему писателю, – ответил тосканец с комической серьезностью.
– Если уж непременно хочешь, я расскажу тебе, как познакомился с Афзой и ее отцом. Ты помнишь, как три месяца тому назад капитан бледа обещал отпустить на охоту всякого, кто за все время не нарушит дисциплины?
– Да, правда, только мне не случилось попасть в число этих счастливцев. У меня украли башмак; я протестовал, кричал на надзирателей, и вместо свободы меня неделю продержали на хлебе и воде. Ну, продолжай, граф. Обещаю, что, унеси у меня теперь хоть оба, я уже не стану протестовать и попаду на охоту, хотя бы босиком.
– Если станешь болтать…
– История не продвинется… Ты прав, товарищ, и мне в таком случае не написать твоего романа, Звезда Атласа!
– Так вот: получив пятидневный отпуск и хорошее ружье для охоты на крупного зверя, я отправился с надзирателем, который не должен был выпускать меня из виду. Мы зашли в небольшой дуар, где жил мелкий земледелец. Я уже отправил в блед с полдюжины газелей, когда однажды под вечер, стоя у полосатого шатра нашего хозяина и болтая с надзирателем, увидал Хасси аль-Биака, отца Афзы, с которым был немного знаком.
«Господин, – сказал он мне, – у тебя хорошее ружье, и я слыхал, что ты храбрый охотник…» «Когда представляется случай, целюсь и редко промахиваюсь», – ответил я. – «Ты не боишься львов?» – «Нисколько». – «Один из них спустился с горы и съел у меня пятнадцать баранов».
Я спросил, когда тот съел последнего.
«Сегодня утром, на заре. Мой слуга-негр видел, как он перескочил через ограду с добычей. Бараны еще куда ни шло, но я боюсь за своих махари. Ты знаешь, у меня их много, ведь я самый крупный верблюдовод в окрестности». – «Что же тебе нужно от меня?»
Хасси аль-Биак ответил: «Хочу, чтоб ты помог мне убить этого ненасытного зверя. Франджи все хорошие охотники».
Я задумался на минуту, не решаясь сразу принять предложение, которое могло стоить мне собственной шкуры. Не в первый раз мне приходилось держать ружье в руках; не одного медведя я уложил в Карпатах, не говоря уж о четырех гиенах, подстреленных около бледа…
– Да, помню, – сказал тосканец. – Капитан каждый раз угощает тебя за это литром кислого вина. Продолжай, магнат, история начинает чрезвычайно интересовать меня. Я забываю, что сижу в карцере, кажется, будто опять попал в кафе «Потерпевшие крушение», куда мы, студенты, собирались по вечерам и рассказывали друг другу… Не об охоте на львов… Ну, там о всяких пустяках…
– Продолжаю, – сказал граф. – Видя, что мавр настаивает с любезностью настоящего африканского дворянина, я спросил его, уверен ли он, что зверь этот действительно лев.
Он ответил: «Я же сказал тебе, что мой слуга видел его». «А велик он?» – «С бычка».
Я решился: «Хорошо, жди меня сегодня вечером».
Когда солнце уже было близко к закату, я направился в сопровождении одного бедуина, великолепного стрелка, к дуару Хасси. Надзиратель, услыхав, что речь идет об охоте на льва, предпочел улечься спать на циновке перед шатром…
– И выпить хорошую чашку кофе, – добавил тосканец. – Да еще с зернышком амбры для аромата? Так?
– Верно. Представь же мое удивление, когда я увидел, что Хасси аль-Биак вышел ко мне навстречу с дочерью, державшей великолепный карабин английской работы.
Я спросил с удивлением: «И Афза идет с нами?» «Да, – ответил мавр. – Дочь моя привыкла к охоте на зверя, а кроме того, я должен предупредить тебя, что тут не один лев».
У меня вырвалось: «Ах, черт возьми!»
«Сегодня мой слуга сходил с того холма с вязанкой дров, как вдруг увидал в вереске льва. Он сидел на возвышении, в угрожающей позе, а недалеко сидела самка, тоже как будто готовясь к прыжку».
Я спросил: «И они не съели его?»
«Нет, – ответил мне Хасси аль-Биак. – Они только смотрели на него, не сводя глаз, до самой равнины».
Должен признаться, что эта подробность заставила меня призадуматься. Напасть на одного льва – куда ни шло, но неожиданно очутиться перед двумя, хотя бы и в хорошей компании, – дело не шуточное.
Но отказываться было уже поздно…
– Ну, конечно: ведь Афза была тут, – со смехом заметил тосканец.
– Да, ты угадал. Мне хотелось посмотреть, как будет держать себя эта красавица в минуту страшной опасности.
– Очень рад, что угадал. Продолжай же, умоляю тысячей жареных камбал и всем хвостом дьявола! Ведь это великолепная глава романа, если бы только записать ее.
«Ты знаешь, где этот холм? – спросил меня Хасси аль-Биак. – Знаешь? Мы с дочерью проводим тебя туда. Посмотри на Звезду Атласа. Она спокойна, как будто идет стрелять жаворонков или куропаток. Удивительно хладнокровна, уверяю тебя».
Я сказал: «Пойдемте!»
Мы пошли. Мой бедуин был хороший стрелок и имел прекрасное французское ружье с выгнутым прикладом, какие вообще в употреблении у берберов.
Было около девяти часов вечера, когда мы подошли к лесу, покрывающему склон холма.
Луна поднялась вдали из-за высокого гребня Атласских гор на чистое небо без единого облачка и осветила вереск, как днем.
– Черт возьми! Ты рассказываешь великолепно, граф, – воскликнул слушатель, приподнимаясь и садясь. – Жаль, что нет бумаги и красок. Скаредная администрация жалеет даже клочок бумаги для своих арестантов! Я бы удовольствовался хотя бы оберточной, в какую завертывают сыр. Ну, продолжай, граф.
– С запада дул свежий ветерок, гармонично шелестя в листьях лавров и гигантских сикомор. Я забыл о льве…
– Ты смотрел на Звезду Атласа, в глазах которой отражалась луна. Черная, по-видимому, была ночь!
– Перестань! А иначе не узнаешь истории о льве, – улыбаясь сказал граф.
– Что же станется с моим будущим романом?.. Затыкаю глотку и не произношу ни слова! Приближается самый интересный момент.
– Мы шли молча и осторожно, – продолжал рассказчик, – предполагая, что львы скрываются в частом кустарнике во рву и что они внезапно выскочат оттуда. Так мы поднимались около получаса, все углубляясь в лес, и наконец оказались на гребне, поросшем только низким, но густым кустарником, спускавшимся в лощину, откуда, по-видимому, не было выхода.
Отец Афзы сказал мне: «Львы, вероятно, скрываются там».
Внимательно всматриваясь в лощину, всю заросшую кустарником, я сам начал подозревать это.
«Я уверен, что у львов там логовище», – повторил Хасси. Я отвечал: «И я так думаю». «Не попытаться ли нам спуститься?» – предложил мавр. «Оставим тут Афзу с моим арабом. Было бы неблагоразумным вести ее с нами».
Мавр выразил согласие наклоном головы и сказал мне совершенно спокойным голосом: «Пойдем, франджи».
«Не спускайте пальца с курка, – посоветовал он дочери и моему арабу. – Не стреляйте, не прицелившись наверняка».
Мы с Хасси тихо-тихо двинулись вперед, придерживаясь левой рукой за кусты, так как скат был очень крут, и только дошли до лощины, как остановились, инстинктивно подняв ружья на прицел.
Перед нами лежал труп газели, очевидно задранной недавно, так как кости были еще красные от крови, а кругом, в кустах, виднелись разбросанные кости и клочья кожи, по-видимому, принадлежавшие другим животным, уже разложившиеся и распространявшие кругом отвратительный запах.
«Ты угадал, – шепнул мне Хасси аль-Биак. – Логовище львов здесь». «Подождем, – ответил я ему, – как только увидим их, сразу стреляй». «А ты?» – «Я пойду искать логовище».
Мавр взглянул на меня, по-видимому изумленный моей храбростью. Но я твердо решил доказать свою смелость.
– Кому? Звезде Атласа? – шутливо спросил тосканец.
– Слушай дальше! Итак, я стал спускаться дальше вниз по крутому скату.
Я сделал шагов двадцать, как вдруг услышал перед собой легкий шорох – в то же мгновение зашевелились некоторые ветки.
«Он там», – тотчас подумал я.
Я стал в позицию и ждал, чтобы львы показались.
Ничего не было слышно, и можно было подумать, что шорох вызвало какое-нибудь пресмыкающееся. Я пошел вперед, все больше удаляясь от товарищей.
Вдруг в кустах мелькнула тень, а затем показался хвост, яростно хлеставший кусты. Я быстро прицелился и выстрелил.
Ужасное рычание, раскатившееся по окрестностям, как удар грома, было ответом на два моих выстрела; потом через кустарник пронеслась темная тень и опустилась по скату.
«Я его ранил! – крикнул я. – Хасси, беги!»
И не дожидаясь, пока отец Афзы подойдет ко мне, я обошел холм, уверенный, что убил зверя.
Но вдруг у меня вырвался крик ужаса.
В пяти шагах от меня, притаившись в траве, лежала великолепная львица. Увидев меня, она устремила в мою сторону взгляд и яростно зарычала.
Я не убил ее, а только ранил, раздробив ей обе передние лапы…
– Не желал бы я очутиться на твоем месте, – сказал тосканец. – Как ты выпутался?