Как бы малое пророчество сорвалось с его пера. Как ни вспомню небрегу, вчера – потому, руки не дошли, а сегодня – поэтому, а главное потому что дорога на Масличную гору считалась опасной, и случай был – пошли старики поклониться могилам праведников, а арабы закидали их камнями, и опасался я пойти туда. Собрался и написал ему: "Есть еще время".
Однажды проверил я свои записи и увидел – все вычеркнуты, кроме той, где написано: Имяреку сыну Имярека в городе N – прах Земли Израиля. Сказал я себе: пока не исполнил я этого обещания – не вправе я выпустить эту книжку из рук.
Пока я так размышлял, увидел – несут мертвого хоронить, и вышел проводить его четыре пяди[78] земли, как велит обычай. Пока я провожал, отстали другие провожане и разошлись, и никого не осталось с мертвым, кроме похоронщиков с носилами. Беден был и немногим знаком, и не нашлось ему провожай. Пристал я к похоронщикам, пока не занесли его на Масличную гору и не похоронили.
А когда похоронили, пошел я по склону горы и накопал там и набил карманы отборным прахом Страны Израиля. Пришел я в город, зашел в ткальню и выбрал там самого лучшего холста, чтоб выдержал маяту дорожную, и сшил из него мешочек, набил его прахом и написал на нем имя и прозвище этого бедолаги и название города и страны его и пошел в Почтовый Приказ.
А на почте было полно народу – и сынов Израиля, и сынов всех прочих народов, населяющих Иерусалим, и у каждого – посылка в руках.
А приказный почтовый сидит за окошком и делает себе что-то свое. Занял я очередь и стал ждать, пока обитатель почтовых палат надумает приблизить меня. А так как почтовые приказные умеренны в деяниях своих, дано мне было время передумать многие думы. Стоял я и думал: к чему эти хлопоты, мало ли сторожу могил земли в его собственном городе, что льстится еще и прахом земли Израиля. Явился мне жирнозем тамошних полей, а с ним – чудесный запах ржи и овса, и овощей и плодов, и прочих ростков почвы, а против его – эта пересохшая земля, спекшаяся, как выжженные солнцем кости непогребенных. Не то чтоб мнил я умалить славу Страны Израиля, праведники возжелали прах ея, но говорят: своей судьбы не беги, на чужую не зарься, кто провел дни свои в иной земле, останется в ней, а наши ноги запылились прахом Земли Израильской, мы придержимся ее праха.
Пока я так рассуждаю, пришли мытарства того человека и простерлись предо мной. Были у него поля – потравили, снял исполу – ополовинили, открыл лавку – опустошили ее воинства, пока не сделался, наконец, сторожем могил. Много земель было у него, но ничто не осталось в руках, и сейчас все упование того человека – малость праха земли Израиля, как же не послать ему. Наоборот, пусть сподобится горсти собственного праха. И сказал я себе тогда: нет выше моего дара. И с вящей приязнью глянул я на того приказного, ставшего сотоварищем в посланстве моем. Странно, что тот и не заметил этого. Через час с половиной да еще с лишком добрался я до приказного. Протянул ему посылку и положил пред ним серебро. Принял он посылку и вернул ее мне и сказал: не годится. Спросил я: что значит – не годится, изволите требовать ладного холста – вот ладный холст, чтоб ладно увязано – вот ладно увязано, чтоб буквы были ясными – вот ясные буквы. Встал приказный и благозвучно наставил меня в тайнах уложений о посылках, их изготовления и направления как в пределах страны, так и за ее пределы. Столько уложений о посылках прочел мне, что ни в одну посылку бы не улеглось, да все от огорчения сразу из головы выскочили. Взял я свой прах и вышел с омраченной душой.
Вернулся я с посылкой домой и проверил ее со всех сторон. Хотел вспомнить почтовые уложения, но не упомнил. Но удалось мне понять, что н^как положено сделана посылка. Пришло мне в голову: может, он мнит, что запрятал я в мешочек пряности или золото или жемчуга и шелка, как таможенники, что заподозрили праотца нашего Авраама,[79] когда он запрятал праматерь Сарру в сундук, – от глаз египтян уберечь.
Назавтра вернулся я на почту. Представил я себе – скажу приказному: нет тут ничего, кроме горсти праха, – тут же примет он посылку из рук моих и пошлет тому старцу, и тот старец обрадуется превеликой радостью. И от той радости радовался и я, что удалось мне выполнить обещанное. И тут же сказал я себе: как легко человеку поступить по обету, стоит лишь сказать правду – и сейчас же падут все препоны.
Вошел я в Почтовый Приказ и подождал час или два часа или еще и дольше, пока не дошел до окошка. Чуть приоткрыл приказный окошко, дал я ему посылку и рассказал, что нет в ней ничего, кроме горсти праха, и не стоит ее судить по всей строгости. Взял приказный посылку и проверил ее и сказал: все еще сделана не по заповеданному. Встал и наставил меня в тысяче новых заведений о направлении посылок. Увидел я, что не могу направить его слух, и вышел с омраченной душой.
Поведал я свою беду товарищам и понадеялся, что помогут. Одни проверили связку и сказали: ну что ж ты хочешь, сделана – любо-дорого посмотреть, другие не посмотрели, но дали совет, как увязать посылку, третьи вздохнули и сказали: это дело везения, и царь Соломон со своим мастером-умельцем Бецалелем не постигли бы глубин мысли этого приказного. И так связки ответов послали мне, но все не по сути. Так ли, эдак – не нашелся товарищ мне в помощь. Постыдное свойство – гнев, и след отдалиться от него, а все ж не удалось мне гнев смирить. Как увижу – мешочек лежит передо мной, – гневаюсь и говорю себе: приказный этот без капли любви к стране нашей сподобится не сегодня, так завтра лечь в ее землю, а доброму еврею, у которого только Земля Израиля на уме и в сердце, не достанется ни песчинки малой от праха ее. И не только на приказного я сердился, но и на себя тоже, что был из тех дураков, которым жизнь – как поле ровное, и что вместе совсем светом мнимым этим покоем тешатся. А это ошибка, лишь недоверчивые, подозрительные и сомневающиеся видят истину, а те, что рады свету и рады своей доле, от радости этой глаза от правды отводят.
И день за днем не двинулся этот прах с глаз моих. Говорил я себе: вот он – лежит здесь без дела, а тот еврей в чужой земле так его ожидает. И уже забыл я, что это – лишь горстка праха[80] покрыть глаза мертвому, и казалось мне – нет ему равного на свете, и чем больше я о нем думал, тем милее он мне становился. И когда замечал я чудное дерево или чудный цветок, то в воображении уже пересаживал их в этот прах. Но как попадает этот прах к тому, кто, его ожидаючи, все глаза проглядел? Может, поехать в другой город или в соседнюю страну и найти там приказного, что не так разборчив?
И по ночам сердце мое не могло успокоиться. Дурные сны и тяжкие кошмары посещали меня во сне. Снилось мне, что блуждаю я чужаком, пуще того, и Иерусалим казался чужим. Люди, которых я считал возлюбленными друзьями, указали мне во сне на шаткие ступени и узкие площадки и дали совет вскарабкаться и спрятаться там. А забравшись, увидел я, что и подобрав руки и ноги и скрючив все тело, я все ж больше их и не нахожу себе там места. Дабы умножить свое горе, перечитывал я письмо кладбищенского сторожа. Уже знал его наизусть и все перечитывал: "неведом человеку его срок и т. д.", а засим просит он, чтоб вырыл я для него горсть праха из Земли Израилевой покрыть глаза и т. д. И когда опускал я письмо из рук, появлялись глаза того старца и глядели на меня, как бы говоря: много у меня было земель, да и все ушли из рук, сейчас прошу горсть праха в утешение, а ты удерживаешь его от меня.
Горе и сны и ночные кошмары причинили много неладов. Мирный человек я, не возвеличиваюсь пред великими и не умаляюсь пред малыми, люблю власти и молюсь за здравие царское. И уже во младенчестве обычен был читать для удовольствия в молитвеннике молитву за здравие кесаря и за здравие всех принцев и принцесс, хоть имена их труднеевыговорить, чем имена ангелов, выходящих по трубному звуку.[81] Но со случая с приказным вошла мне сумятица в сердце. Не то чтоб, не дай Бог, спутался я с инакодумами и склонил ухо к хулящим державность, но покоя в душе моей не стало. Ходил я по улочкам Иерусалима, а видел перед собой кладбище на чужбине, могилы старые и новые, мертвых больше, чем живых в городе, и весь город полон могил, кроме могильного сторожа, а тот еще жив. Уже пережил лета отца и должен позаботиться о конце. И он горюет и заботится, когда же прибудет эта горсть праха из Страны Израиля. Если б не приказный со своими задержками, уже радовался бы тот бедняга своему праху и беды принимал любя.
3
Но у предполагательств людских нет опоры, ты предположил так, а Кто повыше тебя – расположил по-иному.
Однажды прочел я в газетах о деле почтового приказного, что растратил деньги Приказа и бежал за границу.[82] Прочел я, но не обратил внимания. Да и мало ли дурных дел в газетах сообщается, на каждое внимание обращать, так век в мешковине сидеть[83] и землей голову посыпать.
Когда уже отвлекся я от этого, попал мне в руки газетный выпуск, и я перечитал: "Третьего дня слушалось дело приказного Иерусалимского Почтового Приказа, кравшего содержимое посылок. Следствие и разбирательство по делу шли в отсутствие обвиняемого, бежавшего за границу. Три надежных свидетеля показали и т. д." Тут мое сердце разъярилось. Сидит себе вдали больная старуха, и все ее упования на сына. Узрел Вездесущий ее беду и вселил в сердце сына мысль – послать ей два-три фунта. Смутилось сердце приказного, и взял себе серебро, и вот умерла та женщина с голоду. И еще – обнищавшие бедняки ждут подаяния от своих братии в иных землях. Увидел Вездесущий их беду и вселил в сердце доброхотов мысль – послать им подаяние. Пришел приказный и взял себе серебро, а они помирают с голоду. Мало того, что делу своему изменил и заморил голодом – на врагов Израиля такое, – еще и заградил милость Божью и вызвал хулу на Израиль, – мол, не оказывают милость братьям своим. Постыдное свойство – гнев, и наставляли нас нравоучители отдалиться от него, но признаюсь, что гневался я на этого приказного больше, чем на того, что побрезговал моей посылкой. И даже стал я искать достоинства последнего, мол, потому он так и придирается к посылкам, что заботится о добре Израиля, чтоб не потерялось, хоть он и не сын Израиля. И с мыслями этими пошел я на почту, сам не зная зачем; не то чтоб поглядеть на него по-доброму, а так – ну не все ли равно, можно и еще четыре пяди[84] земли Израильской отмерить.
4
Когда вошел я в Почтовый Приказ, не нашел там ни души. Ни праздник, ни празднество, а место стоит пусто. Где все то население, что толпилось здесь, сгрудившись и толкаясь? Конечно, прослышали про это дело и остерегаются вверять свое серебро в руки почты. Но ошибался я. Дело было в том, что как бежал тот приказный, усадили вместо него проворную и дошлую девицу, и она отпускает человека в одночасье, и нет нужды стоять в очередях и пихаться. С виду уж отчаялся я в посылке праха, но в глубине души не отчаялся. Или чудес ждал, или по простодушию полагался на товарищей, что подсобят. Так ли, эдак, не выходил я из дому без посылки. И раз уж стою я на почте и посылка со мной, подумал я: рискну, а вдруг пришел желанный час и угодит моя посылка. У окошка вместо того приказного сидела одна девица и приняла меня радушно. Молода была, и миловидна была, и чистая дщерь Израиля была, а затем и сердце ее было добрым. Приветливость ее лица и ласка в голосе придали мне смелости, но затем, что дважды уже отталкивали меня отсюда, заколебался я, как пришедщий царя обмануть.
Спросила меня девица: что вам угодно, сударь? Склонил я голову пред ней и поприветствовал ее и протянул ей посылку и пробормотал: вот эту посылку хотел бы я послать, ничего в ней нет, кроме малости праха, горсти праха из земли Израиля. По доброте вашей, сударыня, окажите милость, примите посылочку, угодное Богу дело этим сделаете. С изумлением глянула на меня девица и взяла посылку. Проверила ее со всех сторон и сказала: никак прекрасно сделана. Сегодня отплывет корабль из Страны Израиля, и через восемь дней прибудет посылка на место. Поблагодарил я ее за заботу и вышел оттуда.
Как отослал я узелок с прахом, и упало бремя с души моей. Думал я о той девице и о ее приветливости и проворности и ласке и хвалил власти, что поставили такие сладчайшие создания услаждать людей. Как говорится, царь хорош, и все его советники хороши и вельможи хороши, были бы еще хорошие приказные – не было б изъяна в мире и весь мир обратился бы к добру и люди бы порадовались. Со временем отвлекся я от этой хорошей мысли да и от посланного узелка. Беды Израиля застили от меня беды мира.
5
Со временем написали мне сыновья того старика послание с благодарностью за прах земли Израиля, что получил их отец незадолго до кончины. И еще писали, что с начала болезни и до конца своего все молился – дожить до прибытия праха, и его молитва оказалась угодной. Прямо в смертный час пришел ношатай с почтой и принес узелок с прахом земли Израиля. Тогда батюшка уже отходил, повернул лицо к узелку и отдал душу с улыбкой на лице, лицом к праху земли Израиля. Как окончился поминальный год,[85] взошли сыны того старика на Землю Израиля. Пришли проведать меня и рассказали, что весь город говорил о том, что получен был прах прямо в час кончины их отца и удостоился их отец, чтоб покрыли его глаза прахом земли Израиля. И об этом сказал их раввин – мудрец, долгой ему жизни, – что на людях Страны Израиля почил святой пророческий дух, ибо в первом послании было написано: «еще не пробил час», и во втором послании было написано: «еще есть время», а как вышло время и пробил час, прибыл и прах. Сказал я им: во всем прочем, конечно, почил пророческий дух на людях Страны Израиля, но в данном случае дело было так. В первый раз, когда я получил письмо от отца вашего, ответил я ему так, как ответил, потому что трудно было сходить за землей на Масличную гору. А потом, когда достал я прах, не удавалось мне послать его, пока не отделались мы от плохого приказного и появился другой вместо него, и тогда послал я вашему отцу этот прах. Сказали сыны того старика: если так, то как же сумел сударь точно выбрать день, ведь можно было упредить день или задержать на день, а раз не упредил и не задержал – значит, покоился на нем святой дух. Сказал я им: не я выбрал день. Страна Израиля выбрала, ибо на самой Стране Израиля почил святой дух. Каким образом? Пока жив был отец ваш, ждала его Земля эта, а как приблизился его смертный час и не взошел на нее, послала ему горстку своего праха. И чем заслужил ваш отец горсти праха Земли Израиля – тем, что льстился жить в Земле Израиля. Так и люди говорят: помыслы отцов видны в делах сынов, и вы превратили помысел вашего отца вдело. Блаженны вы, что пришли сюда с отцовской любовью в сердце. Да будет воля Его, чтоб нашли вы отраду в Земле Израиля и чтоб Земля Израиля нашла отраду в вас. Много добра было у отца вашего на чужбине, а добра от этого он не видел. Пошел и снял исполу поля и добра не видел, пошел и повел торг и добра не видал, пошел и стал кладбищенским сторожем. И под конец ничего не получил, кроме четырех пядей земли, и те суждено ему стряхнуть и перекатиться в Землю Израиля. И это ему большое отличие, ибо не всякий, кто перекатывается в Землю Израиля, остается в ней. Того, кто не чаял жить в Земле Израиля при жизни, выбросит она и по смерти. А вы сподобились взойти на нее в дни жизни вашей, и вся Земля Израиля простерта пред вами, а в грядущие дни раздвинет Господь предел ваш, пока не сотрутся губы ваши говорить «довольно».
ПОД ДЕРЕВОМ
Раз вез я саженцы в Дганию. По пути слез с осла передохнуть.
Гляжу и вижу: знатный воевод из воедов исмаильтянских сидит себе под маслиною. Приветствовал я его, и он ответил мне приветствием.
Сказал мне воевода: куда идешь?
Сказал я ему: посадить два-три саженца в нашу землю в Дгании.
Сказал мне: еще день велик и солнце печет. Посиди со мной, скоротаем время.
Пошел я и сел рядом.
Глянул воевода на мои саженцы и сказал: новый плод?
Сказал я ему: с вашего позволения, сударь.
Получил ответ воевода и сказал: здорово вы приучаете эту землю, попытка за попыткой, посадка за посадкой, плод за плодом, злак за злаком. Не знаю, чего еще вам не будет хватать.