Антон Грановский, Евгения Грановская
© Грановская Е., Грановский А., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
* * *
Пролог
Волку так холодно зимой.
Волку хоть волком вой.
Пустите бедного домой…
Сяду я к жаркому огню,
Мяса поем, чаю попью…
Вот и дверь. Борис Алексеевич сдвинул тяжелый засов, повернул ручку замка, открыл дверь и вышел, наконец, на сумеречную вечернюю улицу. Погода была пасмурная, накрапывал дождь. Корсак двинулся было к щитку, но вдруг остановился как вкопанный. В нескольких шагах от себя он увидел их – чудовищ из своих кошмаров. У них были человеческие фигуры, но их плечи венчали не нормальные головы, а отвратительные белые звериные морды.
Борис Алексеевич попятился. Они двинулись с места и стали неторопливо приближаться, скаля зубы и уставившись на Корсака черными и бездонными, как глазные впадины черепа, глазами.
Борис Алексеевич исторг хриплый, отрывистый крик, затем повернулся, вбежал в музей и захлопнул за собой дверь. С лязгом задвинул засов и, отбежав от двери, принялся шарить по карманам в поисках мобильника. И в эту секунду в дверь кто-то постучал – громко, требовательно.
Борис Алексеевич уставился на дверь, руки его задрожали, керосиновая лампа выскользнула из пальцев и со стуком упала на землю. Стеклянная колба разлетелась на куски, и язык огня, соскочив с фитиля, подобно голодному зверю, лизнул ковер и бахрому портьеры.
«Господи, да что же это?!» – пронеслось в голове у Корсака. И тут в дверь снова застучали – громко, почти оглушительно. И ужасный этот стук эхом отразился в груди Бориса Алексеевича, сотряс его сердце, рванул аорту, как рвут пьяными пальцами струну гитары. Корсак хрипло застонал и схватился рукою за грудь.
Когда в дверь постучали в третий раз, он попятился, задел каблуком за валявшуюся на полу керосиновую лампу, покачнулся и рухнул на пол. Огонь заплясал вокруг головы Бориса Алексеевича, но ему уже было все равно, он был мертв.
Глава первая
Г. Москва, 16 сентября
Глеб Корсак затушил сигарету в пепельнице и потер пальцами заслезившиеся от табачного дыма глаза. Белокурая девушка, лежащая щекой на его голой груди, медленно провела пальчиком по небольшому шраму, багровеющему у Глеба с левой стороны живота.
– Глебчик, откуда у тебя этот шрам? – спросила она.
– Напоролся на ветку, – ответил Корсак.
– На ветку?
– Да.
Она снова легонько провела пальцем по шраму.
– Тебе, наверное, было очень больно?
Глеб Корсак дернул уголком губ:
– Пустяки. Не больнее комариного укуса.
На тумбочке зазвонил мобильный телефон. Глеб протянул руку, взял трубку и поднес ее к уху.
– Слушаю, – сказал он в трубку.
– Я говорю с Глебом Корсаком? – Голос у собеседника был негромкий, грустный и какой-то тусклый.
– Да, – ответил Глеб.
Незнакомец несколько секунд помолчал и затем спросил, чуть громче, но с тем же обреченным выражением в голосе:
– Моя жена у вас?
– Что?
– Марина Зотова, – грустно пояснил незнакомец. – Я нашел ваш телефон в ее записной книжке. Она у вас?
– Нет, – сказал Глеб, выключил телефон и положил трубку обратно на тумбочку.
Шею Глеба обвили теплые нежные руки.
– Кто это звонил? – спросила блондинка.
– Ошиблись номером, – ответил Глеб. – Одевайся. Мне пора идти.
– У, какой ты скучный. – Девушка поцеловала его в плечо. – А знаешь что, ты иди по своим делам, я еще немного понежусь в постели. Так не хочется никуда выходить. Во сколько ты вернешься, Глебчик?
Глеб глянул на девушку через плечо задумчивым взглядом.
– Я, кажется, просил тебя не называть меня Глебчиком.
Девушка рассмеялась, перегнулась через Глеба, достала из пачки, лежащей на журнальном столике, сигарету и хмыкнула.
– Ну и зря. Тебе так идет это имя. – Она прикрыла глаза и повторила нараспев: – Гле-е-бчик.
Затем вставила сигарету в рот и прикурила от изящной зажигалки. Выпустила облако сизого дыма и с вызовом посмотрела на Глеба.
Корсак поднялся с кровати, надел брюки, подошел к креслу, поднял с него ворох женской одежды и протянул девушке.
– У тебя есть пять минут, – сказал он.
– А что потом? – усмехнулась девушка. – Застрелишь меня из своего травматического пистолета?
Глеб сдвинул брови и хмуро посмотрел на партнершу.
– Вот это взгляд! – воскликнула девушка в притворном восхищении. – Тебе никто не говорил, что ты похож на Роберта Паттисона?
Глеб поморщился. Девушка усмехнулась и махнула рукой с зажатой между пальцами сигаретой.
– Впрочем, – презрительно сказала она, – откуда тебе знать, кто такой Роберт Патиссон. У тебя ведь здесь даже телевизора нет, а в кинотеатры ты не ходишь.
Глеб ничего на это не сказал. И тогда она заговорила снова:
– Я тебе уже надоела, да? Ты ждешь не дождешься, когда я оставлю тебя в покое? Только со мной так не выйдет. Я тебе не какая-нибудь дешевая шлюха.
Глеб снова поморщился, как от зубной боли.
– Думаешь, от меня можно так вот запросто отмахнуться? – продолжала блондинка. – Переспал пару раз – и до свиданья?
– Это звонил твой муж, – сказал Глеб. – Прошу тебя, оденься.
Девушка раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого вскочила с кровати, яростно вмяла дымящуюся сигарету в пепельницу и стала быстро одеваться.
Одевшись, она вытащила из сумочки расческу и причесалась. Ее хорошенькое лицо было искажено гневом.
– Иди, открой мне дверь! – процедила она сквозь зубы, одаривая Глеба таким взглядом, что, будь он куском стекла, он бы разлетелся вдребезги.
Глеб, ни слова не говоря, вышел в прихожую. Девушка направилась следом за ним.
На пороге квартиры она обернулась и с угрозой произнесла:
– Я это запомню, Глеб. Советую тебе почаще оглядываться по сторонам.
– Спасибо за заботу, – поблагодарил ее Глеб. – Ты тоже под ноги смотри.
Девушка отвернулась и сбежала по ступенькам вниз. Глеб закрыл за ней дверь, посмотрел на свое отражение в зеркале, взъерошил ладонью волосы и хмуро произнес:
– Н-да.
Одевшись и выпив чашку крепкого кофе, он вышел в прихожую. Обулся, накинул плащ и повернулся к зеркалу. Лицо бледное, осунувшееся, под глазами фиолетовые тени, в глазах – усталость и скука. «Видела бы меня Маша», – подумал он вдруг.
При мысли о бывшей жене Глеб нахмурился, взял с полки связку ключей и, пребывая в самом мрачном настроении, вышел из квартиры.
Пресс-конференция «модного современного писателя Глеба Корсака» проходила в Центральном доме книги. Сам Глеб Корсак восседал за столом. Его каштановые, с серебрящейся прядкой, волосы были аккуратно причесаны, а глаза надежно упрятаны за темные стекла солнцезащитных очков.
Руку подняла журналистка из дамского журнальчика.
– Да, – кивнул Глеб.
Девушка поднялась с места и спросила немного свысока:
– Говорят, что у вас – как у писателя – наступил творческий кризис? Это правда?
– Спросите это у тех, кто говорит, – небрежно обронил Корсак.
– Значит, вы уже пишете новую книгу?
– Возможно.
– А нельзя ли поточнее?
Глеб хмыкнул:
– Вы хотите, чтобы я произнес монолог?
– А вы можете? – едко улыбнулась журналистка.
– Пожалуйста. – Корсак снял темные очки и положил их на стол. Взглянул на журналистку и сказал: – На свете все меньше вещей, которые могут выбить меня из колеи или заставить смутиться. Я научился без потерь переживать депрессии, душить в себе приступы меланхолии. Сдержанность и спокойное бесстрашие – вот что должно стать привычкой мужчины, переступившего сорокалетний порог. Я давно понял, что, например, давать нищему мелочь нужно не из жалости, а единственно потому, что так надо. Точно так же, как надо придерживать за собой дверь в метро, чтобы она не разбила лицо тому, кто идет следом. Этого требует закон необходимого приличия.
В первые секунды монолога журналисты замерли в удивлении. Теперь по их рядам пробежал недоуменный ропот.
– Я дожил, наконец, до такого возраста, – продолжил Корсак, не обращая внимания на недовольные лица, – когда в человеке начинаешь больше всего ценить не какие-то особенные таланты, обостренную чувственность или неординарные душевные качества, а элементарную порядочность. Порядочность в виде приобретенной с годами привычки. При этом, увы, не особенно надеясь встретить ее в каждом новом знакомом.
Глеб замолчал. Несколько секунд в помещении царила тишина, затем один из журналистов, корреспондент «желтого» издания, весело проговорил:
– Думаю, нас всех впечатлил ваш пафосный монолог. Но я хотел бы спросить вот что…
– Пресс-конференция окончена, – сказал Глеб, надел темные очки и поднялся со стула.
Журналисты снова недовольно зароптали. Представитель издательства вскочил вслед за Корсаком и тихо проговорил:
– Глеб Олегович, так нельзя. Они же черт знает что понапишут в своих газетах.
– Пусть пишут, – сухо обронил Корсак.
Он выбрался из-за стола и пошел к выходу. Открыл дверь, вышел к коридор, закрыл за собой дверь, чувствуя облегчение, словно оставил журналистов не просто за дверью, а где-то за границами собственного существования. Сунув руку в карман, Глеб направился к месту для курения, но, ощутив пустоту в кармане, с досадой вспомнил, что оставил сигареты в пресс-зале, на столе.
Глеб остановился.
«Ну? – с усмешкой спросил он сам себя. – И какая еще неприятность произойдет сегодня?»
И, словно отозвавшись на вопрос, в кармане у него зазвонил мобильник.
– Лучше бы я оставил там телефон, – проворчал Корсак, доставая трубку. Затем прижал мобильник к уху и недовольно проговорил: – Слушаю.
– Глеб Олегович Корсак? – уточнил незнакомый голос.
Глеб отнял телефон от уха и глянул на дисплей. Отобразившийся номер был ему не знаком. Глеб снова прижал мобильник к уху:
– Он самый.
– Ваш дядя, Борис Алексеевич Корсак, умер.
– Что?.. Как умер?
– Сгорел, – отозвался скорбный голос. – Вместе с районным музеем, которым руководил.
Глеб перевел дух.
– Ясно.
– Похороны и поминки назначены на послезавтра. Всего доброго!
И незнакомый собеседник положил трубку. Опустив телефон, Глеб несколько секунд стоял неподвижно, потом вздохнул, сунул трубку в карман и зашагал к лифту.
Директор издательства «Русмир» Илья Игоревич Полонский просматривал деловые бумаги, когда в дверь постучали. Полонский оторвался от бумаг и громко сказал:
– Войдите!
Дверь открылась, и на пороге появился Глеб Корсак.
– А, Глеб Олегович! – На толстом лице Полонского появилась улыбка. – Проходи, садись!
Глеб вошел в кабинет и сел на стул.
– Ну? – спросил он. – Зачем звал?
– Как дела? – спросил Полонский, придавая своему румяному одутловатому лицу выражение отеческой заботы.
– Все в порядке, – ответил Глеб и потянулся за сигаретами в карман. – У тебя можно курить?
– Нет, – ответил Полонский. – Я бросил, и тебе не советую. Курить вредно.
Глеб нахмурился и убрал руку из кармана.
– Не нравится мне твой вид, – заметил Полонский после паузы. – Ходишь бледный, осунувшийся… Ты, часом, не того… – Директор издательства легонько щелкнул себя пальцем по шее. – Не злоупотребляешь?
– Только кефир, – сказал Глеб. – Да и то по большим праздникам.
– Смотри, – насмешливо погрозил ему пальцем Полонский. – Для некоторых вся жизнь – один сплошной праздник.
– Твоими бы устами, – усмехнулся Глеб.
Полонский согнал улыбку с губ – забота была проявлена, теперь можно было переходить к делу.
– Глеб, я слышал, скончался твой дядя в Калининграде, – не столько спросил, сколько констатировал Полонский.
– У тебя отличные источники информации, – сказал Глеб. – Только не в Калининграде, а в Полесске. Это маленький город.
– Поедешь? – напряженно глядя на Глеба, осведомился директор издательства.
– Нет.
– Зря.
Глеб в ответ лишь вяло пожал плечами.
– Глеб, ты понимаешь, что ситуация критическая?
– Ты о чем?
Полонский посмотрел Корсаку в глаза.
– Читатели ждут новый роман, Глеб. Продажи твоих книг только-только хорошо пошли, и в этой ситуации долгое отсутствие новинок губительно. В этом не заинтересовано ни издательство, вложившее в продвижение твоих книг значительные средства, ни ты как автор. Ведь от продаж напрямую зависят твои гонорары.
– Илья, чего ты от меня хочешь? – устало спросил Корсак.
– Я хочу, чтобы ты поехал на похороны дяди, – твердо произнес Полонский.
– Зачем тебе это?
Упитанное лицо директора чуть покраснело.
– Повторяю: это нужно не мне, это нужно тебе! – с легким раздражением ответил он.