«Вокруг одни и те же люди. Скукота! Надоело!» — заявила Юмико и предложила поехать в отель, где за ней был закреплён номер. Она попрощалась со свитой, застигнув их врасплох — неужели она всё-таки решила пойти с этим типом?! — и они ушли. Теперь она голая стояла перед Идзуми. Не умолкая, прошлась по комнате и остановилась, увидев своё отражение в большом, в полный рост, зеркале.
— Вечная красота! — Она приняла позу, покрутилась перед зеркалом, подошла к кровати и легла. Услышав «Что ты там копаешься?», Идзуми начал раздеваться, неловко путаясь в одежде. Сердце у него колотилось. Он перестал понимать, что она говорит, и лишь пожирал глазами её тело. Юмико раскинулась на простынях, открывая его взгляду холмик чёрных волос на лобке и розовые лепестки гениталий. Приняв это за руководство к действию, он опустился перед кроватью на колени и, медленно поднимаясь, стал прокладывать себе путь по её телу. Секс, однако, получился не очень. Даже в таком состоянии Юмико трещала как сорока:
— Не могу больше об этом вспоминать! Всё время одни и те же лица. Та же сцена, те же партнёры. Даже зрители мне казались на одно лицо. Ужас! Сделай так, чтобы я это забыла! Эй, как тебя? Идзуми-сан! Я хочу всё забыть!
И хотя эмоционального заряда моменту явно не хватало, Идзуми разрядился через пять секунд.
— Бог ты мой! Вот и управились, да? — проговорила круглолицая женщина, сидевшая в поезде наискосок от Идзуми. Она смотрела на него и улыбалась. На вид ей было лет шестьдесят. Давно она здесь сидит?
Не ваше дело, — грубо бросил Идзуми, смерив её сердитым взглядом. Нельзя сказать, что он был раздосадован или смущён этим вторжением в его мысли. Его просто немного удивило, как здесь, в Преисподней, эта женщина смогла заглянуть в воспоминания совершенно незнакомого человека.
Женщина явно была настроена благожелательно. Продолжая улыбаться и как бы успокаивая Идзуми, она сказала:
— Извините. Раньше я была гадалкой, предсказывала судьбу. Здесь мои способности расширились. Так забавно… Я вдруг стала видеть, что было у человека в прошлом.
— Ого! Так вы экстрасенс? — удивился Идзуми. Покопавшись немного в прошлом своей попутчицы, он понял, что она всё больше интересует его. — Э-э… Вас убили? Кто?
— Убийца.
— Ну, это понятно. Если кто-то вас убил — значит, он убийца.
— Нет, я другое имела в виду. — Она покачала головой, и её слегка обвисшие щёки мелко затряслись. Неразвитая интуиция Идзуми, похоже, её раздражала. — Тогда лучше начать с начала. Ко мне пришла полиция. Я жила в Сэндае,[10] где меня многие знали. Помогала разыскивать пропажи. Полиция обратилась ко мне. Пропала женщина. Они считали, что её скорее всего убили, но тела не нашли и вообще не знали, что делать — не было никаких зацепок. Я согласилась помочь. Скоро в горах, в указанном мной месте, нашли труп жертвы. Стали искать убийцу — всё бесполезно. Полиция боялась, что потеряет лицо, если никого не арестует, и решила записать в подозреваемые меня. Можете себе представить? Они заявили, что только убийца мог знать, где спрятано тело. Вот такая теория! Меня допрашивали несколько дней подряд. Я чуть с ума не сошла. Мне говорили, что доказать свою невиновность я могу только одним способом — если помогу полиции отыскать настоящего убийцу. Я отвечала, что ловить убийц — не моё дело, я специализируюсь на поисках того, что пропало или потеряно. На моё счастье, убийцу всё-таки арестовали. Какой-то полицейский обходил округу, опрашивая жителей совсем по другому делу, и случайно заглянул в дом, где жил преступник. Увидев на пороге полицейского, тот ударился в панику и бросился бежать. Тут его и повязали. Это случилось двадцать лет назад. То есть за двадцать лет до моей смерти. Вторая часть спектакля сыграна совсем недавно, примерно за неделю до того, как меня убили. Ко мне опять явился следователь с той же просьбой: помогите, не можем найти одного мужчину. Молодой человек, он был не в курсе истории моих отношений с полицией. Я ему всё рассказала и заявила, что по горло сыта таким «сотрудничеством». Он сказал: «Ничего подобного на этот раз не будет. Обещаю». Этим делом заинтересовались журналисты — у моего дома даже телекамеры появились, и я думала, что всё будет нормально. Но решила: никакой помощи они от меня не дождутся, пока не извинятся за тот случай, и отказала следователю. Всё это показали по телевизору, за кадром ведущий рассказывал, как всё тогда вышло между мной и полицией. А на следующую ночь меня убили. Преступник испугался, что я его разоблачу, залез ко мне в дом, когда я спала, и забил меня до смерти. Прорицатели своё будущее предсказывать не умеют. Обидно, правда? Вот что значит потерять бдительность. Полиции удалось выйти на след убийцы, и в конце концов его задержали. Горячий денёк выдался тогда у журналистов, я вам скажу.
Закончив рассказ, женщина безмятежно рассмеялась, будто всё это время говорила о ком-то другом.
Датэ всё бродил по переулкам. На его лице застыла гримаса слабоумия. Он двигался напролом, никому не уступая дорогу, налетая на не успевавших увернуться прохожих. Услышал доносившуюся из какого-то магазинчика песенку «Додонпа: девчонка из Токио»[11] и стал бубнить её себе под нос, как в бреду. Подхватывая ритм, ноги печатали шаги по мостовой: «до-дон-па», «до-дон-па»… Широко раскрытые глаза Датэ застыли, устремив взгляд в одну точку на небе.
До-дон-па! До-дон-па! До-дон-па!
Ты огонь в моей груди.
Тесный бар в подвале, где мучили Хаттори, был по-прежнему пуст — посетители явно не спешили. Асахина спустил у жертвы брюки, стянул трусы, пропитавшиеся мочой и перепачканные экскрементами. Толстуха мама-сан сидела за стойкой, и чем дольше длилась пытка, тем больше ей это нравилось, тем сильнее она горела желанием посодействовать мучителям Хаттори. Попросили разделочную доску — вот, пожалуйста. Кухонный нож? С нашим удовольствием. Потом Асахина приказал ей реанимировать сморщившийся пенис Хаттори, она с готовностью вышла из-за стойки и взялась за дело, пустив в ход весь арсенал средств — мяла, жала, гладила… Хаттори прижигали сигаретами самые чувствительные места, загоняли под ногти раскалённые иголки. Боль застилала сознание, из его рта звериным воем вырывались слова, смысла которых он сам не понимал:
— Жжёт, жжёт, больно, больно, пальцы, пальцы горят, мрак, мрак, больно, терпеть, терпеть, не тычьте в меня сигареты, не тычьте ничего, крышка, мне крышка, крышка, башка пылает, я сейчас с ума сойду-у, с ума сойду-у, уже сошёл, что ты делаешь? что делать?
Бар заполняло зловоние, в котором смешались запахи дерьма, мочи, крови Хаттори и пота его мучителей. Утомившись от своей «работы», троица решила перевести дух на диване, однако Асахина, заметив у Хаттори эрекцию, тут же вскочил с места. Подсунул разделочную доску под мошонку Хаттори и, прижав её одной рукой, другой схватил нож, собираясь махом лишить свою жертву мужского достоинства. Хаттори отчаянно завыл, по его ногам опять полилась моча.
— Только не это! Я понял, что ты хочешь, понял, терпеть, терпеть, но я больше не могу, не могу, не могу, мне крышка! Всё? Всё? Нет! Только не это, нет! Не трогай моего малыша! Хочешь, чтобы я плакал? Плачу, плачу, плачу!
При виде взрослого человека, униженно рыдающего, как ребёнок, у Ягю и другого подручного Асахины зачесалось между ног от возбуждения. Оба медленно поднялись с дивана и выплеснули из стаканов виски на окровавленного голого Хаттори. Тот снова завизжал и скорчился от боли.
— Жжёт! Жжёт! Жжёт! А-а-а-а! Не тычь в меня сигаретой! Кровь закипает! Я сдохну-сдохну-сдохну! Пальцы! Пальцев нет! Ничего нет! Я уже свихнулся, да?! С башкой что-то!..
Мама-сан была в восторге от происходящего. Глаза её сверкали, она громко вскрикнула, давая понять, что ей пришла в голову идея, и, подвернув рукава кимоно, вернулась за стойку. Написала что-то на листе бумаги, поднялась по лестнице и шлёпнула листок на стеклянную входную дверь. Объявление гласило: «ЗАКРЫТО НА СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ».
Датэ спал. Измученный беготнёй, он притулился в узком тупичке, обхватив руками большого чёрного пса. Наткнись на него «икаругавцы», бежать было бы некуда. Датэ повалился на землю, едва вбежав в проулок и поняв, что перед ним тупик. Откуда-то появилось четвероногое создание, подошло к нему и лизнуло в щёку. Датэ прижал пса к себе так крепко, будто это был последний шанс прикоснуться к чему-то живому, и скоро провалился в глубокий сладкий сон. Ему снился Юдзо Мотояма, «старший брат». Они сидели друг против друга в привычной кафешке. Хотя нет, в реальности никакого кафе не было. «Кафешка, куда они постоянно ходили со старшим братом», существовала лишь во сне, который видел Датэ.
«Ага! — думал он. — Юдзо укокошили. Выходит, я тоже умер, раз здесь с ним сижу? И сон как-то связан с загробным миром? Я так устал, что сразу вырубился, и сейчас смотрю любимый сон: как мы с Юдзо сидим в нашей кафешке. Класс! При таком раскладе и умереть не страшно. А может, я уже умер. Ну и хрен с ним! А если живой? Понятно, что эти сволочи рано или поздно меня достанут, и мне конец. Ещё мучить будут перед смертью. Так что даже лучше, если я уже покойник».
Юдзо улыбнулся Датэ, словно прочитал его мысли.
— Ну что, Хорёк? На моё место небось метишь?
— Кто? Я? Да куда нам с грыжей.
«Старший брат» рассмеялся и дал Датэ яблоко. Тот вытащил нож и принялся неуклюже счищать с него кожуру. Резал, резал, но белой мякоти всё не было. Какая толстая кожура у этого яблока! Он сделал надрез поглубже — внутри тоже красное. Наконец до Датэ дошло: оно всё такое!
Датэ разрезал плод на половинки. Так и есть! Всё красное. Целиком из кожуры.
— Что это! Зачем мне такое яблоко? — жалобно поинтересовался Датэ.
Юдзо бросил на него непонимающий взгляд и отвернулся к окну, показывая всем своим видом, что мелочи реального мира его не интересуют.
«Он в самом деле умер», — подумал Датэ и проговорил плачущим голосом:
— Слышь, братан! Мне очень жалко, правда. Братан! Это я про то, что тебя убили. Честно, братан!
Удар ножом разбудил в Юдзо знакомые, полузабытые ощущения. Он с детских лет запомнил сопровождавший боль горький привкус, который некоторое время ощущался во рту. На этот раз боль была другая — горечь заполняла собой весь рот и уходить не собиралась. Юдзо наконец понял, что это — ощущение вкуса смерти. Он пробовал этот вкус ещё мальчишкой, понемногу, по чуть-чуть. Смерть наступала, Юдзо это чувствовал. Он резко подался вперёд и рухнул на колени к ногам человека, пырнувшего его ножом, больше злясь на свою унизительную позу, чем на убийцу. Попытался хватить его зубами за лодыжку, но сил хватило только на то, чтобы широко открыть глаза. Тело больше не слушалось.
Неожиданно боль исчезла, Юдзо снова очутился в переулке. Вокруг ни души, живот цел — ни раны, ни пореза, ничего.
Хотя магазинчики вроде те же. Освещение и вывески горели, но стояла такая тишина, что Юдзо даже показалось, что он оглох. Ничто не напоминало о случившемся всего несколько секунд назад. Юдзо сделал несколько шагов. Одно ясно: он мёртв. Иначе куда подевалась вся его ненависть и ярость? Вопрос в том, где он сейчас находится? Возможно, он узнает ответ, повернув за угол — там должна быть главная улица. И Юдзо большими шагами устремился вперёд.
Выйдя из переулка, Юдзо через какое-то время вдруг очутился внутри холодного бетонного здания. Он стоял на втором этаже начальной школы Ёмогава, куда ходил, пока не погибли его родители. Кто он теперь? В кого превратился? Он дух или призрак? И бродит по местам, связанным с его прошлым?
Юдзо направился к лестнице, шагнул на ступеньку вниз и застыл на месте. Парень одного с ним возраста стоял на лестничной площадке и смотрел на него снизу вверх.
— Мы часто здесь играли, помнишь? — сказал человек. На его лице появилась открытая улыбка.
Он без костылей. Значит, Нобутэру? Нет. Такэси! Как Юдзо так быстро догадался? Здесь до всего так быстро доходишь, в этом мире? Что это? Преисподняя? Если так, Такэси, должно быть, уже умер. А костыли? Куда они делись? Такэси стал медленно подниматься по лестнице, и Юдзо, глядя на него, понял, что его школьный приятель умер много позже, чем он. А сейчас он вернулся в тот же возраст, что и Юдзо, который умер только что. И ещё Юдзо понял: костыли Такэси больше не нужны. Как он об этом догадался — непонятно. Догадался, и всё. Ноги у него подкосились, когда он оказался лицом к лицу с приятелем, перед которым был так виноват. Как бы ему хотелось, чтобы Такэси, как и он сам, забыл все обиды из прошлой жизни! Такэси стоял перед Юдзо в отлично сшитом костюме, щеголяя принадлежностью к миру деловых людей. На его ухоженном лице появилась тонкая, еле заметная усмешка:
— Ты ведь знаешь, как мне в школе досталось.
Неужели жизнь и смерть вовсе не оторваны друг от друга, второе является продолжением первого, и они связаны между собой настолько естественно и гладко, как только можно представить? Для событий, отдалённых во времени, разделительная линия, возможно, и существует, но чем ближе к сегодняшнему дню, тем проще, кажется, перейти эту грань, даже не заметив. Больше того, временами переход из мира мёртвых в мир живых уже не кажется невозможным. Эта мысль приходила Нобутэру в голову, когда на какой-нибудь вечеринке ему случалось увидеть человека, который, по его представлениям, уже давно покоился в могиле.
— Эге! А он-то, оказывается, ещё живой!
Нобутэру оброс связями в кругах промышленников, поэтому даже после ухода в отставку часто получал приглашения на банкеты и приёмы. Свободного времени у него было много, и он посещал такие мероприятия, когда рассчитывал встретить там людей, с которыми ему хотелось повидаться. Случалось, Нобутэру стоял посреди полного шума голосов банкетного зала, разговаривая с кем-то из знакомых, и вдруг взгляд выхватывал из толпы человека, который, как он считал, уже умер. Или они неожиданно сталкивались нос к носу, или этот «безвременно усопший» знакомый его окликивал. Всякий раз в такой ситуации Нобутэру непроизвольно замирал на месте или, как говорит молодёжь, застывал как столб.
Причин, почему он считал человека умершим, могло быть много, а могло и не быть вовсе. Иногда достаточно было услышать чью-нибудь пренебрежительную реплику типа: «Чёрт его знает! Может, он уже умер». А подчас Нобутэру был абсолютно уверен, что уже читал где-то некролог.
Бывало, что и Нобутэру ловил на себе подобные взгляды. Увидев, что кто-то его разглядывает, он думал: «Ну вот! Не иначе, перепутал с кем-то. А может, вправду считал, что я умер». Так или иначе — какая разница? Деловой мир, где все были когда-то молодыми, тоже стареет, стариков становится всё больше, и тут уж не разберёшь, кто живой, а кто мёртвый. Мир, похоже, помешался на здоровье. Было сказано: «Курение опасно для вашего здоровья», люди бросили курить и стали жить дольше. Но для чего такая длинная жизнь? Играть в крикет? Отправляться в приют для престарелых? Скрипеть, пока не сделаешься немощным и вонючим стариком? А потом что?
На приёмах Нобутэру доводилось встречать девушек из баров и клубов, куда он часто захаживал. Увидев очередную знакомую, он удивлялся: «Как же она постарела!» И она, столкнувшись с Нобутэру после столь долгого перерыва, тоже наверняка думала: «Что с ним стало! Совсем старикашка!» На одном таком мероприятии какой-то человек стоял-стоял, а потом вдруг упал и умер. Собравшаяся вокруг распростёртого на полу человека (ещё никто не знал, жив он или умер) толпа седых гостей смотрела на его побелевшее лицо, и было ясно, что каждый представлял себя на его месте.
Во сне Нобутэру видел исключительно покойников. Потому, наверное, что память об умерших остаётся надолго. Конечно, во сне в большинстве своём они были ещё живые, хотя, бывало, встречались и неживые, а иногда вообще невозможно было понять, так или этак. Нобутэру пробуждался от таких снов в замешательстве: не мог с уверенностью сказать — сам-то он ещё жив или уже нет.
Однажды с Нобутэру произошёл странный случай… Не сказать, чтобы он был на краю смерти, но все же… Он свалился в реку. Стоял на берегу в толпе, наблюдавшей за появившимся непонятно откуда косяком кефали. Сзади напирала группа школьников, оглашавшая окрестности восторженными криками. Нобутэру получил толчок в спину, не удержался и упал с двухметровой высоты. Дом, где жил Нобутэру, стоял недалеко от реки, он хорошо знал это место и думал, что упадёт на землю. Однако из-за того, что вода прибыла, он плюхнулся в самую середину кишевшего рыбой косяка. «Сейчас они меня сожрут», — мелькнуло в голове Нобутэру, но тут же вспомнилось, что кефаль питается планктоном. Он попробовал пуститься вплавь, думая выбраться на берег, но рыб была тьма-тьмущая, они бились об него, не давая плыть.